Генезис и развитие метафизической мысли в России

Михаил Александрович Маслин

Владимир Францевич Эрн

Семен Людвигович Франк

<…> Стремление к абсолютности неразрывно связано с русским духом. Если оно не находит себе выхода в религии, то делается разрушительною силою в других сферах деятельности, и конечные формы разрываются под напором бесконечного стремления. Научное, условное, полезное не удовлетворяет русский дух…»

Античный идеал мудреца, получивший свое высшее раскрытие в святоотеческом представлении о монахе как христианском философе, нашел себе лучшую почву в России, «тут идеал философа-монаха, созерцателя-аскета, гностика акклиматизировался и дал сочные всходы»[8 - Флоренский П.А. К почести вышняго знания // Сочинения. В 4 т. М., 1994. Т. 1. С. 207–209.]. Молитва становится «методом философствования», делающегося возможным лишь после подготовки разума аскетикой. Многим отечественным мыслителям свойственно соединение научных устремлений с аскетикой и библейскими размышлениями.

Архимандрит Иоанн (в миру И.Н. Экономцев, р. в 1939) выделяет следующие черты русского сознания: идею личного спасения и принцип соборности как оказавшиеся созвучными с укладом жизни и нравственными понятиями славян; образно-символическое восприятие мира и максимализм – стремление достигнуть Абсолюта, причем сразу, немедленно, одним усилием воли. Нередко из литургизма вырастало и обрядоверие. Русская святость воплощена прежде всего в русских святых, старчестве. К чертам святости можно отнести смирение, жертвенность, жажду чистоты, чуткость и любовь к ближнему, всечеловечность[9 - См.: Экономцев И.Н. Православие, Византия, Россия. М., 1992.].

Уже Ф.М. Достоевский, говоря о психологическом типе русского человека, выделял две черты: это «потребность хватить через край» и «потребность страдания». Это «хватить через край» есть «потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и…броситься в нее как ошалелому вниз головой… Иногда тут просто нет удержу. Любовь ли, вино ли, разгул, самолюбие, зависть – тут иной русский человек отдается почти беззаветно, готов порвать все, отречься от всего, от семьи, обычая, Бога». Но зато с еще большей силой и глубиной происходит покаяние и преобразование больной души, ее очищение и просветление (XXI, 36)[10 - Здесь и далее сноски по изданию: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1972–1986.].

Н.А. Бердяев в «Русской идее» (1946), отталкиваясь во многом от Достоевского, выделял следующие черты русского сознания: поляризованность, мессианизм, преобладание дионисийского начала над аполлоновским. Г.П. Федотов говорит об особенностях межличностных отношений в России, удивительной их мягкости и легкости, ибо «здесь нет чужих», а «наши величайшие люди сродни последнему мужику “темной” деревни». Однако при всем многообразии оценок и черт отечественные философы-метафизики были едины в том, что утрата веры порождает общественный недуг, ведет к культурному кризису.

Павел Александрович Флоренский

Архимандрит Иоанн (Игорь Николаевич Экономцев)

Федор Михайлович Достоевский

Николай Александрович Бердяев

По Бердяеву, «свойства русского национального духа указывают на то, что мы призваны творить в области религиозной философии». Однако «читаются и воспринимаются легко в основном социально-критические идеи, а метафизика русских мыслителей по-прежнему остается малоизвестной массовому читателю». Между тем в России глубокая мысль развивалась именно в русле метафизики, когда, по словам Достоевского, «не нужен миллион», а «главное – мысль разрешить».

Согласно Зеньковскому, «русская философия в такой же мере “служанка” православия, в какой философские доктрины Э. Жильсона и Ж. Маритена “обслуживают” католицизм, а К. Барта или П. Тиллиха – протестантскую религию». «Религиозное сознание, – считает Зеньковский, – если оно оплодотворяет все силы духа, неизбежно и неизменно порождает философское творчество, и вовсе не нужно при этом думать, что философская мысль всегда и всюду рождается из сомнения». Вместе с тем он полагал, что русская философия по преимуществу антропологична, а не теоцентрична, моральна, а не космологична. Ей свойственна социальная и историософская проблематика. Русские философы исходят из понятия действительности как «…целостности, синтетического единства всех сторон реальности…»[11 - Зеньковский В.В. История русской философии. В 2 т. Л., 1991. Т. I. Ч. 1. С. 7, 11–12, 16–17.] (холизм).

Одной из характерных черт отечественной мысли, таким образом, является ее этико-метафизическая направленность. В новоевропейской философии разум и мораль отождествляются. Русская философия выработала свои критерии определения духовного познания и морали, не сводимые к рассудку. Вслед за славянофилами В.И. Несмелов и другие представители русской философии выступали против «самозакония» и автономии разума, полагая, что нельзя отождествлять разумность поступка и его нравственное достоинство, смешивать понятия «разумный» и «нравственно-добрый». Ведь можно совершить очень хитро самый недостойный поступок.

Сократ учил, что благо человека надо искать в самом человеке. Несмелов в своем труде «Наука о человеке» (1905) также считал, что если «люди ищут блага вне себя самих, то они ошибаются, и если они признают средства жизни за конечную цель ее, то они обольщаются», ибо за все сокровища мира нельзя купить то, что составляет человека, то, что, в сущности, и есть человек, – живого человеческого духа, который, собственно, и должен стать предметом изучения. Несмелов утверждал, что философия возникает из потребностей жизни, а человек – единственная абсолютная ценность в мире. Если бы люди осознали это, то всеми силами стали бы стремиться к развитию своей собственной природы.

Георгий Петрович Федотов

Михаил Николаевич Громов

Для живой нравственности, иллюстрирует свои рассуждения П.Д. Юркевич, требуется светильник и елей, поэтому «по мере того, как в сердце человека иссякает елей любви, светильник гаснет: нравственные начала и идеи потемняются». Соотношение между светильником и елеем выражает соотношение между головой и сердцем. Опираясь на сказанное, Михаил Николаевич Громов (р. 1943) определяет кардиогносию как сущностную черту отечественного философствования, «ибо в нем тема любви и сердца занимает особое место:

«Разум, как соединяющий иррациональную глубину и рациональную структуризацию, призван сочетать их в должной гармонии, памятуя о первичности сердца и вторичности рассудка. Разум, опирающийся на сердце, подлинно плодоносен, опирающийся же преимущественно на рассудок, – способен к формально упорядочивающей, по-своему полезной, но творчески скудной и не несущей мощных импульсов деятельности.

Систематизация и формализация суть заключительная стадия развития мысли, за которой следуют ее окаменение и стагнация. Рождение мысли связано с сердцем, страстью, преодолением инерции, победой жизни. Это всегда прорыв в новое, что не осуществимо рассудочным путем»[12 - Громов М.Н. Типология русской философии // История философии. М., 2001. С. 23, 29.].

Из этого вытекают такие черты русской философии, как исповедальность, эмоционально-взволнованный характер изложения мыслей, экзистенциальность.

Отечественные философы не верили в автоматическую нравственность и просветительский прогрессизм. Так, в «Повести об антихристе» Вл. Соловьев пророчествует торжество добра не благодаря так называемому «разумному эгоизму», а вопреки ему и через борьбу со злом. Переход к нравственному порядку он связывает не с односторонне-интеллектуальным просвещением, индивидуализирующим, обособляющим и разделяющим членов общества, а с духовным преображением, и не отдельных индивидов только, а общества в целом. Если положительные науки привели к несомненным и огромным результатам, то метафизика, казалось бы, не дала ничего прочного. И все же она в каком-то смысле важнее и значительнее положительных наук. Неудачные попытки продвинуться в область непостижимого ценнее удачных попыток изучить то, что лежит на виду и при некоторой настойчивости открывается всем. Метафизика не открывает принудительных истин, но по своей природе она не должна их давать. Метафизика имеет дело с тайнами. И именно в отечественной философии мы видим расцвет высокой метафизики и вытекающей из нее этики.

Вместе с тем развитие философии в России шло по пути снятия жесткого средневекового противопоставления земного и небесного, трансцендентного и имманентного. В связи с этим в русской философии остро встали проблемы пантеизма и трансцендентизма, соотношения веры и знания, метафизики и онтологии, религии и философии. Решая эти проблемы, мыслители России пошли по пути выработки философии всеединства, общепризнанным родоначальником которой по праву считается Вл. Соловьев. Последующая метафизическая мысль искала пути решения указанных проблем через построение софиологии, имяславия и символологии.

Поиск и постижение собственной идентичности – насущная задача современной философской культуры в России. Обозначение линии, демаркирующей (и связывающей) «свое» и «заимствованное» в русской философии, представляется необходимым условием, без которого преждевременно говорить о ее самоопределении и месте в мировом историко-философском процессе. Вне этого условия духовное событие русской философии неизбежно будет сводиться к эмпирическому понятию философии в России.

Специфика русской философской рациональности, признаки ее «тождественности» и «самости» достаточно освещены в философской историографии и закреплены в таких известных и общепринятых универсалиях, как космизм, соборность, эсхатологизм, метаисторичность и др. Эти универсалии верно и убедительно передают характерный для русской философии опыт самосознания. И все же самобытный образ русской философской ментальности еще далек от законченности и теоретической достоверности. В нем не обозначены (в той мере, в какой они заслуживают этого) некоторые философемы и метафизические символы, имеющие сквозное креативное воздействие на умонастроение, идейный состав и лексическое звучание русской философской мысли.

Среди них философема Софии и софийного гносиса обладает бесспорным конститутивным преимуществом. Она определяет рапсодический стиль русского мировоззрения, его образотворческий акт и эсхатологический пафос; вокруг нее центрируется и на ее фоне в русском варианте развертывается традиционная антропокосмическая проблематика; через нее осуществляется сближение и софийное примирение непосредственного и опосредованного знания, теоретической и ценностной рациональности. Без историко-философского анализа истолкования символики Софии образ русской философской идентичности лишается как своего метафизического содержания, так и своей выразительности.

Согласно М.А. Маслину, «русская философия в ее развитии показывает, что основные проблемы мировой философии являются ее проблемами и что она открыта к наследию мировых философских традиций». По мнению историка русской философии, своеобразие последней состоит в том, что

«она создавалась кроме русского на церковнославянском (в XI–XVII вв.), латинском (в XVIII в.), французском, английском, немецком (в XIX–XX вв.) и славянских языках. Носителями идей русской философии выступали представители не только русского, но и других народов, связанных с Россией общностью исторических судеб: грек Михаил Триволис (Максим Грек), хорват Юрий Крижанич, украинцы Григорий Сковорода и Феофан Прокопович, молдаване Дмитрий и Антиох Кантемиры, евреи Михаил Гершензон, Лев Шестов и многие другие»[13 - Маслин М.А. Единство и многообразие русской философии // Русская философия: Энциклопедия. М., 2014. С. 533.].

Русская философия, таким образом, не замкнута на этноязыковые особенности, территорию и государственность, а обращена к всеобщему.

Чтобы создать цельное представление о русской философии, необходимо обозреть и осмыслить всю ее историю от Киевской Руси по XXI век. В этой тысячелетней культуре можно выделить следующие этапы развития философской мысли, в лоне которой вызревала и метафизика:

1. средневековый (начальный) период (XI–XVII вв.);

2. философия Нового времени (XVIII в.);

3. философия XIX в.;

4. философия XX–XXI вв.

3. Поиски смысла жизни

Если в современной философии смыслом жизни уже никто не интересуется, как будто бы он найден, то русская философия всегда была озабочена его поисками. Крупнейшие отечественные мыслители пишут целые трактаты, посвященные этой теме (В. Розанов, В. Несмелов, А. Введенский, М. Тареев, Е. Трубецкой, С. Франк и др.)[14 - Смысл жизни: Антология. М., 1994.].

Никто, наверное, не будет оспаривать, что духовное ближайшим образом связано со смыслом, и особенно с наиболее важным для человека, – со смыслом его собственной жизни. С этим вопросом сталкивается каждый человек, будь он землепашец или философ, но не каждый задумывается над ним. И лишь тогда, когда человек задастся этим вопросом, он может встать на путь приближения к пониманию духовного. Человеческое существо обладает существованием, но не всегда человеческим образом, и именно вопрошание о смысле жизни очищает бытие человека. Вся история духовной культуры человечества есть такое вопрошание, такое очищение и выявление сути человеческого бытия в мире. Однако слаборазвитый в духовно-нравственном отношении человек может связывать смысл своей жизни с чувственным удовольствием, с удовлетворением исключительно материальных, эгоистических потребностей. Но вместе с ростом осознанности человеком своего бытия растет и его осмысленность, начинается переход от материальных потребностей к духовным, от удовлетворения эгоистических запросов к творчеству на благо других людей и всего человечества.

В чем смысл жизни человека? Этот вопрос появился вместе со становлением человека как сознательного существа. Время существования вопроса равно времени осознанного существования человечества. И на каком бы высоком уровне ни находились сознающие себя существа, перед ними всегда будет вставать этот вопрос вопросов. Мы сталкиваемся здесь с феноменом, уходящим своими корнями в онтологические основания человеческой природы. Суть его в том, что человек не может существовать и развиваться, не утверждая высшего, то есть не совпадающего с простым «физическим» присутствием на Земле смысла собственного существования. Утрата этого высшего смысла приводит к распадению тех органических форм общения, из которых складывается человеческий род, ведет человека, а тем самым и человечество к деградации.

Смысл жизни является центральным вопросом мировоззрения, ответ на который определяет всю жизнь человека. Само наличие сознания предполагает необходимость смысла, то есть осмысления себя самого. Можно сказать, что самосознание конституируется смыслом, меняется в зависимости от того, в чем человек видит цель своей жизни. Решить проблему смысла стремится философия, свой ответ на него дает и религия. Вне зависимости от того, задается человек или нет целью вычленить для себя логический смысл своего существования, он уже живет в соответствии с тем или иным «смыслом», сложившимся у него под воздействием определенной социальной ситуации и уровня развития его личности.

Л. Толстой пришел к выводу, записанному в его дневнике, что «цель жизни человека есть всевозможное способствование к всестороннему развитию всего существующего»[15 - Толстой Л.Н. Собрание соч. в 22 т. Т. XXI. Дневники. 1847. М., 1984. С. 13.]. Ему было тогда 19 лет, но этой установки он придерживался всю жизнь. Достоевский полагал, что «без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация» (XXIV, 48), а смысл жизни и представлен высшей идеей, тем, к чему стремится человек, во что он верит. Вместе с тем человек должен помнить, что он не вправе навязывать свои представления о смысле и цели человеческой жизни другим людям, тем более методом насилия. Он может лишь убеждать и собственным примером доказывать истинность своих идей.

Вопрошание о смысле жизни – не праздное занятие, но необходимость. Прячась от этого вопроса, человек удаляется от реализации себя в жизни. Ясно осознанный с юношеских лет смысл может вести человека всю жизнь как путеводная звезда, давать ему мужество и энергию, которые способны преодолеть любые препятствия. Российский философ Николай Николаевич Трубников (1929–1983) писал о том, что сама жизнь требует от человека осмысленного к ней отношения. И в данном случае духовное выступает и в виде процесса, и в виде результата осмысления собственной жизни, в чем открывается ее осознанный смысл. Но он не навязывается жизни извне, а раскрывается как ее сущность и принцип, способствующий развитию, возрастанию и совершенствованию. Смысл, таким образом, не есть нечто только извне привнесенное, но имманентное самой сознательной жизни, ее высшее образование, которое может обретаться и через трансцендирование наличной жизни. Н.Н. Трубников писал, что жизнь, какова бы она ни была, мудрая или неудавшаяся, достойная подражания или дурная, сама по себе не сможет раскрыть собственной сути. Она – «не от мира сего». Она ищет и все еще не нашла постоянного пристанища: «Она сама, эта слегка потерявшаяся и растерявшаяся жизнь, тоже нуждается в том, чтобы получить то и другое, если бы нашелся кто-то, кто захотел бы и смог приютить ее и ответить ей. Она тоже “не у себя дома”, “в гостях” и “в людях” и не хуже других знает, каково бывает слишком загоститься. И она, в нас, людях, находящая себя, вправе требовать приюта и ответа от нас, живых, живущих ею и благодаря ей[16 - Трубников Н.Н. Проспект книги о смысле жизни. М., 1990.].

Вопрос о смысле жизни является основным экзистенциальным вопросом, который проясняет для человека сущность его существования – бытие. Задавшись этим вопросом, человек начинает отметать все то, что не входит в цель и не является смыслом, – так он восходит от сущего к бытию, находит то, что делает осмысленным все другое. Именно ищущий человек, которого не могут удовлетворить все блага этого мира, взыскует духовного, он на пути к нему, ибо услышал его зов. Ответ на этот призыв объективирован в русской философии.

Сам творческий процесс искания смысла жизни не только возводит человека к духовному, но и уже содержит его в себе. Так, Н.А. Бердяев писал в молодости: «…пусть я не знаю смысла жизни, но искание смысла уже дает смысл жизни, и я посвящу жизнь этому исканию смысла». Именно из этого обращения Бердяева и родилась его философия свободы и творчества. Он определил ее как «поворот к духу и обращение к духовности». По его мнению, «такого рода обращение к смыслу жизни есть проникновение смыслом»[17 - Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990. С. 77, 78, 79.]. А.П. Чехов также призывал читателей понять, что призвание человека не в том, чтобы найти уже готовую, исчерпывающую истину в книгах, но «в духовной деятельности – в постоянном искании правды и смысла жизни». «Желание служить общему благу, – писал Чехов в своих дневниках, – должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья, если же оно проистекает не отсюда, а из теоретических или иных соображений, то оно не то». По мысли писателя, убеждение в необходимости самостоятельного свободного поступка должно стать частью сознания каждого человека. Только тогда человек будет жить творчески и самостоятельно, только тогда он не будет марионеткой каких-либо идей или людей, но будет исходить из своей совести. Только такая личностная установка может создать из человека действительного творца как самого себя, так и общества, в котором он живет.

Такое обращение к духовному Платон отразил в символе пещеры как поворот глаз души от теней на стенах к самим вещам и к источнику света. Духовное тогда есть такая обращенность к смыслу, которая является все более глубокой степенью осознанности человеком своей жизни, в результате которой рождается Смысл. Вопрошание о смысле жизни является «точкой» человеческой опоры, опираясь на которую возможно рождение духовного отношения к жизни. К таким точкам опоры относятся основные философские понятия – бытие, благо и др.; в религии – Бог и религиозные символы; в искусстве – красота, гармония, целесообразность и др.

В экзистенциальном вопрошании духовное проявляется через ответ на вопрос «ради чего?». Не задаваясь этим вопросом, человек зачастую впадает в бессмысленную деятельность, которая не приносит ему духовной пользы, но отвлекает его внимание и силы. «Движение лишает нас возможности созерцания, – писал Франц Кафка. – Наш кругозор сужается. Сами того не замечая, мы теряем голову, не теряя жизни»[18 - Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. Письмо к отцу. М., 1991. С. 562.]. Но в духовном смысле, в смысле бытия человеческого мы теряем и жизнь. Через вопрошание «ради чего?» человек обращается к себе, трансцендируя эмпирические обстоятельства своей жизни. Такое вопрошание предполагает возможность не столько находить конечный смысл, сколько искать его, не столько открывать его как нечто уже данное, сколько созидать, творить и сообщать жизни.

Н. Трубников отмечал глубокую взаимосвязь, которая существует между поисками смысла жизни и пониманием сущности человека, между сущностью и существованием. «Ибо как нет сущности без осуществления, так не существует и смысла без осмысления, – писал философ. – Смысл человеческой жизни, таким образом, находится (в двойном смысле этого слова, то есть пребывает и открывается) в становлении…»[19 - Трубников Н.Н. Проспект книги о смысле жизни. С. 438.] Можно еще добавить к этому, что смысл существования ребенка заключается именно в том, чтобы он стал взрослым, и тогда окажется, что сущность предшествует существованию, а смысл – становлению.

Если для человека его собственный смысл жизни находится в забвении, то он не может видеть и сущности других людей: в таком состоянии невозможны любовь и проявление гуманизма. Относясь к себе как к средству, человек это же отношение проецирует и на других. Потушив в себе экзистенциальное самосознание, человек оказывается не в состоянии пробиться к непреходящему смыслу и ценности. Он тратит свою жизнь не на реализацию духовного смысла, а на вещи и автоматические действия. Живя, он спит, не обретя себя, умирает.

Современный человек в условиях машинной и компьютерной цивилизации утрачивает смысл бытия. Окружив себя искусственными бездушными вещами, он разорвал связи не только с природой, но и окружающими его людьми. Он стал «заброшенным» (Ж.-П. Сартр), «посторонним» (А. Камю) в этом мире. Потеря смысла приводит к восприятию человеческой жизни как абсурдной. Посторонний взирает на жизнь со стороны, как бы не участвуя в ней, не переживая ее. Он утратил смысл собственного существования, а значит, не видит ценности личности другого человека. Он не воспринимает даже смерть ближайших людей («Посторонний» Камю). Вся его жизнь превращается в «тошноту» (Ж.-П. Сартр).

Согласно Достоевскому, смыслоутрата связана прежде всего с потерей человеком веры, надежды и любви. Если человек утратил любовь, то его жизнь бесцветна, если потерял веру – то неосмысленна, а если истребилась надежда – то ситуация безнадежна. Она возникла в результате констатации, что «Бог мертв» (Ф. Ницше), то есть умерли вера в трансцендентные ценности и основывающаяся на них мораль. Современный человек оказался в безнадежной ситуации, в ситуации Сизифа – персонажа древнегреческой мифологии, обреченного богами вечно взбираться на гору с камнем, который, достигнув вершины, скатывается вниз. Камю в произведении «Миф о Сизифе» сравнивает жизнь современного человека с Сизифом, осуществляющим бессмысленную работу. Казалось бы, естественный выход – в самоубийстве, но для Камю – это не выход из ситуации, не разрешение ее, а бегство от самого себя. Выход – в обретении внутренней духовной свободы, несмотря на внешнее закабаление.