Квадрат для покойников

Я пролистнул несколько страничек написанного текста, подивился ровности почерка, встал из-за стола, прошелся, разминая ноги, по комнате, подошел к окну.

Я чувствовал сейчас не только свою внутреннюю опустошенность, но и мира, в котором находился. Мира идиотического абсурда, в котором может случиться все, и где даже самое сверхъестественное безобразие будет выглядеть явлением естественным и нормальным – привычным. Этот мир квадрата двора был словно выпит, съеден и выдышан; оттого все, что происходило и могло произойти в нем, не имело к жизни живых людей никакого отношения, потому что это квадрат для… А я?! Я-то живой!! Недостаточно понять это, нужно еще выбраться отсюда, выйти из этого неодушевленного пространства.

Я метнулся к столу, схватил рукопись, стал запихивать в сумку. Я чувствовал удушье, как в гробу. Нужно было скорее убежать отсюда… если еще не поздно.

Собрав вещи, я постоял у двери, слушая, потом открыл защелку, выскочил через прихожую на лестницу и вниз… скорее, скорее, вон отсюда…

Торопливо прошел через двор мимо трудящейся, не знающей устали тети Кати, мимо стоящего возле помойного бака косца, гроба с примостившимся на его крышке Ленинцем-Ваней, гроба, в котором, быть может, лежал задохнувшийся насмерть Николай. Вон, вон, вон!!

Я выскочил из подворотни… Светило солнце, мимо шли радостные, улыбающиеся прохожие. Жизнь была прекрасна! В моей сумке лежал роман, и я уходил из двора, в котором мне довелось пережить столько неприятных минут, и знал, что ухожу из этого опустошенного мною мира навсегда.

Я вышел к Сенной площади. Как всегда, здесь толпился народ. Не зная зачем, подошел к группе обменщиков.

– Бесполезняк! – рядом со мной оказался парень с выцветшей табличкой на груди. – Бесполезняк, – повторил он обреченно. – Я здесь уже две недели толкусь…

– Вы что, комнату снять хотите? – передо мной стояла Мария Петровна. – Я здесь, неподалеку живу…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

Мария Петровна смотрела, улыбаясь.

– Да, очень нужно в "квадрате" комнату снимать, – проворчал парень с выцветшей табличкой и плюнул на асфальт.

– Ничего и не в "квадрате", – запротестовала Мария Петровна, со злобой поглядев на парня.

– Как же, не в "квадрате", знаем мы. В самом "квадрате" и есть.

Я не стал слушать их пререканий, повернулся и пошел прочь от Марии Петровны, обменщиков, Сенной…

– Фигушки, фигушки, фигушки… – тихонько бормотал я, бредя по Садовой.

Я не хотел больше попадать под чье-либо влияние и снова становиться героем своего собственного романа.

– Фигушки…

Я шел по улице, не имея в голове ни единой мысли о своей будущей жизни.

Утром выходного дня народу на улицах было мало. Я брел, низко опустив голову, и тут увидел… Я вздрогнул, остановился и поставил на асфальт сумку и пишущую машинку, будто устал.

Под водосточной трубой лежал бумажник. Я оглянулся, обнаружив к своей радости, что прохожие на моей стороне далеко, быстро поднял бумажник, сунул в карман и заспешил с находкой подальше от этого места. Свернул на проспект Майорова, потом еще в какую-то улочку, увидев скверик, зашел в него. Усевшись на лавку и убедившись, что никто не может за мной наблюдать, достал бумажник. Он был из черной кожи, приятный на ощупь. И мне вдруг перехотелось в него заглядывать, и руки перестали дрожать. У меня пропало желание знать, что у него внутри, мне почему-то показалось, что, заглянув в него, я вновь попаду под чье-то влияние, сделаюсь героем и снова меня будут запихивать, Бог знает, в какие гиблые места, пугать и вообще творить со мной все, что взбрендит в голову полоумному автору романа, то есть мне. Такому сверхъестественно извращенному типу, придумывающему столь отвратительные бесчеловечные издевательства над своими героями, что плевать хочется. Только что я преодолел Марию Петровну, не поддавшись и даже не ответив ей, но сейчас… Я хотел бросить находку под скамейку, но, вспомнив, что денег у меня не осталось даже для того, чтобы прокатиться в метро, оглянулся и раскрыл бумажник.

В нем обнаружилась мятая и засаленная трехрублевая купюра и больше ничего. Я разочарованно посмотрел на нее, засунул пальцы в кармашек для мелочи и извлек оттуда сложенный в несколько раз железнодорожный билет. Билет был до Москвы в купейном вагоне и отправлялся этот поезд через час. В Москву я, конечно, не собирался, но билет стоил денег, а это тридцать рублей, на которые можно прожить до получения гонорара. Я встал со скамейки и вышел из скверика.

По улице навстречу мне, опираясь на косу, ковылял знакомый мужчина из романа.

"Снова чертовщина начинается", – подумал я, перешел на другую сторону и заспешил к станции метро.

На вокзал Николай приехал за десять минут до отправления поезда.

Поначалу он в панике заметался по вокзалу в поисках кассы, но в вокзальной сутолоке и неразберихе найти ее не смог. Тогда, сообразив, что билет можно продать возле поезда, побежал на платформу. Все складывалось очень неудачно. Когда Николай разыскал нужную платформу, провожающих уже попросили покинуть поезд. Все еще надеясь продать билет, Николай подошел к группе людей, стоящих возле поезда.

– Вам билет не нужен? – обратился он к первому попавшемуся на платформе человеку.

Это оказалась полная-преполная женщина в белом халате, она ласково посмотрела на Николая и от билета отказалась. Николай бросился к какому-то мужчине, но тот взглянул на него удивленно и ничего не ответил. Из последних сил, словно от этого зависели его жизнь и здоровье, Николай кидался от одного человека к другому, он чувствовал, что поезд сейчас уйдет, и он останется ни с чем.

– Вот билет до Москвы, вам не нужен?.. До Москвы билет… Купите билет… Вам билет…

– Давай, – молодой здоровенный парень в стройотрядовской куртке взял билет и рассмотрел его подробно.

– До Москвы, до самой Москвы… – бормотал вспотевший Николай, глядя на парня с надеждой.

– Заходи, быстро, – сказал парень, рассмотрев билет и подсаживая Николая на ступеньку поезда.

Неосознанно, не отрывая полных надежды глаз от парня, Николай вошел в тамбур вагона, парень вошел за ним и, достав какую-то желтого цвета палочку, показал Николаю, после чего высунул ее в дверь. И только тут, к своему ужасу, Николай увидел, что поезд не только тронулся, но и набирает нужную ему скорость; он в отчаянии бросился к двери, но объемное тело проводника (Николай уже понял, что это проводник) загородило выход. Николай дернулся в одну сторону, потом хотел обойти телообильного проводника с другой, но, увидев через его плечо, что платформа кончилась, и за дверью замелькали деревья, печальный опустил сумку и пишущую машинку на пол и душевно сник. Родственников и знакомых в столице нашей родины у него не имелось.

– Билетик, гражданин, заберите, – захлопнув дверь, сказал с некоторым опозданием парень. – Мне он не нужен.

Николай взял билет и машинально сунул в карман.

– Где будет следующая остановка? – спросил он безо всякой надежды в голосе.

– В Бологое, – сообщил проводник и пошел к себе в купе.

Это не обрадовало Николая, вспомнившего, что Бологое на полпути от Москвы. Он привалился плечом к стене поезда, безразлично глядя в застекленную дверь на мелькающие ландшафты города.

Дважды проходивший по каким-то своим делам мимо задумчивого Николая проводник на третий раз остановился.

– Ты здесь чего торчишь? В купе идиоты не пускают, что ли, или этого карапета боишься?

– А сейчас выйти никак нельзя? – спросил унылый Николай.

– Через унитаз только, – буркнул, уходя, парень.

Николай, наконец, вспомнил, что он пассажир и имеет законное место, достал билет и пошел искать свое купе. Дверь в купе оказалась запертой, Николай подергал за ручку, потом постучал. Замок щелкнул, дверь поехала в сторону.

– Ё-моё! Колян!

На пороге стоял карлик Захарий в грязном белом халате с распростертыми объятиями.

– Откуда ты, едрена вошь?!

Потерянный и совсем поникший духом Николай сделал шаг в купе.

На нижней полке с газетой в руках сидел Казимир Платоныч Эсстерлис и смотрел на пришедшего безразлично.

– Наши выиграли, – вдруг сказал Эсстерлис бесстрастно.