Ненужные (сборник)

– Они сегодня приедут за нами, – с трудом скрывая волнение, сказала Марина. – Я тебе специально пока не говорила, думала, будет сюрприз. Мне тетя Лена звонила. Вот так. И они заберут нас с собой!

Она радостно улыбалась, увидев, как глаза сестры вспыхнули яркими софитами. Раскрасневшееся от мороза личико Саши преобразилось, засияв от счастья.

– Только тссс, – предупреждающе произнесла Марина, подняв к губам указательный палец, и Саша, понятливо кивнув, прижалась к сестре.

– Ура, – прошептала девочка. – У нас будут папа с мамой!

На следующей остановке автобус опустел наполовину – на Коммунарке всегда выходило много народу, и сестры вздохнули спокойно. Теперь, когда рядом было свободно, они могли спокойно обсудить свое будущее.

– А они нас с Димой заберут? – уточнила Саша. – Мы же не оставим Диму?

– Конечно, не оставим, – успокоила ее Марина. – Они ведь знают, что Дима наш младший братик. Как же нас делить? Нет, нас возьмут сразу всех, и мы будем жить в огромном доме!

– У меня будет розовая кроватка, – мечтательно проговорила Саша. Она непроизвольно возила пальчиком по стеклу, хотя к тому времени «окошко» успело затянуться тончайшей ледяной пленочкой, на которой уже начали проступать контуры новых узоров.

– Будет, – пообещала Марина, про себя гадая, так ли это будет на самом деле. Наверное, все же будет. К примеру, дядя Боря очень добрый. И никогда не повышал голос, когда они гуляли целый день и даже немного хулиганили. А вот тетя Лена… Она показалась Марине немного нервной и взвинченной. Их будущая мама постоянно смотрела на часы, кому-то звонила, расспрашивала о какой-то ерунде, предлагала выпить газировки, потом снова хваталась за мобильник, по третьему кругу задавала те же самые вопросы, на которые она и Сашок уже несколько раз терпеливо отвечали пару минут назад…

Да, положа руку на сердце, тетя Лена вызывала у нее двойственное чувство, но тем не менее Марина искренне верила, что в новой семье им будет хорошо.

– Смотри, твоя подружка, – вдруг сказала Саша, и Марина обернулась, столкнувшись взглядом с полной девочкой в ярко-красной куртке и теплой шапке с двумя помпонами.

– Варя, а я тебя не заметила, – робко, словно извиняясь, произнесла Марина.

– Да ты никогда никого не замечаешь, – фыркнула Варя. Она вытерла варежкой нос и вдруг сказала:

– Это из-за тебя я сегодня контрольную по матеше не написала. Мне Раиса двойку теперь поставит.

Марина растерянно моргнула.

– Не могла, что ли, списать дать? – продолжала распаляться Варя. – Подумаешь, воображала!

– Варя, Раиса мне и так два замечания сделала, – запинаясь, ответила Марина. – Когда я оборачивалась… Я начала тебе писать записку с ответами, но урок уже закончился.

Однако эти аргументы не оказали должного воздействия, и Варя смерила одноклассницу взором, преисполненным ядовитого презрения:

– С тобой так никто дружить не будет. Одна останешься! Нужно помогать!

Саша переводила недоуменный взгляд с сестры на возмущенную толстую девочку. Неизвестно, чем закончился бы спор, если бы к ним не подошла кондукторша – тучная женщина лет пятидесяти пяти с серым пуховым платком на голове. Мясистое лицо багрового цвета «украшал» фингал под правым глазом, редкие зубы смахивали на сгнившую ограду, изо рта тянуло несвежим дыханием. Через плечо – небольшая облезлая сумочка из кожзама с гремящей мелочью.

Судя по выражению заплывших глаз, кондукторша была явно не в духе.

– За проезд, – отрывисто произнесла она, держа перед собой темно-желтый моток билетов.

Глядя на нависшую над ними грузную кондукторшу, Марина неожиданно испытала неосознанную тревогу. До сегодняшнего дня она не встречала эту неопрятную женщину – раньше на их маршруте работал седой старичок, которого все называли дядя Вася.

«Может, он заболел? И вместо него теперь будет ездить эта тетя с синяком?»

– Оплачиваем проезд, – раздраженно повторила кондукторша, и Варя с Мариной торопливо полезли в карманы. Женщина взяла четыре пятирублевых монетки от Вари, оторвала ей билет и уставилась на ладошку Марины, в которой, поблескивая медью, лежали два кружочка по десять рублей.

– Эта с вами? – хрипло спросила она, тыча толстым пальцем со стершимся лаком в сторону Саши.

– Да, – тихим голосом ответила Марина. – Она моя сестра.

– Сколько ей лет?

«Шесть, – сверкнуло в мозгу Марины. – Скажи, что Саше шесть лет! И тогда не придется платить!»

Эта мысль еще резонировала в закоулках сознания, когда из ее рта непроизвольно вылетело:

– Семь.

– Тогда еще двадцать рублей, – безапелляционным тоном заявила кондукторша.

Марине внезапно стало жарко, хотя из ее рта вырывались облачка пара.

– Двадцать рублей? – переспросила она, хотя прекрасно слышала женщину.

– Да. За себя и сестру.

Саша, словно чувствуя приближающуюся беду, прижалась к Марине, испуганно глядя на кондукторшу. Та продолжала сверлить сестер ледяным взглядом.

Дрожащей рукой Марина потянулась к кармашку. Задела об «молнию» содранную утром заусеницу, поморщилась. Пальцы нащупали четырнадцать рублей – два «пятака», одна двухрублевая монетка и две рублевые.

– Ну?! – повысила голос кондукторша.

– У меня… гм, у меня только четырнадцать, – несмело проговорила Марина, раскрывая ладошку. Женщина сипло усмехнулась:

– А кто шесть рублей за вас будет доплачивать? Я не миллионерша, чтобы вас, «зайцев», бесплатно катать!

Ища хоть какую-то поддержку, Марина посмотрела на Варю, но одноклассница демонстративно отвернулась и, что обиднее всего, ее круглое лицо озарилось триумфом, граничащим со злорадством.

– …мало того, что и так копейки за работу платят! Мало того, что пьяные хулиганы руки распускают, чуть глаз не выбили, – продолжала кипятиться кондукторша, – так все время норовят обмануть!

Еще никогда Марина не испытывала такого стыда. С колотящимся сердцем она оглядела пассажиров, что сидели поодаль. Вон какой-то незнакомый прыщавый парень, жующий жвачку… вон какая-то худая тетя в наушниках, копающаяся в сотовом телефоне, а вон какая-та бабушка дремлет у окна… И, как назло, никого из знакомых!

– Варя, – позвала она умоляюще. – Варя, ты не могла бы…

– У меня нет денег, – отрезала девочка, даже не повернув голову в сторону Марины.

– Нет денег – выходите, – потребовала кондукторша. У нее был такой вид, что она вот-вот ударит кого-то из сестер. – В следующий раз не забудете у мамы взять!

«У нас еще нет мамы», – едва не сорвалось с языка Марины, но она сдержалась, промолчав.

Кондукторша еще пару минут продолжала извергать желчь, вероятно, ожидая, что Марина огрызнется или просто вступит с ней в спор, и тогда она уж оторвется по полной, но девочка хранила молчание. Как и Саша, спрятавшаяся за ее спиной.

Наконец автобус сделал остановку, и к этому времени кондукторша полностью выдохлась.

– На выход, – процедила она, провожая девочек злым взглядом.

На ступеньке Саша поскользнулась, и Марина едва успела удержать сестру от падения.

Двери, скрипнув, закрылись, и «ЛИАЗ», кашлянув вонючим бензиновым выхлопом, неторопливо двинулся дальше, как сонная гусеница.

Девочки проводили автобус безмолвными взглядами, затем посмотрели друг на друга.

– Марина, а где наш дом? – тихо спросила Саша.

Марина оглянулась, бледнея. Вдоль дороги лесополоса, с другой стороны – необозримо-заснеженное поле. Лишь разбитая дорога, покрытая кашей из снега и слякоти, напоминала о присутствии человека.

– Где наш дом? – дрожащим голосом повторила Саша.

– Слышь, ты никого больше не звал? – задал вопрос Сапог, с подозрением уставившись на приятеля, и Леха, рискуя вывихнуть шею, энергично замотал головой.

– Что, думаешь, менты? – испуганным шепотом спросил он.

– А что мне менты?! – внезапно окрысился Сапог. – У меня еще на справке об освобождении чернила не высохли! Я сегодня первый день на воле! Если менты, так, может, это по твою душу?!

– Дык, Леня, тебе на учет вроде встать надо, – влез в разговор Данилыч. – Можа, участковый что разнюхал?

Стук раздался в третий раз, и было в этом грохоте в железные ворота гаража что-то надрывно-отчаянное, как последний крик о помощи, словно стоящий снаружи человек из последних сил спасался от озверевших преследователей, намеревающихся разорвать его в клочья.

– Сапог! – послышалось снаружи. Голос был глухим и дребезжащим, будто волочащаяся на веревке консервная банка, привязанная к хвосту дворняги.

Приятели переглянулись.

– Кажись, Керосин, – неуверенно предположил Леха.

Лоб Сапога, испещренный глубокими морщинами, слегка разгладился.

– Открывай. Керосина стрематься не надо. Безобидный торчок.

Леха с лязгом выдвинул стальной запор, приоткрыв дверь.

На снегу, опершись на костыль, стояло сгорбленное существо неопределенного пола и возраста.

Из-под засаленной вязаной шапочки свисали пакли грязных волос, обрамляя высохшее лицо землистого цвета. Пергаментно-блеклая кожа обтягивала череп так плотно, что казалось, она вот-вот лопнет и осыплется, словно труха, обнажая голую сухую кость. Шелушащиеся губы покрыты незаживающими язвами, под студенисто-воспаленными глазами дряблые почернелые мешки.

– Керосин? – недоверчиво произнес Сапог, выступая вперед.

– Привет, братуха, – проскрипело нечто, и Сапог, помедлив, заключил изможденное существо в объятия.

– Я знал, что тебя выпустили сегодня, – заявил Керосин, будто бы информированность об освобождении Сапога было высшим и почетным достижением. Теперь, когда двери гаража открылись, в его рыбьих водянистых глазах затеплилось нечто отдаленно напоминающее движение. Словно на дне застоявшегося пруда заворочалась изможденная больная рыба, пытаясь принять более удобное положение, взбаламучивая илом и грязью воду.

– Ну, че стоять на морозе? – рассудительно проговорил Сапог. – Давай к нам.

Проходя мимо отца, Сапог поймал его осуждающий взгляд и холодно улыбнулся в ответ.

Они расположились в комнате с печкой, возле которой начал суетиться Леха.

– Ща согреемся, – пообещал он, закладывая внутрь поленья и раздувая угли.

Сапог опустил голову, с интересом разглядывая стоптанные кроссовки вновь прибывшего гостя. Разбитые, грязно-серые, изжеванные, с отслаивающейся подошвой и без шнурков, они выглядели так, словно Керосин совершил в них кругосветное путешествие и останавливаться на достигнутом не собирался.

– Ждали телок с сиськами, а прикандыбал Керосин, – нараспев проговорил Сапог. – Причем с хреном вместо сисек и с костылем.

Бродяга изобразил отталкивающую гримасу, что, вероятно, означало улыбку.

Сапог поднял глаза.

– Ты херово выглядишь, Керосин. Что удивительно, если взять в расчет, что на зоне парился я, а не ты. Ты уж не огорчайся. Тебя словно засунули в помойный бак, и ты там уснул и дрых все время, пока на тебя кидали и выливали всякое дерьмо, а проснулся через пару лет, когда про этот бак вспомнили и его наконец-то отвезли на свалку. Три года назад ты выглядел совсем по-другому.

Кряхтя и подволакивая ногу, Керосин тяжело опустился на тахту, поставив костыль рядом.

– Замерз я, парни, – бесцветно сказал он, будто и не слыша обличительно-жесткую речь Сапога.

– Оно и видно, – хмыкнул Леха, раздувая огонь. – Каким ветром тебя сюда занесло?!

Керосин уставился на него ничего не выражающим взглядом.

– На вертолете. На голубом вертолете, – сказал он и неожиданно хихикнул. – С волшебником.

Сапог нахмурился.

– Ты че, приход уже словил? И это… Ты давай, про голубые вертолеты завязывай. В другой компании будешь эту заднеприводную тему мусолить.

Он открыл бутыль с самогоном, плеснул в пластиковый стакан половину, протянул Керосину:

– Хлопни, согреешься.

Тот машинально схватил стакан и, не морщась, выпил.

– Ты, Сапог, извини, что я без приглашения, – хрипло произнес он, вытирая губы. – Как татарин. Просто помню я, что мы друзьями с тобой были…

– Почему «были»? – очень удивился Сапог. – Я своих корешей помню. Ты лучше скажи, че с тобой? На чем сидишь, в смысле? Вот в натуре, встретил бы на улице, не узнал!

Керосин замялся, и вместо него оживился Леха.

– Дык, он на «крокодиле»[3] подвисает, – ответил он. Огонь в печке уже достаточно разгорелся, и Леха аккуратно ворочал поленья прутом арматуры, почерневшей от копоти. – Слыхал про такое?

– «Крокодил»? – переспросил Сапог озадаченно. – Слышал я про эту хрень. Говорят, даже в обычной аптеке затариться можно?

– Ну, типа, раньше без рецепта давали, щас лавочку вроде прикрыть хотят. По слухам, полная жесть. Вроде вштыривает, как от герыча, только отходняк уж слишком жесткий. А если не в вену, а в мышцу игла попадет, вообще трындец. Мясо гнить заживо начинает, – пояснил Леха. – Да, Керосин?

– Хренасе, какие подробности, – изумился Сапог. – Сам, че ли, пробовал?

Сноски