Контракт со смертью

– Туда бы не надо. Дайте-ка я первым пойду.

И шёл уверенно и одновременно мягко ставя ногу, будто скрадывая добычу – сказывался опыт таёжного охотника. На ходу разговорились, хотя «разговорились» это слишком: Ленск отвечал односложно, говорил отрывисто и внешне неохотно, не выпуская из поля зрения ничего вокруг. Оказалось, служил в уголовном розыске, капитан, потом уволился. Работал в службе безопасности какой-то фирмы, а тут война. Заключил контракт с минобороны и оказался в отряде Ясона.

Работал он с нами всего несколько дней, а потом мы перешли к Доку[24 - Док – позывной командира подразделения, самораспустившегося в середине мая.], но всегда вспоминали о нём с теплотой – больше такого, как Ленск, у нас не было.

3

Сначала обследовали два этажа и выбрали пару кабинетов на первом – в них хоть двери закрывались. К тому же с этажа один выход вёл во двор, второй – на дорогу и далее в поля, так что в случае опасности шансы выбраться увеличивались вдвое. Хотя двор был огорожен бетонным забором с непреодолимой «егозой»[25 - «Егоза» – спиралевая колючая проволока с режущими пластинами (лезвиями).] по всему периметру и заставлен машинным хламом, среди которого были втиснуты фура, забитая стреляющим и взрывающим, несколько «буханок» с аналогичным содержимым и пара «уазиков», но выбраться через него на вольные хлеба было из разряда фантастики.

И первое впечатление, и последующее детальное изучение нашего временного пристанища и периметра укоренило в мысли, что это не крепость, способная выдержать осаду, а самый настоящий капкан в случае осложнения нашей вольной жизни.

Взяв лист бумаги и карандаш, отправился к Ясону на второй этаж, где он оборудовал свой штаб. Расчистив место на столе, заваленном выпотрошенными телефонами, положил лист бумаги и стал вычерчивать на нём наше здание, периметр, возможные огневые точки. Тот смотрел на меня отрешённо, слушал молча, искоса бросая взгляды на ошалевших от моей непосредственности своих заместителей, словно говоря: «Оказывается, это говорящее чудо в афганском бушлате что-то смыслит», но возражать не стал. Видимо, мои седины произвели впечатление умудрённого и кое-что смыслящего в военном деле, поэтому кивнул своему заму Шайтану: займись. Тот внимательно выслушал советы, где поставить пару пулемётов, что надо освободить двор от хлама и выгнать лишнюю технику со двора, а фуру вообще отогнать на полусотню метров от здания и выставить дополнительные посты. Вздохнув, он скучно и пресно поведал, что обороняться они не собираются и что он уже заказал столик в самом шикарном ресторане Харькова.

Дураков и дуболомов в жизни повидал немало, так что Шайтан отнюдь не представлял собою редкий и раритетный экземпляр. Второй зам Балу, хоть и собирался разделить со своим приятелем трапезу в ресторане, но отнёсся к моим советам с пониманием. Во всяком случае к вечеру двор был расчищен от битых и полуразобранных машин – трофеев ретивых местных даишников[26 - «Даишники» – от ДАИ – державная автоинспекция, функционально соответствует российскому ГИБДД.], а на втором этаже соорудили пулемётную точку.

Стали обживаться: сколько нам отпущено здесь прожить – одному Господу известно, но жизнь должна быть по максимуму комфортна.

Для начала отыскали веник и швабру, после чего взялись за уборку. Через час выгребли и вымели мусор, вымыли полы и стали разбирать содержимое столов. В общем-то ничего примечательного, если не считать топографические карты, офицерские линейки, карандаши и ручки, свечи и спички, пару распотрошённых тревожных чемоданчиков. За столами нашли целую коробку новеньких масок, в столе список ковидных и венерологических больных. В шкафу несколько комплектов формы офицеров полиции – за ненадобностью сложили в отдельный короб и задвинули в угол.

Витя – мужик хозяйственный и обстоятельный, недаром был старшиной роты. Пока мы с Камой изучали карты, он обследовал соседние кабинеты и рекомендательно-распорядительно, с ноткой вкрадчивости, произнёс:

– Мужики, в соседних кабинетах есть диваны, надо бы сюда занести – не спать же на бетонке.

Витя мог зарядить осознанием необходимости выполнять всё, что он говорит – особый дар советского сержанта, на котором держалась Советская армия. На бетонном полу спать себе дороже: прощай почки и да здравствует воспаление лёгких, поэтому с энтузиазмом взялись перетаскивать этих старых динозавров. Они были громоздкие и тяжеленные, по коридору протискивались исключительно боком и их опрокидывали на попа, чтобы втиснуть в дверной проём кабинета. Витину заботу мы оценили потом, когда приходилось менять дислокацию и располагаться на голой бетонке, застеленной газетами, или в лучшем случае на карематах[27 - Каремат (англ. Сarry mat – переносной мат) – туристский коврик (пенка) из соединённых друг с другом пластин.], сверху накрытых тонюсенькими летними спальниками.

Витя, наша заботливая нянька, где-то надыбал и приволок моток провода, просверлил, точнее, проковырял в створке окна дырку, через которую протянул жилу, и подсоединил его к прыгающему и рычащему генератору. Свет! Потом он еще раз обследовал кабинеты и притащил полдюжины электрических чайников, которые раньше игнорировали за практической ненадобностью.

Увы, генератор радовал недолго – запредельные нагрузки истощили куцый запас бензина. И опять выручил Витя, отыскавший стеариновые свечи – толстые, в два десятка сантиметров длинною. Над ними он умудрился приспособить какую-то железяку – эдакий таганок, источающий тепло. Сам Господь послал нам старшину советского десанта!

5

Закончив оборудовать наш «корпункт» и вооружившись пакетом с шоколадом и сигаретами, втроём в сопровождении Ленска отправились «в народ»: надо же было «прощупать» настроение. Вдоль улицы у дворов маячили группки местных – два-три человека. Около магазина с разбитой витриной – несколько относительно молодых женщин, мужчина лет эдак сорока пяти и двое-трое ребятишек. Они безмолвствовали, сбившись воробьиной стайкой поодаль от насупившегося пустыми глазницами магазина с огромным амбарным замком на металлических дверях. Взгляды настороженные и в то же время с нескрываемым любопытством: наверное, так взирали аборигены на сошедших на берег Магеллана со товарищи. Вежливое и даже добродушное: «Здравствуйте!» растопило ледок, и на лицах обозначились подобия улыбок. От дальних дворов отклеились кучки местных, и через минуты вокруг нас плескалось если и не людское море, то озерцо приличное. Кто-то улыбался, кто-то настороженно сверлил взглядом, кто-то изучающе косил глазом, но откровенной враждебности не было и в помине.

Мишка добросовестно щелкал затвором фотоаппарата, Витя добрым и щедрым Дедом Морозом извлекал из пакета гостинцы и совал в протянутые руки, а я вещал о необходимости свержения украинской власти, продавшейся американцам, и нашей великой миссии нахождения здесь. Народ внимал, изображая понимание и даже признательность, с огорчением поглядывая на тощающий в руках Носова пакет. Как только шоколад и сигареты закончились и на животрепещущие вопросы о том, кода будет свет, газ, откроется магазин и вообще всё это закончится, получив весьма неопределённые ответы, народ поскучнел, дружно взял в руки телефоны, защёлкал кнопками и рассосался. Вымерла улица, и только мы, осиротевшие и немного растерянные от такого невнимания, стояли, кожей ощущая надвигающуюся опасность.

Через несколько минут полпакета «града» легло метрах в трехстах от нас на озимые.

– Ну вот и «спасибо» прилетело, – констатировал Мишка, неторопливо пряча фотоаппарат в футляр.

Он флегматичен, спокоен, чужд паники, без команды на землю не ляжет, поэтому ждёт распоряжения на дальнейшие действия. Триста метров – некритично, поэтому земельку нынче не обнимаем и не спеша топаем в свои хоромы.

6

Витя – волшебник, и уже через двадцать минут греемся кипяточком, похрустывая галетами из сухпайка, который ссудил от щедрости душевной Батя, и обсуждаем местное население. То, что они навели «грады», объяснимо: пришли мы незваными, а незваный гость, как известно, хуже татарина. Хотя вроде бы и не гостями мы пришли – возвращающими земли русские, да только лишили света, газа, воды, еды и привычной жизни. Раньше за вилы народ брался, но цивилизация далеко зашла, теперь телефона достаточно. А ведь могут навести и на базу, поэтому отправляюсь к Ясону. Я здесь никто и звать никак – просто военкор фронтового агентства, которого слушать не обязательно. Но поскольку наша группа «подсажена» ребятами из Главного управления, то терпят и держатся настороженно: а вдруг это агентство просто прикрытие, оперативное легендирование? Разочаровывать не торопимся – пусть так и будет, лишь бы делу на пользу.

Его нет – не вернулся с утреннего совещания, но присутствуют заместители – Балу и Шайтан. Именно присутствуют, поскольку не слишком озабочены тем, что происходит вокруг. Склонились над кучей сваленных мобильников и перебирают, выщелкивая сим-карты из одних и вставляя их в другие.

Разговора, в общем-то, не получилось. Так, вопрос-ответ и то сквозь зубы: я оказался явно не ко времени и не к месту. Но даже куцые односложные ответы прояснили ситуацию. Или сгустили окончательно, но это уже кому как. Короче, проверка окрестностей не проводится и в ближайшем будущем не предвидится – такой задачи командование не ставило. Связи с соседями не установлено – командование тоже ничем по этому поводу не озадачивало. Списки охотников (легальное оружие), правосеков, криминала, силовиков бывших и настоящих не составлялись, а значит, их не выявляли и не проверяли: командование не велело. Чем озадачило их командование, так узнать и не удалось, но скорее всего ничем.

Насчёт ежедневных отлучек Ясона на совещания в Белгород – песня отдельная. Для чего их проводить, когда армия топчется у окружной и тасует колонны с техникой и личным составом туда-сюда? Риторический вопрос, который мы нет-нет да задавали друг другу, заранее зная, что ответа не будет. К тому же всё чаще и чаще командиры оставались на ночь в городе, мотивируя тем, что вечерние совещания затягивались допоздна, а утренние начинались слишком рано.

Вернувшись ни с чем, решил, что для начала сами займёмся организацией оперативной работы, не надеясь на воинство Ясона. И первым делом надо найти людей, которые могут быть нашими глазами и ушами.

У дежурки столкнулся с двумя рослыми бойцами, сопровождавшими двоих молоденьких ребят в гражданке. Думал, что местные, оказалось – пленные. Загнали свой «буцефал» в болото на окраине Борщевой – хотели путь спрямить, потому как дороги заняты нашими войсками, да не повезло. Сами выбрались, бросив свою шайтан-арбу, местный старик приютил, обогрел, накормил, нашёл плохонькую одежду внука, дал переодеться, показал дорогу на Харьков. Добрались почти до Циркунов – мотавшиеся машины не обращали на них внимания, а вот мимо ребят Бати не прошли. Ни растерянности, ни подавленности в лицах ребят не было – просто усталость. Один харьковчанин, другой херсонский. Русские. Контрактники. На гражданке работы не было, вот и подались в армию.

В ожидании войны жили с января – командиры все уши прожужжали, что русские нападут то на Рождество, то в конце января, то в начале февраля и устали ждать, поэтому ракетно-артиллерийский удар двадцать четвёртого февраля стал неожиданным. Командир приказал им задержать русских у моста перед Борщевой ещё в первый день, но бэтээр удалось починить только сегодня. Все дни находились неподалёку в ремроте, видели наши колонны, но к ним никто не заходил. Выполнять приказ не стали – бессмысленно, такая силища размотает в мгновение. Будет ли ВСУ сдаваться? Вряд ли, мы же русские, будем воевать.

Говорили они спокойно и даже устало, и было в этой будничности что-то такое, что заставляло поверить: они будут драться, как и подобает солдату, присягнувшему на верность своей родине. Даром, что вээсушники – русские они, русские до кончиков ногтей. И даже оказавшись в плену, они не теряли достоинства. Пленные… Первые пленные, враги, украинцы, хотя и русские по духу. Но к врагам чувства-то иные испытывают, даже если не ненависть, то неприязнь, а тут только жалость. Будь моя воля – отпустил бы их…

Пленных вээсушников часа через полтора увезли в Белгород, так и не дав толком поговорить. Да и что, собственно, говорить? Всё равно скоро домой отпустят – войны-то осталось ещё на пару дней, ну, от силы, не больше недели со всеми формальностями вроде подписания капитуляции и всяких там протоколов.

Днём гоняли в сторону Харькова и обратно колонны с техникой – танками, бэтээрами, «градами», пару раз проходили «акации» и «гвоздики», один раз протащили «тюльпан». Где-то невдалеке грохотало, пару раз совсем рядом ревел наш «град», но мы уже привыкли и не обращали внимания. Перед сумерками потянулась очередная колонна бронетехники, но успела отойти меньше чем на полкилометра, как по направлению её движения лёг пакет «града». Из «мотолыг» высыпала пехота, но ни в поле, ни в лесопосадку не пошла: стояли и любопытствовали тут же на дороге. Потом погрузились обратно на свою чудо-технику, и колонна, развернувшись, прошла обратно, после чего всё стихло. Всё, судя по всему, война на сегодня закончилась.

К вечеру потянуло с севера холодом, хлюпающий под ногами перемешанный с грязью снег прихватило не на шутку, но это не очень огорчало: теперь крадущегося, а тем более идущего слышно было издалека. Посоветовал Балу насыпать битого стекла и жестянки вдоль периметра, но тот в недоумении изогнул бровь: зачем, коли на ночь выставляются посты. Объяснять и доказываться ничего не стал – себе дороже.

Ночь предстояло провести без света и в холоде. Пара свечей, установленных в каком-то металлическом цилиндре, едва пробивали темноту и создавали иллюзию тепла. Поздно вечером уходила в город машина, и с трудом уговорили Валентиновича уехать: оставаться здесь в таких условиях с его болячками было равносильно самоубийству. Он вроде бы и согласился, но уезжать никак не хотел и всё старательно изображал, что ищет что-то такое нужное, без чего покинуть этот не очень гостеприимный «отель» не может. Водитель нервничал – ночью можно было либо схлопотать от своих с перепуганного блокпоста, либо нарваться на укров, но Валентинович упорно и молча продолжал по пятому разу заглядывать во все углы, в шкаф и даже под диваны. Пришлось выталкивать его чуть ли не в спину, пообещав вновь забрать его с собою, как только сможем найти приличное жильё.

На прощание обнялись, крепко пожали друг другу руки, и я с облегчением вздохнул: вот и хорошо, что отправили старика, чего уж там грех на душу брать, хотя без его шуточек-прибауточек сразу стало неуютно и сиротливо. Он вроде бы и в тени постоянно – так, где-то в сторонке покуривает да словечками своими, меткими и с сочным матерком, будто гвозди вколачивает, а оказывается, и не надо шума, чтобы значимость свою для окружающих обозначить. Нескольких часов оказалось достаточно, чтобы прикипеть к нему душой. Даже эту стылость в выстуженных кабинетах райотдела он сумел наполнить своим душевным теплом. Но ничего, Валентиныч, Харьков вместе брать будем!

7

За две недели войны практически так ничего и не написал. Во-первых, абсолютно не было возможности из-за цейтнота времени. Во-вторых, когда пальцы сводит судорога от холода и только успеваешь отогревать их дыханием, то царапать бумагу ручкой желания не возникает. В-третьих, вообще не хочется ни о чём рассказывать, тем более, когда не можешь понять царящую бестолковщину и объяснить её причины. В-четвёртых, за день так изматывались, что неимоверная усталость дополнялась внутренней опустошенностью и вместе напрочь гасили едва теплящуюся потребность работать.

Первая группа ушла ночью двадцать четвертого… Вообще-то задачу вести репортажи им никто не ставил: ещё накануне закрепили каждого из них за своим направлением и развели по подразделениям, даже не дав попрощаться. Первые двое суток было не до фотокамер и блокнотов – память, память и еще раз память. Все надежды на память, чтобы потом не затертое адреналином, не наслоённое виденным, проникшее в мозг и сердце увиденное и услышанное передать короткими репортажами-зарисовками. Да и записывать было не на чем и нечем – ни блокнота, ни ручки. Только у командира – одного из четверых – был планшет с закачанными картами, а для остальных это уже из категории несбывающейся мечты.

Вторая группа зашла уже двое суток спустя. Именно группа с репортёрским вооружением по остаточному принципу: видавший виды фотоаппарат и миниатюрная «сонька»[28 - Видеокамера «Сони».], ровесница начала двадцать первого века. Но даже отснятый материал смог вернуться из-за «ленты» к Тимофеевичу, чтобы быть обработанным и доведенным до читаемого уровня, лишь спустя несколько дней. Ну, а чтобы добраться до смотрящих и читающих «ANNA», надо было преодолеть еще несколько ступенек – переслать отснятое, смонтировать «картинку», наложить текст, поэтому вся надежда оставалась на Сашу Харченко[29 - Александр Харченко – штатный военкор Агентства.].

В первый же день у входа в здание райотдела прикрепили красный флаг[30 - Красный флаг 150-й ордена Кутузова II степени Идрицкой стрелковой дивизии 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, водруженный над Рейхстагом 1.05.1945.], заранее припасённый нами. Не российский, не триколор, а именно красный, советский, такой же, как на куполе рейхстага водружали – штурмовой флаг 150-й ордена Кутузова II степени Идрицкой стрелковой дивизии.

– Словно список с иконы. Не копия, нет, а именно список знамени Победы, – угрюмо молчавший электрик, доставленный безбашенным Маугли[31 - Маугли – позывной Сергея, иркутянина, пошедшего воевать в танковый батальон после расформирования подразделения.] для ремонта уличного трансформатора, произнёс надтреснутым голосом и вытер блестевшие глаза. – Ветер аж до слёз пронимает.

Ясно было и без слов, что виною его слёз вовсе не ветер, а рванувшаяся из груди надежда, сдавившая горло: неужели вернулась держава великая?

– Вы бы, мужики, такой же флаг на братской могиле установили. Это похлеще всяких слов до самого сердца достаёт, – просит электрик.

А что? Это идея. Почему бы не уважить мужика, да и местным показать, что пришла не просто Россия, а наследница великой державы и теперь вместе будем возрождать её.

В первый же день к вечеру центральная улица посёлка была расцвечена флагами – красными советскими, трёхцветными российскими и кое-где редкими вкраплениями желто-синих украинских. Наутро жовто-блакитные исчезли – то ли местные сняли, то ли наши, но выяснять не стали.

8

Спозаранку, едва проглотив обжигающий чай, направились на базу, расположенную неподалёку. Из-за трёхметрового металлического забора виднелись корпуса складов, цистерны, зерновой бункер и какое-то сооружение для переработки зерна. Ещё в первый же день пытался у наших «моджахедов» разузнать про эту базу, но те лишь пожимали плечами: команды не было. Интересные ребята: под боком огромная территория за трёхметровым забором, на которой целый батальон можно спрятать, а им по фигу: начальство не велело! Хорошо местные начали понемногу оттаивать и доверительно нашептали, что там двое охранников дежурят, но никого за ворота не пускают. Ворота оказались заперты изнутри, и Витя уж собирался махнуть через забор, но тут раздалось довольно громкое:

– Не надо, сейчас открою.

Через асфальтированную площадку спешил парень в чёрных штормовке и спортивных штанах.

– Вот и правосек нарисовался. Сейчас гаубицу выкатит и как шандарахнет…