Вариант «Бис»

Сталин сокрушенно поцокал языком.

– Теперь вот рвутся поскорее в бой, отомстить Гитлеру... Что, мы будем им препятствовать? Да никогда! Что мы, звери, что ли?.. – Когда Сталин увлекался, его акцент становился заметнее, а движения быстрее. Все присутствующие на заседании Ставки Верховного Командования следили за ним, как привязанные ниточками за глазные яблоки.

– Если им хочется носить королевскую корону на плече, пускай носят, если это их подбадривает. Вон у нас сколько уже союзников, и у всех свои знаки. А делаем общее дело. А когда несколько людей из таких разных стран делают общее дело, то это называется действующий интернационализм. Вот у нас есть Поплавский, Сверчевский, они хорошо воюют?

– Хорошо, товарищ Сталин, – подтвердили из-за стола.

– А чехи как воюют?

– Тоже хорошо...

– Ну так и что, из-за того, что у чехов не стрелковый корпус, а армейский корпус, мы 18-ю армию себе во враги запишем?

– Никак нет...

– Вот и я так считаю! Поэтому пусть датчане воюют, когда пора придет, и пусть у них свой боевой флаг развевается, и все, глядя на него, плачут от умиления. Сейчас они проливы чистят от мин, для себя, между прочим, стараются, и видят, как советские моряки им помогают... И рыбой кормят все Прибалтийские фронты. На то они и Прибалтийские, что рядом с морем, хотя скоро их в Присевероморские переименовывать придется.

Маршалы посмеялись. Осложнения советская армия испытывала южнее. Взяв – к общему удивлению, без особо кровопролитных боев – Киль, Любек и Гамбург, которые должны были защищать уничтоженные на побережье дивизии, фронты развернулись на юг, начав продвижение к Бремену, Ганноверу, с последующим выходом к Магдебургу. Но в этот момент по перерастянутым коммуникациям развивших невиданный темп наступления армий нанесли удар освободившиеся после голландской мясорубки немецкие части и свежие дивизии, продвигающиеся со стороны Бранденбурга и Саксонии. Снова, в который уже раз, немцы нашли где-то топливо и бросили в бой сотни самолетов, и снова истребительные части отчаянно пытались очистить небо над своими войсками, а перемешанная русскими словами французская речь «Нормандии» мешалась в эфире с чистейшим русским матом и немецкими проклятьями.

Все это оттягивало и оттягивало силы от задачи номер один: создания станового хребта противовоздушной обороны в виде многочисленных и укомплектованных опытными летчиками полков. Обещанные сначала к сорок третьему, а затем к сорок четвертому году высотные разработки бюро Микояна и Гуревича так и остались в виде единичных опытных экземпляров – что МИГ-7 и МИГ-11, что все остальные. Заказанные под них моторы и оборудование ставилось на ПЕ-3 и высотные ЯКи, это позволило как-то выйти из положения, но перетяжеленные машины начали терять свои главные преимущества – скорость и маневренность. В итоге следовало ожидать значительных трудностей в борьбе с американскими истребителями на большой высоте...

Новикова вывел из задумчивости слегка скрипучий голос Штеменко, что-то отрывисто сообщившего. Что именно – главный маршал понять не успел, но Сталин ответил очень резко: «Возражаю». Напрягшись, Новиков попытался понять, как же он смог настолько отвлечься от происходящего, что обстановка в комнате успела от общего смеха перейти к напряженному ожиданию.

– Возражаю категорически, – повторил Сталин. – Если Лучинский не способен удержать свои позиции, значит, армии нужен другой командующий. Никаких подкреплений ему не будет. У вас вполне достаточно сил, чтобы справиться с немцами, не привлекая резервы Главного Командования. Вам недостаточно мехкорпусов было дано? Почему Чанчибадзе может удержать позиции, а Лучинский не может?

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, – возразил Штеменко. – Немцы нащупали стык 28-й с армией соседнего фронта и задействовали в контрударе пять дивизий, включая одну танковую. По танкам и технике вообще им удалось создать локальный перевес и только ценой больших усилий прорвать позиции 3-го Гвардейского стрелкового корпуса, который...

– Да что вы мне ерунду порете! – Сталин возмущенно взмахнул рукой. – Мы уже слышали, что у них пять дивизий, вы это говорили нам уже! Мы не слышали, что вы собираетесь делать кроме того, что просить у Ставки мехкорпуса!..

Снизу ситуация смотрелась несколько иначе. Батальоны рассеченного на части корпуса, изолированные, потерявшие две трети личного состава, вцепились в землю в забытых Богом холмах южнее Бойценбурга. Четыре десятка пехотинцев, загнанно дыша и на ходу вытаскивая из-за поясов саперные лопатки, взбежали на высотку – одну из цепочки заросших травой островков, оставшихся от старой дамбы, – и, побросав винтовки, начали вгрызаться в дерн. Лязганье раздавалось где-то неподалеку, пока приглушаемое небольшим леском, заслонявшим восточную часть горизонта. На юге и западе были видны открытые поля, черные, в желтых проплешинах отдельных перелесков. Еще одна цепочка невысоких холмов с петляющей между ними грунтовой дорогой вытягивалась южнее, до нее было километра два открытого пространства. К северу лежал невидимый отсюда изгиб Эльбы, откуда раздавались глухие удары работающей артиллерии.

– Давайте, ребята, давайте... – немолодой сержант с заплывшим, наливающимся чернотой глазом, пригибаясь, пробежал вдоль яростно копающих пехотинцев и выбрал себе место между двумя раздетыми уже до пояса мужиками, с каждым взмахом лопаты вышвыривающими вниз по холму целые фонтаны влажной глинистой земли. Уложив на жухлый пятачок травы тяжелый «дегтярь» и звякнувший мешок с дисками, он поплевал на ладони и тремя ударами киркомотыги выворотил огромный пласт дерна, сдвинул его в сторону. Затем сержант короткими хэкающими взмахами взрыхлил образовавшийся пятачок и, сорвав с головы каску, начал вычерпывать землю, выкладывая перед окопом подушку бруствера. Остановившийся на мгновение, истекающий потом, солдат слева посмотрел на него, выпучив глаза.

– Ага, Муса, и ты тоже живой, – сержант не прервался ни на секунду. – Капитана видел?

– Выдел, – пехотинец, углубившийся уже почти по пояс, снова начал рубить лопатой землю, выкидывая ее вокруг себя уже по кругу.

– Кто еще цел?

– Нэ знаю. Хорошо, что ты живой.

Короткими хлопками лопатки он прибил землю вокруг себя и выложил цепочку дернин в виде короткой дуги, разрубленной пополам проемом, расширяющимся в сторону рощи, от которой они прибежали.

– Угу, хорошо... – Сержант сгреб каской остатки взрыхленной земли и, выпрыгнув из отрытого чуть мельче, чем по колено, окопа, снова ухватился за рукоятку киркомотыги. Лязганье из-за леска ощутимо усиливалось. Он как раз посмотрел в ту сторону, когда из-за самых верхушек деревьев вдруг выпрыгнули две тени, мгновенно блеснувшие на солнце желтым и белым.

– Воздух!!! – заорал сержант, в одно мгновение сложившись пополам на дне окопчика, выставив перед собой пулемет и нахлобучив на голову каску, осыпавшую его струями земли.

Истребители, взвыв, снизились почти до уровня крон деревьев и прошли слева от мгновенно опустевшего холма – было видно, как поворачивались черные головы летчиков. Встав на мгновение на крыло, оба самолета синхронно развернулись, еще больше снизились, отвернули в сторону поля, сделали короткую горку, снова развернулись и, прибавив скорость, понеслись на холм. Сержант поглядывал попеременно то на них, то на опушку леска, и только вжимался в землю еще плотнее, согнув шею, чтобы представлять собой минимальную цель. На плоскостях приближающихся самолетов замигали блекло-желтые точки, воздух вокруг заныл, и верхушка холма покрылась воющими и разлетающимися осколками камней, вылетающими из невысоких столбиков пыли, поднимающихся вокруг. Два истребителя промчались прямо над холмом и ушли, раскачиваясь, в сторону реки. Приподнявшись над бруствером, сержант выложил пулемет на сошки и снова с яростью начал выгребать землю сорванной с затылка каской. Сосед справа посмотрел на него с мрачностью и взъерошил собственные коротко стриженные волосы, стряхивая глину.

Кто-то взбежал на холм, задержался над сержантом и коротко свистнул. Тот приподнял голову. Высокий, стриженный под горшок парень с защитными капитанскими погонами, взмахнув рукой, кинул ему ППС[63 - Пистолет-пулемет Судаева.] с привязанными к брезентовому ремню подсумками и побежал дальше. Подтащив автомат к себе и обтерев затвор ладонью, сержант вгляделся в выцарапанные на откинутом прикладе инициалы.

– Муса! – крикнул он. – Эй, Муса, ГК – знаешь, чье?

– А? – тот поднял голову из отрытого уже почти в полный профиль окопа.

– Кто в нашей роте ГК?

– Не знаю. Может, второй рота? Я видал, они тоже бежали. Ты отрыл?

– Отрыл, отрыл.

– Второй рыть будешь?

– Зачем? Здесь помру. – Сержант нехорошо усмехнулся и, выковыряв клинообразный кусок глины из стенки своего окопа, вложил туда вещмешок с пулеметными дисками.

– Сколько есть? – поинтересовался татарин, поудобнее устраивая свою винтовку на краю бруствера.

– Три.

– Хорошо...

– Да, хорошо, – согласился сержант.

Над головой снова нарос гул, но теперь он был не внезапный, а медленно накатывался, перекрывая канонаду, как приближающийся вал воды по узкой реке. Из-за спины выскочила девятка темно-зеленых, в неправильных желточных пятнах, штурмовиков и пронеслась вытянутым строем в восточном направлении. Шли они метрах на трехстах, плотно, как конная лава. У сержанта полегчало на душе, когда он увидел, как ИЛы промчались мимо них, – но сразу подумалось о побывавших здесь всего минуту назад истребителях.

Штурмовики прошли над лесом и рывком начали перестраиваться в строй фронта. Вдалеке встали вертикальные струи пулеметных трасс, и, через секунду, послышался глухой прерывающийся треск и сотрясающее землю уханье. Был слышен только вой моторов и стук немецких пехотных пулеметов, потом все покрыл визжащий звук срывающихся с направляющих «эресов» и тукающий грохот скорострельных авиационных пушек, наплывающий волнами. Через какие-то секунды штурмовики выпрыгнули обратно и прошли прямо над макушками деревьев, виляя в разные стороны, как стряхивающие воду лошади. Несколько воздушных стрелков продолжали поливать огнем что-то видимое только им на противоположном от холма краю леса, потом замолчали и они, и вся девятка промчалась прямо над холмом, смыкаясь в плотную «змейку». Стало тише, истребители, к счастью, так и не появились, и многие с облегчением поглядели на север, куда ушли свои самолеты. Из-за деревьев поднимались три отдельных неподвижных столба черного нефтяного дыма, земля продолжала вздрагивать, но это были уже отголоски канонады за рекой.

Снова подошедший капитан присел на корточки рядом с обернувшимся к нему сержантом, ткнул его кулаком под целый глаз.

– Видал, а? Черт, еще бы два раза по столько... Полезут они на холм, как ты думаешь? – он с непонятным выражением в глазах посмотрел по сторонам.

– Может, и нет...

– Ты какой год воюешь, Семенов? – спросил капитан, даже не слушая.

– Второй.

– И я вот второй, – он мелко хмыкнул, покрутив головой. – Значит, так, я отослал посыльного к переправе с запиской, написал, что мы тут сидим. Ничего больше сделать нельзя тут – хотя, может, и успели бы добежать... Но ни хрена, лучше уж здесь, чем в воде. Здорово. Я думаю, если немцы не дураки, то переправу они трогать не будут, поэтому попрут прямо к ней. Мы чуть в стороне, так что первая волна на нас не пойдет, а вот если к ночи будут тылы зачищать, то тут нас и кончат. Так ты думаешь?

– Угу.

– Как стемнеет, попробуем к западу податься – может, проскочим каким-то макаром. Вряд ли нас будут целенаправленно выковыривать отсюда, слишком много здесь нас таких...

– Я ни одного человека с той стороны не видал, как мы тут засели.

– Может, еще в роще кто отсиживается... – Капитан снова коротко свистнул, и к нему подбежал крепко сбитый боец в телогрейке, из которой клочьями торчала грязная вата.

– Кузя, слушай сюды, – капитан наклонил голову бойца к себе, ухватив его за грязную шею ладонью. – Если меня кокнут, Семенов за старшего, а после него ты. Понял, чего говорю?