Оказалось, ночью кончился бензин – Мустанг пришлось оставить. Сашка пошел спать, не подозревая, что его мотору больше не суждено завестись. Это для Сашки его рев был нежной музыкой, а для дачников нестерпимым проклятием. Для кого-то из них та ночь стала последней каплей. Мустанг облили бензином и безжалостно казнили.
Мы скрутили ценную проводку, уцелевшую в пламени; сдали в пункт приема цветмета, а на вырученные деньги помянули железного друга. Сашка пил и горевал. У многих наших ребят уже тогда были свои автомобили, у кого-то даже дорогие иномарки; а Сашка, будучи парнем небогатым, ходил пешком, что для любого поклонника лихой езды обидно и мучительно. Сашка не гнушался даже старого «Запорожца», а теперь и того не было.
Вскоре Мустанг занял почетное место в овраге за деревней, ставшим с тех пор последним пристанищем для многих ему подобных.
Народный суд
Люблю после обеда чайку попить. В офисе кухня небольшая, но уютная. Захожу как-то, а там… Заседание народного суда, по-другому не назовешь. Во главе стола судья: симпатичная женщина, с бухгалтерии кажется, а вокруг не менее приятные девушки- присяжные.
Наливаю чаю, стою слушаю.
– Ну, Ларка! – решительно объявляет судья, – к другому мужику ушла, а ребенка бросила! Судить таких мало!
– Да, – хором отвечают присяжные, – мало!
– А еще добренькой прикидывалась, ходила улыбалась всем, – продолжает судья, – а какой стервой оказалась!
– Точно, – соглашаются присяжные, – стерва и есть.
– А бывший то ее, – не унимается судья, – тихий спокойный, где еще такого найти?
– Не найти, – кивают присяжные.
«Во дают!» – думаю. «За глаза своей же коллеге кости перемалывают».
«Лара, Лара…» – задумываюсь, но кто такая не вспоминается.
– Это из какого ж отдела? – спрашиваю.
Все вдруг затихают и смотрят на меня с удивлением будто только заметили.
– Кто? – уточняет судья.
– Лара ваша, – отвечаю, – из бухгалтерии что ли?
– Да не из какого отдела… – отмахивается судья и возвращается к присяжным, – ну я б ее! – твердо заявляет она и заседание оживляется.
Постоял еще немного, послушал.
Оказалось, обсуждали они очередную серию какого-то сериала, и что называется увлеклись. Вскоре заседание объявили закрытым, а следующее назначили на понедельник в тоже время. Наверно тоже приду послушать…
Привередливый дух
Штанскому Евгению – невысокому блондину лет сорока пяти, от прабабки – сибирской шаманки, досталось умение отделять дух от тела. Время от времени он пользовался своим даром: то бесплатно на концерт сходить; то подшутить на кем-нибудь; то за женой последить, где та после работы гуляет. Но, бывало, случались и неприятности.
Как-то раз, пока Штанский задарма смотрел фильмы в кинотеатре, вернулась жена с работы да только слишком рано. Увидела на кровати его бездыханное тело и вызвала скорую. Врачи констатировали смерть и отвезли в морг.
Вечером Штанский вернулся домой; тела нет, жена в слезах, на столе его фотография с черной ленточкой. Жена о его даре не знала и даже в такой трагический момент он не стал о нем рассказывать. Для начала он решил вернуть тело, а там как-нибудь само все успокоиться. По бумагам, оставленными врачами, он узнал адрес куда его увезли.
Штанский добрался до больницы и проник в секционную морга. Внутри, вопреки расхожему мнению о подобных местах, оказалось довольно светло и чисто: не страшней чем у стоматолога. Вдоль стены теснились стеклянные шкафчики, набитые медицинской утварью; на кафельном полу в ряд стояли столы с телами, накрытыми белыми простынями; у раковины что-то насвистывал немолодой врач с интеллигентной бородкой и тщательно намывал руки.
По ноге, торчащей из-под простыни, Штанский опознал свое тело. Отчего так, выходило, он понятия не имел, но всякий раз перед тем как вселится обратно, его дух становился чуть видимым навроде призрака. В тот момент, когда Штанский проявился, врач его заметил. Тот оказался не из пугливых: посмотрел на него брезгливо как на таракана, ворвавшегося на кухню; спокойно вытер полотенцем руки и подошел. Штанский уже вернулся в тело, сбросил покрывало и уселся, свесив ноги.
– Вы что же это, живой? – невозмутимо спросил врач, даже с некоторым упреком.
– Как видишь, – ответил Штанский и для верности пошевелил пальцами на ногах.
– Нет уж! Вы, пожалуйста, обратно вылезайте, – возмутился врач, – по бумагам вы, простите, больше не человек – уже и номер вместо имени присвоили. Мне еще вскрывать.
– Так черкни, что ошибка вышла! Хотя… – задумался Штанский, глядя на свое дряблое уже немолодое тело, – может кого другого возьму? Какие тут у вас посвежее?
– Всякие есть, – спокойно ответил врач и могло бы даже показаться что не без гордости.
– Ну посоветуй, кого поинтересней.
– Дворника утром привезли. Печень.
– Не, – поморщился Штанский, – как-то мелковато.
– Депутата городской думы прошлой ночью доставили. Сердечный приступ.
– Не, – брезгливо отмахнулся Штанский, – предложишь тоже, подбери кого поприличней.
– Актер есть.
– Известный? – приободрился Штанский, – где снимался?
– В рекламе вроде бы или в сериале, – задумался врач, – лицо знакомое, а вспомнить не могу.
– Вспоминай. В кино может видел?
– Не помню.
– Ладно, а то может совсем без таланта достанется, – поморщился Штанский, – спортсмен может какой есть?
– Пятеро футболистов третий день лежат. Массовое отравление. Приличных нету.
Штанский разочарованно покачал головой.
– Уж извините, всех хороших родственники разобрали, – отметил врач.
– Да, – совсем огорчился Штанский, – небогатый у вас ассортимент.
– Так не на рынке. Чего ж вы хотели?
– Уж придется собою остаться, а то подсунете кого… а у него биография в пятнах.
– Вот это правильно! – поучительно проговорил врач, – новое тело, боюсь, ни счастья, ни мозгов не добавит. Сами то, кем будете? – ехидно спросил он.