Павел и Жернов подошли следом за подполковником.
– Эдуард Иванович, решили трубку прикупить? – поинтересовался поручик.
– Старую сломал под Силистрией, будь она неладна. Новую надобно.
– Бери! Бери, генераль, – показывал торговец великолепные турецкие трубочки, все в чеканке и цепочках.
– Да на кой ляд мне эти цацки, – недовольно отверг его предложение Тотлебен. – Мне бы что попроще. Вот эту – указал он на короткую трубку из чёрного дерева с янтарным мундштуком.
– Бери, бери, генераль! – все приговаривал торговец.
– Что, бери? Сколько стоит?
Торговец показал пятерню и заговорил быстро, расхваливая товар.
– Вот же басурман! Что лопочет – черт разберёт. Пять чего? Копеек?
– Эдуард Иванович, этот хитрец просит пять рублей серебром, – объяснил Павел. – Говорит: трубка из Алжира, дорогая.
– Экий подлец! Пять рублей! – возмутился Тотлебен, но потом с сожалением вздохнул: – А трубка хороша. Однако жалко мне пять рублей, да ещё серебром.
Он повернулся, намереваясь уйти, но торговец тут же заголосил, размахивая руками.
– А теперь, что ему надо? – остановился Тотлебен.
– Говорит, за три отдаст, как генералу, – перевёл Павел.
– Да, ну его! – махнул рукой Тотлебен.
– Позвольте, я с ним поторгуюсь, – попросил Кречен.
– Эй, а ты хто такой? – вдруг торговец заговорил на русском, недовольно выпятив нижнюю губу. Окинул гневным взглядом Павла с ног до головы.
Павел схватился за саблю, вынул её на вершок и вновь с грозным скрежетом вогнал в ножны. Торговец взглянул на костяную рукоять с серебряной насечкой, изменился в лице.
– Хорошо, хорошо! – сказал он с испугом.
– Ну, давайте, Кречен, – согласился Тотлебен.
Торг вёлся долго, переходя на крик. Все торговцы из ближайших лавок пришли поглазеть: что это за русский юнец в форме прапорщика так лихо спорит на татарском, да ещё такими ругательствами приправляет – хоть уши затыкай.
В конце сторговались: за два серебряных рубля – вожделенную трубку, фунт турецкого табака и отличный кожаный кисет.
– Экий вы молодец, Кречен! – похвалил его Тотлебен, любовно осматривая новое приобретение. – Никуда вас не отпущу. Мне такие адъютанты нужны позарез.
Решили отобедать. Рядом, на площади находился трактир. Длинный навес. Под навесом низкие столики и скамеечки, покрытые войлоком. На скамеечках, скрестив ноги, важно восседали татары в дорогих халатах. Пили кофе и попыхивали трубками. Рядом с навесом плаха из огромного пня. На плахе лежала полтуши барана. Тут же сложен из булыжника очаг. Над очагом подвешен закопчённый котёл, в котором бурлило масло. Татарин в белой рубахе с засученными рукавами осторожно клал в котёл кусочки мяса, и непередаваемый дух обволакивал все вокруг, заставляя живот сжаться в кулак.
Тотлебен приказал кучерам отогнать кареты с вещами к дому коменданта. Втроём разместились за столиком под навесом. Хозяин принёс широкое блюдо с поджаристыми лепёшками, овощами и зеленью.
– Янтык откушайте. Я вам отличный кебаб сейчас приготовлю. Вино есть хорошее.
– Только не крепкое, – попросил Тотлебен. Взглянул на гору лепёшек, румяных, лоснящиеся от масла, и печально покачал головой: – Терпи, терпи моя печёнка.
Напротив, через площадь располагалась лавка, увешанная подковами. Двое кузнецов гремели молотами. Рядом хозяйство сапожника. Сапоги, башмаки, тапочки без задников послушными парами стояли на прилавке, висели на верёвочках, лежали навалом в корзинах. Сам сапожник сидел на коврике, скрестив ноги, и тачал башмак. С другой стороны от кузни лавка полная цветастых шалей, расшитых фесок, блестящих монист. Старик-татарин в дорогом халате и широких красных шароварах направился к шапочнику. Снял с головы чалму и принялся примерять фески. За ним мелкими шажками подошла, неверное, его дочь: стройная девушка в голубом покрывале. Чадра, увешанная по краю мелкими монетками, скрывала её лицо. Открытыми оставались только тёмные большие глаза.
– Какая же она стройная! – изумился Жернов. – Красавица, наверное.
– Здесь не любят, когда чужаки таращатся на женщин, – предупредил Кречен.
– И то – верно, – подтвердил Тотлебен. – Вы, поручик, ешьте, и меньше глазейте по сторонам.
Два мохнатых верблюда из узкой улицы выволокли одноосную арбу, загруженную доверху хворостом. Колеса высокие, чуть ли не в человеческий рост. Навстречу две пары волов тащили телегу с мешками. Повозкам не разъехаться. Погонщики накричали друг на друга, потом принялись принуждать своих животных жаться к лавкам. Торговцы подняли галдёж: Куда прёшь! Не видишь – товар передавишь! Из третьей улицы, примыкающей к площади, под грохот барабана вышла рота солдат.
– А ну, дорогу дай! – закричал пехотный прапорщик на погонщика волов.
– Куда я их? – ругался тот.
– А куда хочешь! В сторону! – требовал прапорщик.
Солдаты гуськом, по стеночке протиснулись мимо телеги, стараясь не вступать в грязь. Торговцы горланили, наперебой давая советы погонщикам. Наконец арба и телега разъехались, и площадь вновь притихла. Только молоты звонко отстукивали по наковальне, да где-то жалобно пел саз.
Подали поджаристый, ароматный кебаб. Хозяин щедро полил мясо гранатовым соком. На столе появился медный кувшинчик и медные чашечки для вина, тарелочка с зеленью, тарелочка с фруктами.
– Любезный, а вилки с ножами? – напомнил хозяину Тотлебен.
– Ох, простите, – извинился корчмарь и побежал за приборами.
– Странный какой-то, – пробурчал Тотлебен.
– Посмотрите вокруг, Эдуард Иванович, – усмехнулся Павел. – Здесь принято есть руками.
Тотлебен украдкой поглядел по сторонам.
– И в правду. Но мы же не басурмане.
После сытного обеда пешком отправились к коменданту. Благо, домик его находился недалеко. Да и сам городок был невелик.
– Мне документы надо кое-какие справить, – объявил Тотлебен своим подчинённым. – Подождите меня во дворе. Если желаете – осмотрите город.
– Я, пожалуй, схожу, сапоги выберу. Давно хотел прикупить новые к зиме, – вспомнил Жернов. – Приметил на рынке неплохую пару. Павел Аркадьевич, не составите мне компанию? Вы так лихо торговались нынче.
– Я бы с удовольствием, но хочется взглянуть на ханский дворец хоть одним глазком, – извинился Павел. – Слышал, в Бахчисарае один из красивейших восточных дворцов.
– Через час жду вас здесь, – строго сказал Тотлебен. – Опоздаете – будете бежать за каретой.
Павел прошёл узкой улицей, все с теми же торговыми лавками. Услышал журчание реки. За поворотом ему открылся вид на длинное двухэтажное строение. Каменный мост вёл к квадратной башне. Под башней широкая арка въездных ворот. За строением возвышались минареты. Неужели это дворец великих ханов? – не понял Павел. Он представлял себе величественные стены, украшенные глазурью, башни, колонны. А здесь что? Даже окошки какие-то маленькие, запылённые.
Он перебрался по мосту на другой берег, прошёл под арку. Перед ним раскинулся широкий двор. Когда-то здесь был цветущий сад. Нынче – унылое запустенье. Угадывались заросшие сорной травой цветники и развалины фонтанов. Камни мостовой лежали криво. Сквозь щели густо проросла сорная трава. Слева мечеть с тонкой башенкой-минаретом. На пороге сидели два татарина. Один совсем немощный и высохший старик с козлиной бородкой, в выцветшей зелёной чалме. Другой, лет сорока пяти, круглолицый, с густой темно-рыжей бородой, но без усов. На голове его красовалась бархатная феска нежного зелёного цвета, расшитая бисером. Суконная жилетка такого же зелёного цвета. Белая блуза с широкими рукавами и белые шаровары. Невысокие остроносые сапожки из жёлтой кожи. В руках он перебирал янтарные чётки. Думая, что Павел не понимает по-татарски, сказал старику: