Додекафония

Сашка уместил семилетку, минувшую с выпуска в несколько фраз: пока не женился, как и мечтал открыл гитарную мастерскую и годы эти прошли по большей части спокойно и размеренно. Генка на расспросы о себе отвечать не торопился и ограничивался многозначительным: «то тут-то там».

Сашка еще недолго поболтал с ним и, распрощавшись побрел к метро.

– Саня! – окликнул его Генка, – подсасывай в «Завал» в эту пятницу, не забыл еще про него? Отвиснем, пивка дерябнем. Там кого попало пускать не будут: скажи, что со мной.

– Постараюсь!

* * *

В пути Сашка осознал, что так и не спросил Генку как он оказался именно в том переходе, да еще в разгар рабочего понедельника. Можно предположить, что в нем тоже теплились грезы о студенческой юности, но место для выступления он выбрал не самое подходящее. Людей там ходило мало; кто к метро, кто в офисы или за визой в посольство, разве что студенты остановятся послушать, да и то скорее всего задарма. Куда практичней пройти чуть дальше: в переход через Ленинский проспект, где публики в любой час хватает. Впрочем, размышлял недолго – Генка всегда слыл неусидчивым шустряком с множеством неимоверных идей чем заняться; он даже разговаривал всегда громко резко, будто постоянно куда-то торопился. Он и раньше выступал в переходах и на улице – было бы не удивительно встретить его даже на Красной площади в ансамбле с каким-нибудь балалаечником или аккордеонистом.

До конца дня Сашка ностальгировал: раскопал на домашнем ноутбуке старые фотографии и с трепетом вспоминал истории с ними связанные. На одном оцифрованном снимке с полароида, невесть как затерявшемся среди ярких студенческих гулянок, он еще сосем маленький с широкой невинной улыбкой стоял посреди хоккейной коробки с резиновым мячом в руке. Те счастливые времена он помнил смутно, больше по рассказам родителей.

Глава 2

Родители часто вспоминали как в ночь, когда он появился на свет, в палате по радио пел Челентано. От голоса эксцентричного итальянца шумный младенец тут же затих и замер, недоумевая что за странные звуки раздаются в этом новом, но все еще темном мире?

Следом полились «Капли дождя» Шопена и едва прелюдия перетекла в мрачную часть как радио зашипело и стихло. Сашка вновь разрыдался. С тех пор музыка стала чуть ли не единственным что могло его успокоить: будь то нежная колыбельная мамы, величественная симфония или развеселая песня под гитару. Он замолкал, и навострив крохотные ушки, слушал, пытаясь разгадать неведомый замысел композитора.

В шесть лет, насмотревшись на сверстников, упросил родителей отдать его в музыкалку – учиться на гитаре. Уже постарше выклянчил еще и частные уроки на пианино. Родители потакали, но до тех пор, пока не решили, что они слишком затратны для семейного бюджета; а чрезмерное увлечение музыкой скорее всего ни во что в будущем не выльется, даже несмотря на то, что учителя отмечали его талант и отменный слух. После этого Сашка на долгое время забросил пианино и полностью переключился на гитару.

В студенчестве, когда денег не было и играть приходилось на ветхих инструментах, купленных с рук, увлекся их ремонтом, а затем и изготовлением. Столярные навыки перенял у папы – тот был большим умельцем по дереву. После учебы три года проработал инженером в ИТ-компании, скопил денег; но вскоре бросил попытки сделать карьеру в скучном ремесле и устроился учеником к гитарному мастеру. Проработал у него два года почти за копейки, набрался опыта пока наконец не отважился открыть свое дело. Удачно арендовал дешевую коморку в промзоне неподалеку от дома и обустроил там мастерскую. Первыми клиентами стали жильцы близлежащих домов, привлеченные объявлениями на столбах, и в почтовых ящиках. Постепенно заработало «сарафанное радио» и клиенты стали обращаться все чаще. Кроме того, на курсах обучился профессии настройщика пианино, получил сертификат и вскоре после этого заполучил в постоянные клиенты музыкальную школу, что некогда закончил.

Планов на развитие хватало: для начала подыскать помещение побольше и поприличнее – куда нестыдно приглашать клиентов, нанять помощников; развернуть рекламу в соцсетях; пригласить музыкальных блогеров для интервью; а главная мечта – повысить мастерство в изготовлении гитар на курсах в испанской Гранаде. Но на перемены нужны деньги и свободное время чтобы хорошенько все спланировать. Новый бизнес хоть не приносил серьезной прибыли, но пока хватало на жизнь Сашка что-либо менять не рисковал.

* * *

Все свободное от работы время проводил дома: в квартире что досталась после размена родительской трешки; сам переехал из Новокосино в южный Реутов, родители вернулись на север Москвы, где в свое время выросли.

Одну из комнат обустроил для занятий музыкой – так ее и называл: Музыкальная комната. Там хранились коллекция из пяти гитар, скрипка (впрочем, на ней он не играл, а на стене она висела для антуража) и наконец старое немецкое пианино что осталось от прежних жильцов. Те бросили эту искалеченную громадину, но Сашка ее выходил: заделал сколы с трещинами; поменял сломанные клавиши; снял ржавчину с подсвечников; перекрасил и заново покрыл лаком.

Сашка уже со школы что на пианино что на гитаре играл виртуозно, но практиковаться не прекращал. Упражнялся часами, порой помногу раз повторял отдельные фразы, оттачивая до совершенства. Он был неизлечимо зависим от музыки: если хоть несколько дней не притрагивался к клавишам или струнам – пальцы начинали зудеть, возникала нервозность точно у заядлых курильщиков, оставленных надолго без сигарет.

Музицировать мог днями напролет, но с куда большим наслаждением вечером, непременно в полутьме, когда комната пуста от посторонних звуков, и никто не беспокоит. Как ни странно, в нем всегда таилась какая-то болезненная нужда в домашней тишине; не выносил даже тиканья часов по ночам (оттого механических часов в доме не держал). А порой тревожил не сам шум, а скорее его природа: он мог с почтительной для соседей громкостью играть на инструментах, слушать музыку или телевизор, но шум посторонний раздражал до омерзения: навроде излишне звонкого смеха за стеной, топота сверху, или приспичило вдруг кому-то прибить картину или не с того ни с сего передвинуть шкаф, что стоял годами, никому не мешая.

Каких-либо конфликтов Сашка избегал и только в мыслях представлял разговор с беспокойными соседями. Речь всегда была пламенна поучительна; но с языка так и не слетала, оставаясь где-то там на кончике. За кротость в общении друзья часто звали его малоразговорчивым тихоней что, впрочем, его нисколько не смущало; сам себя он таковым не признавал, а попросту предпочитал не сотрясать воздух болтовней без особой на то нужды; несокрушимая сдержанность и неумение ругаться, скорее помогали сохранять внутреннюю умиротворенность и чувство комфорта.

К слову, человек начал путь к комфорту задолго до него – еще с первобытных времен, когда заглянул в пещеру чтобы укрыться от дождя. Со временем в пещере появились зачатки уюта, обустроился очаг, место для хранения пищи и каменных орудий. Все эти тысячи лет человек непрестанно совершенствовал свое жилище: пещеры сменились лачугами, затем домами, а после и монолитными небоскребами, пришедшими на смену ветхим панелькам и пятиэтажкам. Оставалось загадкой: отчего за все эти тысячи лет эволюции человек так и не научился строить комфортное жилье? Отчего в новых домах, построенных по последнему слову архитектурной мысли, такие тонкие стены что ткни пальцем – дыра останется? Частые размышления ответа так и не принесли – от лишнего шума Сашка спасался наушниками; в Музыкальной комнате поставил хорошую звукоизоляцию, что бы не мешали ему, и сам он несильно тревожил соседский покой своей игрой.

Жил один и окунаться в семейную жизнь не торопился – как многие холостячки дорожил свободой и сторонился бытовых драм. С другой стороны, надеялся рано или поздно прервать одинокие дни, обзавестись семьей. Незамужняя соседка Анастасия казалась для того отличной кандидатурой. Впервые встретил ее в лифте и сразу увлекся. Есть порой в женщине что-то необъяснимо притягательное, вроде не красавица и губ не красит, а раз увидел и из головы не выходит. Помимо прочих достоинств, Анастасия была идеальной соседкой: всегда тихая незаметная будто за стеной и вовсе никто не жил. В те мгновения, когда слышались щелчки ее дверного замка, Сашка тихонько подходил к глазку и наблюдал за ней; а иногда, если успевал быстро одеться – вроде бы невзначай выходил навстречу. В своих несмелых ухаживаниях ограничивался лишь ненавязчивыми знаками внимания: то сумку с продуктами донести, то пошутить по-соседски; продвинуться дальше не выходило, но не отчаивался и надеялся в ближайшее время одолеть робость и расположить Анастасию к себе поближе.

Глава 3

Жара изматывала горожан вторую неделю подряд. Сашка, как и многие из них мечтал поскорей сбежать на природу – хоть на несколько дней укрыться от духоты где-нибудь в тенистом саду и поближе к спасительному водоему.

Как раз перед встречей с Генкой он окончательно сдался и в тот же день собирался отправиться на дачу до пятницы. Новых заказов пока не брал; оставался несложный ремонт гитары, но клиент не торопил – работу можно смело приостановить и по-быстрому закончить на выходных. Но вчерашний вечер воспоминаний помимо архивов фотографий завел на страничку музыкалки, куда изредка заглядывал почитать новости; там наткнулся на афишу традиционного летнего концерта, который ученики давали уже в эту субботу. Вместе с тем всплыло обещание настроить рояль в Большом зале, про которое забыл напрочь. Такую работу упускать все же не стоило – конкуренции в этом ремесле хватает и замену ему найдут быстро, если уже не нашли. Одно время ему доверяли только старые инструменты, но безукоризненной работой заслужил доступ ко всем; а новенький рояль в Большом зале давно мечтал «пощупать». Помимо того, в школе нередко обращались за ремонтом гитар, и чтобы не выглядеть в глазах клиента ненадежным решил исполнить обещанное.

Утром созвонился с завхозом – тот наказал приходить как можно скорее иначе, как и предполагалось, найдут другого мастера.

* * *

Если в детстве музыкалка была через дорогу, то после переезда на новую квартиру до нее приходилось тащиться в другой город. Впрочем, Реутов так близко подобрался к столице что всего-то нужно перемахнуть через шумное вечно живое шоссе, а если нет желания скучать возле светофоров можно по-быстрому прогуляться под землей – местная платформа метро начинается как раз в Москве, а кончается уже в Подмосковье.

Лет пятнадцать назад благодаря щедрым меценатам школу отстроили заново; на смену невзрачной кирпичной коробке появилось вычурное, но симпатичное монолитное строение что цветом что формой напоминающее шоколадное пирожное. Всякий раз, бывая в ее просторных светлых классах, Сашка немного завидовал современным школьникам, которым довелось учиться в новом здании.

На настройку обычно ходил вечером, когда кончались занятия и наступала тишина, но летом как правило в любое время было достаточно тихо. Допил кофе, и уже минут через сорок шел по безлюдному коридору музыкалки. У приоткрытой двери в кабинет остановился – послушать как юный ученик исполняет на гитаре довольно сложную прелюдию. Вероятно, тот готовился к предстоящему концерту; играл неуверенно, но Сашка все равно слушал внимательно, не упуская ни ноты. Он до того увлекся что не заметил, как сзади кто-то подошел и похлопал по плечу.

Сашка обернулся – им оказался местный преподаватель гитары Шумилов; как всегда, в помятых брюках, такой же невыглаженной рубашке и наброшенном на плечи сереньком пиджачке. В школе его за глаза называли Бетховеном, за сходство с портретом кисти Штилера, где несчастный гений корпит над «Торжественной мессой». Однажды, к греховной радости коллег и учеников, он подхватил евстахиит на оба уха – ходил полуглухой на работу, долго лечился; с тех пор прозвище закрепилось за ним бесповоротно. Не хватало только композиторского дара. Он, конечно, сочинял, но особых успехов не добился, разве кое-что из последнего получило неожиданно хвалебные отзывы от коллег. На радостях загорелся издать обучающую книгу с нотами собственных творений, и уже успел придумал название: «Шкатулка ценностей всей жизни».

* * *

– Неужели понравилось? – с напускным удивлением спросил Шумилов, кивая на ученика.

Сашка сделал вид что не расслышал, повернулся к двери и аккуратно прикрыл, оставив небольшую щелочку.

– Превосходную прелюдию не испортить неважнецкой техникой, – несколько самодовольно продолжил Шумилов.

– У него еще всё впереди – обязательно научится. Да и не так он плох: волнуется просто.

– Чего это с тобой, Александр? Не ты ли так горазд поносить посредственность?

– Вы коверкаете мои слова, – вполголоса ответил Сашка, – нет ничего дурного в том, чтобы быть таковым, – в конце концов это природа, но не всегда неизбежность. Хуже всего – этого не замечать.

– Ну хорошо, хорошо, – ухмыльнулся Шумилов, – это в тебе бурлит стремление к идеалу во всем. Умываю руки!

– Без такого стремления не бывает настоящего искусства.

– Как скажешь, – окончательно сдался Шумилов, – вот только некогда нам совершенствоваться: концерт на носу. А у меня таких ого-го сколько, – добавил он, кивая на дверь, – а публика серьезная обещается. Из мэрии будут, чиновник высокопоставленный явиться – Шумана большой поклонник, так что некогда… Дарований у нас, конечно, хватает; но не то, чтобы прямо блеск, всё больше так: comme si comme sa.

Из соседнего кабинета вышел пасмурный ученик; хлопнул дверью и проковылял мимо, не замечая никого вокруг. В руках он нес чехол с гитарой – на вид вдвое больше него самого.

– Гляди-ка! Идет не здоровается даже. Воспитание! – недовольно отметил Шумилов.

– Лето на дворе – детям гулять хочется, а не прелюдии штудировать.

– Дело добровольное – никого не заставляем, а раз вызвался на концерте выступать – будь добр.

– Думаю дело тут совсем в другом. Никогда не мог понять – отчего родители порой так жестоки к своим детям?

– Ты о чем? – изумился Шумилов.

– Я бы еще мог принять бесполезные глупости навроде школы скорочтения или уроки актерского мастерства для дошкольников, но заставлять детей заниматься музыкой против воли – верх жестокости.

– Ну, – понимающе протянул Шумилов, – и такое в родительской среде не редкость. Но и дети, если так можно выразиться, нестабильный элемент. Сегодня на гитаре играть загорелся, а завтра ему игры компьютерные подавай. Ну а ты, стало быть, любил музыке учиться?

– Всегда любил, в отличии от многих знакомых, которые с тех пор к гитаре даже не притрагиваются, а школу как каторгу поминают.

– А с нас преподавателей какой спрос? Наше дело обучить да выпустить, а уж чего там дальше будет родители пускай сами решают. Вундеркинды в нашем районе редкость исключительная, за такими мы, конечно, присматриваем, направляем. А если уж начистоту, то в наше время разностороннее развитие ребенка в большом почете. Всякому родителю хочется маленького гения в семье взрастить, отсюда и кружков развелось. Сам каюсь: мои дети для меня лучшие во всем белом свете, собственно, как и для любого благоразумного отца. Таков уж закон эволюции – первобытный инстинкт.