Парализатор

– Немая дура! – сплевывает Кабан, цапает пончик и топает дальше.

И только тут до меня доходит, что в моем сознании плавает глиняная модель женского лица, я обжигаю пламенем мысли ее рот, чтобы он окаменел, и мне это удается! Я парализовал отдельные мышцы! Голова трещит, я устало закрываю глаза и опускаюсь на корточки.

Марго трясет меня за плечо:

– Пронесло. Сваливаем.

Когда боль отпускает меня, мы выходим. Марина оставляет кроссовок продавщице пончиков.

– К вам приходят интернатские? Передайте им. Скажите, от Марго для Цапли.

Женщина кивает, ее губы дергаются. Она осеняет нас крестным знамением и шепчет:

– Бог миловал, не выдала.

12

Денис Голубев прижал восковую полоску к бедру, прикрыл глаза и рванул ее от себя. Десятки волосков вместе с луковками вырвались из ошпаренной кожи. Яркая вспышка боли плавно превращалась в тепло блаженства. Он провел ладонью по ноге – вот то ощущение нежности, к которому он стремился.

Дэн был уверен, жизнь неполноценна без двух вещей – любви и боли. В идеальном случае эти два самых сильных чувства сливаются вместе. Ведь настоящая любовь – это особая боль. Он был доволен, что работает в интернат, где боли в избытке. Жизнь инвалидов-сирот переполнена болью души и тела. Им не хватает только любви, той самой грубой любви, которая разрывает юную плоть новой удивительной болью, переходящей в сладкую муку. Такие моменты счастья и горя он дарил избранным мальчикам, делая их жизнь богаче и полноценнее. Или хотя бы сытнее. Кто не разделял его чувств, получал боль унижения, боль отчаяния, боль страха, которая вечным капканом выдавливала из непокорного тела остатки человеческого, превращая мальчишку в кусок непотребной плоти. Не способен любить – довольствуйся только болью. В любом случае ты должен подчиняться правилам Дениса Голубева.

Так будет и с упрямцем Соломатиным. Парнишка думает, что победил. Наивный. Когда ему переломают ожившие ноги, удвоенная боль накроет его. На этот раз без любви, от которой он отказался.

Раздался настойчивый звонок в дверь. Кого в такую рань принесла нелегкая?

Дэн припал к глазку. Савчук! Неясная тревога сменилась теплым предчувствием. А вот и денежки за живой товар. Обычно Тиски передавал их через братьев Ручкиных, а тут решил поблагодарить сам. Что ни говори, а Марго – особая конфетка. Торчал бы он от девиц, она бы досталась Тиски надкусанной и обмусляканной.

Щелкнул замок. На лестнице стояли еще двое. Тиски затолкнул Дэна в комнату и пихнул на диван. Коридор заполнили фигуры Кабана и Мони. Тиски заметил средства для эпиляции, оставшиеся на журнальном столике, и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил:

– Ну что, Голубок, поведай, кого ты ребятам сосватал?

– Лучшую ампути. Марина Андреева, шестнадцать лет. Вроде ее никто не успел… А что, она уже порченная? Я ничего такого… Я не знал.

– Я тоже пока не знаю. Речь сейчас не о ней, а о колченогом юнце. Говори!

– Солома? Юрий Николаевич, вы сами его выбрали.

Савчук сжал губы, ему не понравился скрытый упрек. Он приехал за Павлом Соломатиным, потому что получил конкретный заказ на него. Одни московский денежный мешок пожелал, чтобы мальчишка-инвалид загнулся от наркотического угара на его глазах. Желание странное, но мало ли у кого какие тараканы в голове. Вскрытие должно было показать, что сирота получал наркотики в обмен на сексуальные услуги. Типичная история, которую не будут расследовать. Минимальный риск за хорошие деньги. Одно непонятно, почему чокнутый бизнесмен хочет увидеть смерть именно этого подростка?

– Голуба, ты не забылся. Я спрашиваю, ты отвечаешь. И никакой отсебятины.

– Да. А что вы спрашивали?

– Расскажи про Соломатина.

– Обычный инвалид-колясочник…

– Обычный? Ты фуфло не гони, Голубок. Братья видели, как он ковыляет без коляски.

– Солома из безнадежных. Так считали. Но…

Савчук смял халат на груди Дэна, приподнял его и стиснул правую руку железной хваткой. Давление нарастало, Тиски оправдывал свое имя.

– Так бывает. – Тараторил перепуганный Дэн. – У Соломатина тяжелая травма позвоночника. Возможно, что-то растянулось или срослось, ноги стали двигаться. Но это легко исправить. Удар в поясницу битой – и он снова калека!

– Пацан не только ходит.

Тиски довел давление руки до предела и неожиданно отпустил. Декоративные подушки посыпались с дивана из-под тела рухнувшего Дэна. Сморщенный от боли Дэн ощупывал освобожденную руку, уже понимая, что фокус с обездвиживанием Солома проделал не только с ним.

– Рассказывай про пацана. Что он может и почему? И без фуфла!

– Павел Соломатин. Инвалидность после автокатастрофы. Уже три года. До последнего времени ничего примечательного, но однажды он посмотрел на меня и….

– Договаривай!

– Он парализовал меня. Временно. Я ничего не мог поделать. Только смотрел и всё!

– Во-во! И с нами такая же фигня! – поспешил оправдаться Моня. – Это не наш косяк, Тиски. Если бы педик предупредил, мы бы пацана сразу по кумполу!

– Как ему это удается? – обратился Тиски к Голубеву.

– Я не знаю.

– Как это может быть вообще?

– Ну… Разряд электричества, электрошокером. Он парализует, – вспомнил Дэн.

– Парень к вам притрагивался? – Савчук обернулся к помощникам.

– Нет, – затряс головой Кабан. – Мы в машине сидели, в натуре. А он на дороге валялся.

«Неужели Солома смог обездвижить таких амбалов?», – ужаснулся Дэн.

– Еще гипноз, – торопливо предположил он. – Гипнотизеры умеют подавлять волю и управлять телом.

– Они сначала зубы заговаривают, а этот молчал по ходу.

– Посмотрел, как в панцирь заковал, – подтвердил Кабан. – А Одноручка бабки увела. Ощипала, сука, как обдолбаных.

– Я думал, что только со мной у него получилось. Случайно, – лепетал Дэн.

– Только с тобой, – передразнил Савчук. – Предупреждать надо, петушок. А думать буду я. О чем еще ты умолчал?

– Всё! Это было только один раз!

– Один, говоришь. – Савчук опустился в кресло. – Выкладывай, как пацану это случилось?

Оказавшись на расстоянии от Тиски, Голубев счел возможным принять достойную позу хозяина квартиры, который безмерно уважает своего гостя. Он рассказал о происшествии, немного приукрашивая свою беспомощность.