Оценить:
 Рейтинг: 0

Война становится привычкой

Год написания книги
2024
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 9 >>
На страницу:
3 из 9
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
опять хохочет медсестричка
и режет сало замполит.

– Жаль, что сала нет, – обрывает себя Осколок, и струна жалобно стонет. – На хлебушек с натёртой чесноком корочкой тоненько так намазать и маленькими кусочками откусывать, чтобы во рту таял… Твердят нам всякие чудаки на букву «м», что войны никакой нет. Есть только спецоперации, а войны нет. Да что они знают-то про войну?

И вновь обрубками пальцев перебирает струны, едва попадая в тон, и плывёт по тёмному подвалу «Война становится привычкой…».

Ну, а теперь продолжу коротенькие зарисовочки о «волках» Филина. В разное время написанные, только в силу каких-то причин раньше свет не увидевшие. Хотя причина, как правило, одна: Филин запрещал. Не хочет публичности для себя, а страдают все остальные… Нарушаю запрет.

4.1

Укры ломились на опорник, как истомившиеся похмельной жаждой мужики в только что распахнувшую двери пивнушку. Дважды простреленный комроты приказал оставшимся в живых уходить, а сам лёг за пулемёт. Бойцы были тоже изранены, но, наложив жгуты и перевязавшись, делали вид, что ничего не слышат. Ну, пропал внезапно слух и хоть тресни! Бывает, особенно когда ничего слышать не хочешь. Конечно, они могли уйти: ползком, по-пластунски, на карачках по ещё не занятой украми широкой лесополосе, но не хотели оставлять своего комроты, а вытащить не осталось сил. У троих осколочные ранения в ноги – иссечены так, что клочья брюк свисали вместе с ошмётками мяса, у одного разворотило бедро, у остальных простреляны или разорваны пулями и осколками руки, грудь, живот. Буряту повезло больше других: ему огромный кусок от разорвавшейся мины плашмя ударил по спинке броника, динамическим ударом переломав рёбра. И всё равно они, даже «везунчик» Бурят, не могли тащить раненого комроты даже волоком.

Старлей не стал кричать на них, материться и приказывать, прекрасно понимая, что сейчас никто из его бойцов никакому приказу не подчинился бы. Здесь нужно было что-то необычное, что могло их убедить оставить его. Он разомкнул пересохшие губы и тихо попросил выйти в расположение бригады и доложить, что он остаётся, потому что капитан последним покидает тонущий корабль, а опорник – это его фрегат. Что на опорник укры зайдут только по трупам своих, когда у него закончатся патроны и ему останется только встретить их последней гранатой. Но, в принципе, он не возражает, если Филин пришлёт за ним, чтобы вытащить его. Связаться по рации он не мог: разорванная осколками, она валялась ненужным хламом за бруствером окопа.

И они услышали его, понимая, что спасение командира в том, сумеют ли они добраться до Филина или нет. Они смогли кое-как проползти всего сотни полторы метров, когда наткнулись на спешащих на выручку разведчиков. Филин нутром чувствовал неладное – молчала рация и выстрелы доносились всё реже и реже, потому и послал разведчиков на опорник. Они подошли вовремя: отстреляв последнюю ленту, комроты лежал на спине, провожая взглядом медленно плывущие облака и грея зажатый немеющими пальцами кругляш расчерченной на квадратики рубашки «лимонки». Он ждал, когда к нему подойдут укры, и он выдернет чеку с уже разжатыми усиками. И даже хотел, чтобы всё случилось поскорее, пока он не потерял сознание. Солнце, неяркое и какое-то тусклое зимнее солнце, словно сквозь вуаль, не слепило и угасало вместе с истекающим коротким днём. И всё же едва ощутимо касалось его лица теплом, словно нежная женская ладонь.

Его начинало морозить, мелкой дрожью пробивал озноб от потери крови и туманило поволокой глаза. Он застонал от бессилия и мысли, что всё-таки не успеет дождаться врагов. Что потеряет сознание раньше, чем они подойдут, и он не успеет выдернуть чеку и отпустить предохранительную скобу. Что не сможет забрать их с собою и придётся в одиночку уходить. Что надо не пропустить тот миг, когда угасающее сознание сотрёт ту незримую грань, когда пальцы ещё могут удерживать скобу и когда силы оставят его, и они сами по себе разожмутся. Грань между жизнью и смертью.

Разведчики зашли на двух бээмпэшках с флангов и ударили в подбиравшихся к опорнику укров с тыла. В несколько минут всё было кончено. Спрыгнувший в траншею командир группы сначала сжал пальцы ротного, аккуратно вставил чеку обратно в корпус запала, разомкнул усики, а потом забрал гранату и сунул её в карман разгрузки. Они положили на броню комроты, и тот, улыбнувшись из последних сил, прошептал:

– Я знал, что Филин вытащит, я знал…

4.2

Оз[8 - Позывной.] из остатков роты сколотил группу эвакуации, разместил всех «трёхсотых» на носилках и волокушах и отправил их в тыл, а сам вернулся обратно. Добравшись до позиции своей роты, поднял опрокинутый взрывом пулемёт, заправил ленту, передёрнул затвор, расставил в траншее собранные ручные гранатомёты, аккуратно разложил на полке траншеи гранаты и снаряжённые магазины и стал ждать, когда наступающая цепь врага подойдёт на сотню метров.

Когда Филину доложили, что всех «трёхсотых» вытащили, но командир роты Оз остался, он сначала решил, что у парня просто снесло крышу. Такое бывает, когда отчаяние захлёстывает злостью и мозг закипает. Он бросился к рации и вызвал ротного:

– Ты чего это удумал? Ты давай выходи. Ты мне нужен здесь живым. Понимаешь: живым! Кто ротой командовать будет, если ты там останешься? Умереть мы всегда успеем, это дело нехитрое…

Ровный голос Оза прервал его:

– Товарищ Филин, я в порядке. Просто жалко оставлять такую позицию. Попробую отбиться. Мне бы патронов побольше сюда да выстрелов к «гранику»…

Он отбил две атаки прежде, чем добралась к нему посланная Филином подмога. Перебегая от пулемёта к пулемёту, он бил короткими очередями, а когда самые настырные подходили близко – работал с «граника», приговаривая сквозь зубы:

– Бессмертные, говоришь? Ну так к своему Бандере пожалуйте. Он вас заждался. На небо пожалуйте, ангелы света, на небо…

Их было немного, посланных Филиным, но это были «волки», его «волки», и когда очереди их автоматов заглушили пулемёт Оза, укры рванули назад. Ни в этот день, ни на следующий, ни даже в течение недели они больше не наступали на опорники, которые держали «волки».

4.3

И комроты, и Оза представили к орденам Мужества. Получат ли они их – никто сказать не может: у «волков» особый порядок награждения. Иной раз и по году наградные ходят по коридорам Минобороны, залёживаются, пылятся или вообще теряются.

На Филина представления ещё за Чечню где-то бродили по канцеляриям, пока не затерялись – уникальнейшие операции проводил. Такое бывает, особенно когда награда приглянулась другому. За эту войну уже больше года плутают где-то по коридорам (или закоулкам?) представления на медаль «За отвагу» и Орден Мужества.

За четырёх «леопардов» никто из его бойцов ничего не получил. За отбитые у Берховки и за Соледаром утраченные другой бригадой позиции тоже никто и ничего. И ему, и его бойцам можно за каждый прожитый на войне день по медали давать, да только тогда кризис с металлом в стране возникнет. К тому же, если так воевать, то и война закончится…

– Не до ордена, была бы Родина с ежедневными Бородино, – цитирует Филин Кульчицкого и улыбается. – Не за бронзулетки сражаемся – за Россию.

4.4

Баркаса Филин до этого не видел. Знал в бригаде многих в лицо, а вот встретить Баркаса не довелось. Слышал по связи: Баркас то, Баркас это, а вот так, глаза в глаза, воочию, впервые.

– Товарищ Филин, разрешите на три дня в отпуск.

Перед ним стоял невысокий, ничем не приметный мужик лет за сорок и выделялся лишь умоляющим взглядом. Когда обращается незнакомый боец, да ещё с такой просьбой, значит, случилось что-то выпадающее из обычной рутины.

– Ты кто, чудо природы? Позывной?

– Баркас.

– Давно у нас?

– Два с половиной месяца.

– И уже по дому затосковал? – усмехнулся Филин.

– Не в тоске дело. Надо мне, товарищ Филин, очень надо.

– Мотивируй.

Оказывается, отсидел шесть лет за ДТП[9 - Дорожно-транспортное происшествие.]. Освободился, толком дома не побыл, как случилась СВО. Добровольно пошёл в военкомат, подписал контракт. Дочь толком не видел, а тут послезавтра она замуж выходит. Повидать хотел, слово родительское сказать, а то, может, и не свидятся больше.

Филин не имел права давать отпуск – не в его полномочиях. Но раз такое дело – взял на себя всю ответственность. Под честное слово этого Баркаса, будь он неладен.

– Даю ровно четверо суток, и чтобы во вторник двадцать первого был здесь как штык.

– Спасибо, товарищ Филин. Не подведу.

Во вторник в десять семнадцать утра в эфире Филин услышал «квитанцию»[10 - У радистов подтверждение принятого сообщения.]:

– Я Баркас, правее полсотни два вижу бэтээр и «саушку»[11 - САУ – самоходная артиллерийская установка.].

Впервые за неделю Филин улыбнулся.

5

Спозаранку, пока утренний холодок бодрит, рассортировав привезённое и распределив его по двум машинам – в уазик и эльку, отправились из Луганска за сотню километров на рембазу артдивизиона. За Горском нас должен был встретить зампотех и сопроводить к Белогоровке, где Старшину и меня уже заждались.

Однако зампотех ещё не вернулся с «боевых», куда сродни нам тоже подался по утренней прохладе. Провожатых не нашлось, поэтому, разгрузив эльку, вдвоём со Старшиною на уазике отправились дальше без сопровождения. Без сопроводительных документов, без пароля и пропуска болтаться в прифронтовой полосе – безумие, дерзость и мальчишество, но мы дали слово прибыть к назначенному времени и нарушить его не могли. Хотя запросто нас могли на первом же блокпосту задержать и отправить «на подвал»: ну кто эти два охламона не первой свежести, как не потенциальные шпионы, шатающиеся вдоль ЛБС? Ну даже если и нет, то пусть впредь наукой будет и им, и другим. Профилактика – вещь доходчивая и в прифронтовой полосе даже крайне нужная: другим неповадно будет шататься без документов. А вот если бы попали мы к «вагнерам», то шансы остаться навсегда в ближайшей от блокпоста лесопосадке возрастали бы до немыслимых высот.

Пекло неимоверно, к тому же влажность зашкаливала, поэтому броники надевать даже не пытались – лежали они сиротливо на заднем сиденье вместе с разгрузками и касками. Вместо брони – тельняшка да нательный крестик, молитва и вера, что ничего случиться не должно. Ну просто не может!

Поскольку шли вдоль ЛБС, то на блокпостах эти два старичка вызывали любопытство, удивление, а то и оторопь. Во-первых, здесь давненько не появлялись военкоры. Во-вторых, у этих наглецов не было никаких разрешений и согласований. В-третьих, их никто не сопровождал: ни ССО, ни спецназ, представитель пресслужбы, ни даже какой-нибудь товарищ прапорщик из военной полиции, как принято у приличных и уважаемых представителей прессы. Короче, старички-разбойники шарились на свой страх и риск, создавая головную боль старшим блокпостов: им-то зачем принимать самим решения – пропускать их дальше или нет.

Наглость, как известно, второе счастье, а дерзость города берёт, так что все преграды прошли почти в одно касание, кроме пары постов из въедливых комендачей. Те своими наивными вопросами мозги выполоскали до стерильности, хотя прекрасно понимали, что ответы наши будут либо лукавыми, либо вообще нереально-фантастическими. Спасало то, что в случае задержания надо было выяснять личности, что было на грани фантастики ввиду отсутствия приличной связи, писать рапорта, выделять сопровождение для доставки в комендатуру и совершать ещё кучу формальностей. И это при дефиците личного состава, утомительной жаре, не утоляющей жажду тёплой до противности воды, дискомфорте от нагревшихся броника и каски, пыли, пота, при желании упасть и уснуть… Проще было бы пристрелить их и прикопать в какой-нибудь лесополосе, да только комендачи – не «вагнера», блюдут правила, хотя порой и формально.

6
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 9 >>
На страницу:
3 из 9