Колчаковский террор. Большая охота на депутатов
На заседании из министров отсутствовал Гришин-Алмазов, на встречу с которым он особенно рассчитывал. Вместо него пришел начальник его штаба полковник Белов, «Виттенкопф»… Уже чувствовалось, что власть надо искать здесь, в кругах, представляемых «Беловым».
На докладе Фомин, глядя на Белова с характерным для него наклоном головы, сказал: «обращаю внимание, что в армии Пепеляева есть люди, говорящие: перевешаем сначала большевиков, а потом членов Временного правительства».
Белов старательно что-то записывал себе в книжку, видимо, для доклада Гришину-Алмазову. Остальные слушали молча, некоторые делая вид, что не слышат, что говорит Фомин, на лицах скользило выражение легкой досады на человека, допустившего нетактичность. После доклада Белов произнес несколько незначительных слов, а потом долго и нудно колесил вокруг да около поднятого вопроса, Гинс, мастер на такие операции. Ясно было, что он на стороне Белова. Он, вероятно, знал, что его-то вешать не будут. Спокойным за себя был и Михайлов (И.А., один из противников эсеров – ред.)
Не знаю, были ли приняты постановления по докладу Фомина… На следующее заседание, где он вторично выступал, меня уже не пустили. Протестовал против моего присутствия Михайлов И. А.… Переворот в Сибири… обнаружил, что реакция лучше подготовлена к захвату власти, чем демократия»[41].
Заметим, что при дележе портфелей «учредиловцы», несмотря на свои заслуги в борьбе с большевизмом, не получили ни одного министерского поста.
Это объяснялось тем, что, едва организовав власть в Омске после ухода красных, они отправились на фронт как «контролеры» правительства. «Для борьбы с беззаконием у военных новая сибирская власть, по революционной традиции, пыталась назначать комиссаров, уполномоченных при чехословацких командующих фронтами (Фомин при Гайде, Михайлов при Гусарике, командующем Барнаульским фронтом)…[42]»
Причем белогвардейский историк Мельгунов укоряет их, что своим присутствием на таких должностях они словно «санкционировали» массовые расстрелы чехами пленных красных. И обвиняет того же Фомина в неприянтии мер. Он писал: на станции Посольская под Иркутском в плен попали помощник Гайды полковник Ушаков и его адъютант-чех, убитые красными. «В этот момент прибыла партия пленных. Гайда сказал: «Под пулемет». Пленных, где было много мадьяр, немедленно расстреляли»[43].
Мельгунов подчеркивает: «Уполномоченным Правительства при I Средне-Сибирском корпусе (а не при Гайде – ред.) был эсер Фомин. Падает ли на него ответственность за этот эксцесс?[44]»
Поскольку Фомин ничего ответить не может, сделаем это за него: не падает, поскольку, по признанию Г.К. Гинса, 24 июля 1918 г. должности уполномоченных правительство ликвидировало. Ушаков же погиб 17 августа[45].
Впрочем, и сам Мельгунов признает несерьезность подобных обвинений: «что могли сделать комиссары правительства с самовластным начальником Гайдой, легко и массово расстреливавшего пленных мадьяр»[46]?
А пока в Омске нарастала борьба за власть, в сибирской провинции нашлись желающие поспекулировать «учредительной» идеей. Так, капитан Сатунин 14 июля 1918 г. объявил в селе Уллях Алтайской губернии от имени Сибирского правительства республику и ввел военное положение до Учредительного Собрания»[47]. Тем самым он прикрывал свое стремление бесконтрольно править в занимаемых им местностях и одновременно пытаясь оградить себя от недовольства местного населения.
Однако вскоре его освободили, и он продолжил подобными мерами бороться против несогласных с белогвардейцами, уже не прикрываясь Учредительным Собранием. И опять ничем серьезным для него это не кончилось. Счеты с ним свели в момент краха колчаковщины по одним данным красные, по другим – мятежники его же отряда.
Свои самочинные действия прикрывали Учредительным Собранием и атаманы. Так, в апреле 1918 г. на объявил о создании Временного Забайкальского правительства Г.М. Семёнов. Оно и сам Семёнов провозгласили скорейший созыв Сибирского Учредительного собрания, заявив: «не за горами Сибирское Учредительное собрание. Свободно избранное, оно выявит волю и ожидания сибиряков»[48].
Атаман Гамов же обещал сдать власть Всероссийскому Учредительному собранию. А в своих обращениях к населению атаман Калмыков заявлял, что борется с красными с целью доведения России до Учредительного собрания[49].
«Правые антибольшевики» против «левых антибольшевиков»
Таким образом «учредиловцы» недолго праздновали победу. Её оспорили претенденты «на всё готовое» «справа». С подачи военных из разных нор повылезали гинсы, почти ничего для не сделавшие для борьбы с большевиками, чтобы воспользоваться плодами чужих трудов. Они понадобились милитаристам, чтобы выдавить эсеров из власти. Атаку «учредиловцев» организовали полковники Гришин-Алмазов и Иванов-Ринов.
Они не могли терпеть даже номинального их присутствия эсеров во власти и стремились вытеснить их даже с постов уполномоченных правительства – почетных, но не дававших реальной силы. Это положение не могло исправить и назначение П. Михайлова товарищем министра внутренних дел. Оно было слишком ничтожным, чтобы влиять на ситуацию и бороться против военных, обладавших реальной силой.
«Правые» против «уполномоченных»
Выразитель интересов правых Г.К. Гинс фактически признал, что именно они инициировали начали «войну» в антисоветском лагере. Поводом для этого, по его данным, стало то, что Б. Марков в июле 1918 г. добивался командировки в Самару (столицу Комитета Учредительного Собрания или КОМУЧ, организовавшего борьбу против большевиков на Волге) за казенный счет, но, не получив желаемого, отправился туда на партийные (эсеровские) средства.
Воспользовавшись этим, 24 июля 1918 г. правые министры ликвидировали должности «уполномоченных, шнырявших по Сибири с партийными директивами, выдававших себя за агентов омской власти (они и были таковыми – ред.) и только компрометировавших ее (Гинс не разъясняет, как именно – ред.)… Марков сейчас же получил в Самаре официальное положение. Ему поручили заведовать всеми делами Сибири, и он принял, таким образом, участие во всех выступлениях и происках против омской власти[50]».
Опять же Гинс не поясняет, в чем это проявлялось. Следуя его логике, Маркову следовало уподобиться большинству своих коллег, под давлением «правых» и левых воздержавшихся от участия в борьбе, наплевав на своих избирателей.
Заседание КОМУЧ в Самаре. 1918 г. Госкатолог РФ
Напротив, при сохранении за Марковым поста уполномоченного у него не было бы оснований действовать против Сибирского правительства, фактически развязавшего против выдавливаемых правыми «учредиловцев» из власти войну. Что имело крайне вредные для ведения антисоветской борьбы последствия.
Так, правительственные уполномоченные играли важную роль по налаживанию взаимодействия белогвардейцев с иностранными державами. Причем 17 июля, накануне упразднения своей должности Фомин заявил о намерении «учредиловцев» сохранить союзнические отношения со странами Антанты и бороться против Германии и её сателлитов до достижения полной победы[51].
Не это ли апеллирование к иностранцам реально спровоцировало изгнание «учредиловцев» от власти? Ибо, наладив связи с ними, они становились малоуязвимыми для атак своих нелегитимных правых оппонентов, которых российское население не выбирало своими представителями.
В любом случае, отставка Фомина и Ко заставила иностранцев насторожиться относительно того, куда ведут страну правые.
Тем временем противники «учредиловцев» занявшись товарищем министра внутренних дел П. Михайловым. Который, по словам Гинса, в этой должности «содействовал агентам Самары в Сибири для подготовки нового созыва Сибирской Областной Думы, например, Брушвиту, говорил с ним по прямому проводу и скрывал эти переговоры. Это стало известно, его уволили»[52] (август 1918 г.)
Подобные действия правых понятны – они, не обладая народной поддержкой, избавлялись от «учредиловцев», опасных конкурентов на власть, избранных населением.
Такими же соображениями руководствовались «антисоциалисты», объявляя региональный парламент, Сибирскую областную думу, враждебным органом.
Далее в борьбе против народных избранников «правые» использовали административные рычаги, обвиняя их в финансовой нечистоплотности и прочих препятствующих работе в правительстве грехах. Так, Гинс пустил сплетни, якобы рассказанные ему главой МВД. По его данным, «Крутовской как начальник Михайлова рассказал о мании величия, которой страдал этот, казалось, скромный социалист-революционер.
Будучи неудовлетворен званием товарища министра, он присвоил себе титул «первого» товарища (вопрос, почему это игнорировало его начальство – ред.), завел себе такую свиту и охрану, что после его отставки понадобилась чуть не целая комиссия для ликвидации всех счетов и ревизии расходов Михайлова[53].
А это минус самому «юмористу» Крутовскому и руководству правительства в целом, позволивших так себя вести какому-то «заму». Однако оговоримся, что Гинс не подтверждает свои заявления документально.
Заметим, что самовольное расходование государственных средств в высших правительственных органах невозможно без ведома «сверху».
А вот другой пассаж, в котором министр продолжает жаловаться Гинсу на своего неукротимого «зама»: «…Однажды я пошел купаться. Меня не пускают. Почему? «Здесь сейчас будут купаться товарищ министра».
Из купальни в это время изгоняли «простонародную» публику, выходившую с такими ругательствами, что Крутовской побоялся сказать, что он сам министр»[54].
И тем самым он снова подчеркнул свою ничтожность как начальник и управленец. Но оговоримся – если верить на слово сплетнику Гинсу. Впрочем, подобным грешат многие авторы мемуаров, обеляющие себя и очерняющие своих политических противников.
Разумеется, исключить появление подобных заявлений от Крутовского нельзя – он мог подыграть «правым» в устранении П. Михайлова как конкурента на министерский пост, невзирая на принадлежность обоих к эсерам.
В любом случае, показательно, что противник социалистов Гинс уверен в правдивости якобы сказанных эсером слов в отношении своего однопартийца. Но даже если им поверить обоим, то Крутовский, человек с огромным политическим стажем, должен был понимать, что, ослабляя социалистов в правительстве, в условиях обострения борьбы за власть он одновременно рубит сук и под самим собой.
Что же касается Михайлова, то он уже не может ответить на пасквиль Гинса, погибнув до его появления.
Причем подобная «традиция» «не отвечать за слова» отмечается у Гинса и далее: «Негодование Сибирского правительства по поводу «помпы» Михайлова было искренним. Ведь само оно не решалось назначать себе жалования, способного окупить расходы, жило в вагонах (занимая порой целые составы, необходимые фронту – ред.) и окружило себя простотой и доступностью, какими может обладать только действительно демократическая, народная власть (! – ред.). Один только Патушинский (министр юстиции ВСП – ред.) понимал Михайлова (намек на их «эсеровскую» близость – ред.), т. к. сам имел адъютантов и грешил по части «помпы»[55].
Однако позволим усомниться в «аскетичности» белогвардейских министров-«бессребренников». Вопрос – кто же тогда оплачивал многочисленные кутежи министров, описанные в их же воспоминаниях и дневниках, включая П.В. Вологодского? Из этих же источников следует, что премьер и его подчиненные жили не только в вагонах, но и особняках. И достучаться до них, по свидетельствам простых сибиряков, было непросто.
Так, у Петра Васильевича, судя по его дневниковым записям, был в Омске дом, о размерах которого можно судить по тому, что в его парадной дежурили во время восстаний 1918 и 1919 гг. несколько милиционеров. И даже в критический для белогвардейцев «иркутский» период в конце 1919 г. он занимал солидную по меркам дефицита жилья гражданской войны двухкомнатную квартиру.
Иными словами, высшие представители «белой» власти жили в комфорте, и при этом пытались «повесить» соответствующие претензии попавшим из «грязи в князи».
«Наследство» П. Михайлова
Заметим, однако, что проигравшие «учредиловцы» оставили в наследство белому Омску неприятный сюрприз в лице Яковлева – иркутского «губернатора из каторжников (наказан за членство в партии эсеров), в губернаторы попал при П. Михайлове (согласно Гинсу, он его продвинул на этот пост – ред.), а доверием пользовался и у Пепеляева (В.Н. – ред.)»[56].
Этот человек сыграет важную роль в развитии повстанческого движения в Сибири, в декабрьских событиях 1919 г. в Иркутске (вызвавших окончательный крах Колчака), и одновременно в судьбе своего «прародителя» Михайлова.
Почему «учредиловцы» снова лишились власти?
Итак, всего за каких-то два месяца сбросившие (пусть и вместе с военными подпольщиками) большевиков «учредиловцев» выбросили из созданной ими же органов власти. Историк М.В. Шиловский задается в связи с этим вопросом: «Почему Западно-Сибирский комиссариат сошел с политической арены, а не продолжил свою деятельность подобно КОМУЧу, вовлекая в свою орбиту депутатов Учредительного Собрания, сибиряков: Шатилова, Колосова, Маркова, Омелькова, Е.М. Тимофеева, И.А. Шишарина, Фомина, Кроля и других?..[57]»
От себя также спросим – каким образом эти люди, имеющие чехословацкую поддержку, фактически определяющую тогдашнюю ситуацию в Сибири, так быстро «слили» результаты победы над большевиками?
Разгадка кажется простой… Как уже говорилось выше, «учредители» физически не могли игнорировать военных, вооруженных увесистой «дубинкой», при помощи которой те согласились «разбавить» свои ряды правыми элементами, выражавшими интересы крупных торгово-промышленников, казачества, и т. д.
Но с другой стороны эсеры чисто по-человечески не могли игнорировать того же Гришина-Алмазова, с которым они вместе, рискуя жизнями растили подполье и свергали большевиков…
Кроме того, в условиях продолжающейся борьбы с большевиками «учредители» не стали приносить её в жертву и бросать против правых свои боевые дружины. Тем более, что в первую очередь эти эсеры-«романтики» занимались не дележом портфелей, а добиванием сибирских красных. И пока они отсутствовали в Омске, «правые» заняли ключевые посты, а затем вообще выкинули их из власти.
Также, учитывая, сколько эсеров попали на важные правительственные должности, (включая порвавшего с этой партией Вологодского), предположим: «учредиловцы» сознательно уступили им первенство, подчиняясь партийной дисциплине.
И, будучи избраны во всероссийский парламент, который, казалось, вот-вот возьмет власть в свои руки (правление большевиков виделось непрочным и недолгим из-за их легкого сверженияв Сибири), они не стремились захватить «высокие» посты. Как народные избранники, вероятно, «учредители» считали, что автоматически являются её носителями как представители законодательной парламентской власти, предназначенной определить будущее страны.
Но какая бы версия не была верной, они ошиблись, поскольку их правые конкуренты, пользуясь пассивностью «учредиловцев», быстро захватили власть. Что вызвало столь выгодный большевикам раздор в антисоветском лагере.
Правая попытка ликвидации Сибирской областной думы
Война против «учредиловцев» не ограничилась правительством. Их оплотом в Сибири был местный парламент – Сибирская Областная Дума (СОД), разогнанный в январе 1918 г. большевиками, который они созвали заново, несмотря на сопротивление правых.
На фоне этого резко ухудшились и отношения между двумя центрами антисоветской власти – КОМУЧ и ВСП. Началась «холодная война» с взаимными задержками денег, железнодорожных грузов и т. п.
И вскоре после выдавливания из власти «учредиловцев» в Сибири 15 августа 1918 г. руководство КОМУЧ командировало туда их коллегу Гуревича «состоять» при СОД[58]. Он должен был оказывать ей «психологическую» поддержку для недопущения нанесения по ней следующего удара «правых» как «умалявшей их власть».
Силу и легитимность СОД придавало то, что «Автоматически в ее состав включался 21 член Учредительного Сибири от Сибири…[59]» из общего числа 47 депутатов. Это Баранцев Т.В., Буров К.С., Девизоров А.А., Евдокимов К.А., Инырев Д.И., Колосов Е.Е., Котельников Д.П., Кроль М.А. (не путать с кадетом Кролем Л. А.), Линдберг М.Я., Ломшаков В.А., Любимов Н.М., Марков Б., Михайлов П., Мухин А.Ф., Омельков М.Ф., Семенов Ф.Ф. (Лисиенко А.П.), Суханов А.С., Фомин Н.В., Шапошников А.И., Шатилов М.Б. и Шендриков С.Н.
Контролировали СОД эсеры-«учредиловцы». Не случайно, что Дума воспринималась многими «сибирским Учредительным Собранием». Ее наличие серьезно беспокоило «правых», опасавшихся создания на ее базе более влиятельного всероссийского представительного органа. Что осложняло положение их, не имевших легитимности, автоматически делая их претензии на власть ничтожными.
Соответственно правых требожила связь членов Думы с их «волжскими» коллегами, и их готовность поддержать КОМУЧ, где сконцентрировались многие члены Учредительного Собрания как «всероссийскую власть».
Кадеты против Сибирской областной думы
Против работы представительных органов власти выступили либералы-кадеты, активно боровшиеся против давления Николая II в 1907 г. на Государственную думу. Но спустя 11 лет они же стали в авангарде антипарламентской борьбы из-за своей непопулярности в Сибири, нежелание делиться властью, в расчете захватить ее с помощью военных силой. Этим и объясняется отказ кадетов и правых от предложения Сибирской областной думы в Томске 15 августа 1918 г. войти в неё на равных правах с социалистами[60].
Также они не желали «санкционировать своим присутствием притязания эсеров на власть». В частности, белогвардейцы возложили ответственность за сорванный с ними диалог на парламент, «отказавшийся» ввести в свой состав «цензовые элементы»[61] (проигравших на выборах в Учредительное Собрание представителей крупного бизнеса и кадетов, имевших в Сибири поддержку трех процентов населения).
Дескать, от сотрудничества с ними Дума отказалась еще в январе 1918 г., постановив формировать «однородное социалистическое правительство от энесов до большевиков». И потому-де «цензовики» не желали иметь с ней дел»[62].
Однако эсеры были не против разделить с «цензовиками» власть. Так, крупные торгово-промышленники в июле 1918 г. требовали закрепления за собой в Думе мест «наравне с кооперативами» вопреки представительства на основе свободных выборов. Иными словами, они желали уравнять себя с крупнейшими категориями населения – крестьянством, нацменьшинствами, рабочими и казачеством, хотя численно многократно уступали им.
И, наконец, тогда же цензовики открыто заявили: «Устройство местных дел – задача второстепенная по сравнению с устройством дел общегосударственных». Почему их и следует отложить до победы над большевиками. И потребовали от думы и прочих выборных органов невмешательства в дела верховной власти как некомпетентного, ненужного, «непригодного и бесполезного» органа[63].
Иными словами, олигархат изначально решил воспользоваться плодами победы своих конкурентов – кооператоров, чтобы захватить всю власть и заодно подмять бизнес.
Видимо, пытаясь спасти единство антисоветских рядов, эсеры приняли условие правых в «законопроекте о пополнении Думы «цензовиками» в июле 1918 г.[64], включая кадетов, чтобы работать в ней на равных с собой условиях.
Однако в конце августа 1918 г. кадеты выступили против и высказались за роспуск Думы[65]. Они готовились захватить при помощи грубой силы всю власть, не желая делить ее с эсерами. «Правые» понимали, что, даже в союзе с другими аутсайдерами по причине своей малочисленности они не смогут помешать там эсерам проводить законопроекты. Идти в Думу, чтобы «потеряться» среди эсеров – не входило в планы кадетов.
Но при этом они не желали решать насущные проблемы на местах. Что порождало их конфликт с населением.
И это неслучайно: либералы не могли конкурировать в политической борьбе с социалистами из-за своей непопулярности у сибиряков. Поэтому стоявшие за кадетскими спинами «буржуи», представители крупных торгово-промышленных кругов, опасались, что парламент лишит их полноты власти, на которую они рассчитывали. Почему они стремились вообще парализовать политическую жизнь на контролируемой ими территории.
Недовольство «правых» дополнительно подстегивалось инициативами думцев, которые, видя давление против себя из Омска, инициировали перенос оттуда столицы в Томск в августе и октябре 1918 г.[66], обосновав это тем, что «Томск демократичен, культурен, Омск – мещанин и черносотенец».
Сибирские земцы, представители выбравшего их населения на местах, поддержали эту идею[67], вызвавшую негодование «правых». Понимавших, что это грозит им утратой контроля над правительством. Так, кадет И. А. Некрасов назвал Думу «суррогатом народного представительства», не имеющую права заявлять подобное, и Омск проигнорировал это решение.
А в 20-х числах сентября Гришин-Алмазов арестовал часть думцев, попытавшись разогнать СОД. Тем самым белогвардейцы уподобились большевикам, сделавшим тоже самое в январе 1918 г.
Атаку парламента кадеты оправдывали ужасной опасностью депутатов-эсеров. Их газеты, издававшиеся на деньги местных олигархов, утверждали: «дума, построенная по принципу множественности голосов для одних и лишения избирательных прав других, не плод народовластия, а незаконное дитя эсерства от большевизма»[68].
Однако переворот сорвали чехи. Что не устранило усиливающегося противостояния Думы и «правых».
Заметим, что подобное отношение к Думе создавало кадетам большие проблемы с учетом надежд на решение ею проблем Сибири пока еще лояльных белым крестьян-сибиряков, составлявших абсолютное большинство местного населения.
Заметим, что еще 16 декабря 1917 г. проэсеровский Временный Областной Сибирский совет (ВОСС), включая «учредиловца» Шатилова, а также Дербера, Новоселова и Ко объявил о принятии обязательства скорейшего «осуществления автономии Сибири». Для чего он объявил о намерении созвать Сибирскую Областную Думу, «которая в согласии с Всероссийским Учредительным Собранием примет на себя верховную власть в Сибири.
Совет подготовит выборы во Всесибирское Учредительное Собрание (ВУС), которое определит порядок управления Сибири как автономной части Российской демократической республики. ВОСС… призывает сибирский народ… встать… на борьбу за В. У. С. и к немедленному прекращению гражданской войны.
В. У. С. осуществит переход земель в общенародное достояние без выкупа, организует народное хозяйство в интересах трудящихся, приведет Сибирь в согласие со Всероссийским Учредительным Собранием ко всеобщему демократическому миру; утвердит начало самоопределения всех народов Сибири…[69]»
Однако Дума успела немного: «выражая интересы крестьянства, возмутилась разгону Учредительного Собрания и открыто выступила на его защиту»[70] и сама была разогнана большевиками. Что закрепило за ней и входившими в нее «учредителями» ореал страдания «за народ».
Новый созыв Думы был ступенью к началу работы Учредительного Собрания, чего не хотели проигравшие в него выборы правые.
Также против созыва парламента 12 июля 1918 г. выступили прочие выборные маргиналы – народные социалисты-энесы, меньшевики, правые эсеры и областники, опасаясь создания двоевластия, способного «обессилить власть правительства»[71].
Сейчас это кажется беспросветной глупостью. А тогда политические карлики грезили диктатурой, надеясь, что она исправит их унизительное выборное поражение и позволит обойтись без завоевания популярности населения, симпатизировавшего эсерам и большевикам.
Особенно показательно наличие среди противников Думы популярных в конце XIX века областников, в царское время осужденных как сепаратисты, на выборах в Учредительное Собрание не набравших и одного процента голосов[72]. Они опасались, что эсеровское «большинство думы… соединится с самарским КОМУЧ и образует единую всероссийскую власть»[73].
«Сибирские правые» развивают успехи
В момент обострения противостояния во второй половине июля 1918 г. с «правыми» сибирские «учредиловцы» рассчитывали на помощь КОМУЧа. Однако он находился далеко и был скован борьбой против большевиков на Волге, хотя и прислал в Сибирь своих представителей поддержать коллег-«учредиловцев». Что дало правым опасения относительно намерения КОМУЧ захватить власть.
И сибирские правые ударили ему в спину, пытаясь задушить его экономически и уничтожить этого главного конкурента в борьбе за власть на востоке России. Что было лишь наруку большевикам.