Век испытаний

– Быть вождём в России еврей не сможет никогда. Это я тебе как народный комиссар по делам национальностей говорю. Несмотря ни на какие способности не сможет. – Коба открыл верхний ящик стола, достал оттуда ещё одну трубку и стал её набивать. – И Троцкий это прекрасно знает. Для их племени есть потолок. Они могут крутиться вокруг царя, вокруг Керенского, вокруг Ленина, но никогда не смогут их заменить.

Трубка получила свою порцию табака, и Сталин, чиркнув спичкой, стал её раскуривать.

– Тогда я вообще не понимаю твоей озабоченности, Коба. Есть коллегиальный орган – Центральный комитет. Ты вспомни, сколько самодуров и просто откровенных дурачков было убрано за последний год с партийной работы голосованием товарищей. Война закончилась. Партиец должен быть универсалом, который полезен и сейчас тоже, либо профессионалом, который занимается только войной, а махать шашкой по любому вопросу – от Юденича и до плавки стали – удел недалёких фанатиков. Да что там ЦК – на любом уровне здравый коллективный разум всегда побеждал. Благодаря этому нам удалось избежать очень многих ошибок.

– Так вот, не сможет он заменить Ленина. Товарищи не позволят. У него другой план действий…

– Какой же?

– Он не собирается быть царём. Он собирается влиять на царя.

– Зачем ему это, Коба?

– Быть в тени вождя тактически правильно. Он теряет во всём. Он противостоит многим. Какой путь бы ты выбрал, если бы нужно было спасаться?

Коба хитро прищурился и не сводил глаз с Артёма. Тот встал и, заложив руки за спину, стал размышлять вслух:

– Я бы согласовал свои позиции с ЦК, провёл бы, так сказать, работу над ошибками и двигался дальше.

– Вот этим вы и отличаетесь, Том. Ты практик, а он теоретик и трепло. Трепло такое, что любые уши заговорит, но этой своей сильной стороной он воспользуется исключительно для достижения своей цели. Кстати, как ты думаешь, товарищ Троцкий возрадовался, когда узнал о твоей инициативе о создании Всероссийского союза горнорабочих? Он ищет себе опору в массах, а сейчас это не армия, а трудящиеся. Кто авангард пролетариата? – И тут же, не дожидаясь ответа, сам себе ответил: – Правильно, шахтёры и металлурги. Ты выбил одну из ножек под его табуреткой.

– Иосиф, куда ты клонишь?

– У нас с тобой появился мощный и часто непредсказуемый соперник. Он нас ненавидит. Он Ворошилова ненавидит, Зиновьева, ты правильно сказал. Он всех ненавидит, кто на его пути стоит, а знаешь, куда он путь держит? Весной будет избираться новый состав Политбюро и Генеральный секретарь. Товарищи Каменев и Зиновьев прорабатывают свои предложения по этому поводу. Я уверен, Ильич согласится.

– Ещё почти год, сейчас всё меняется впятеро быстрее, чем раньше.

– Э-э-э-х! – Сталин по-кавказски эмоционально махнул рукой, в которой держал трубку. – Ты же никогда не страдал близорукостью, Том. Не почти год, а только год. Всего лишь меньше года, Фёдор Андреевич! У нас времени не осталось.

– Ты вступаешь с ним в борьбу за этот пост?

– Нет, что ты. Я не собираюсь его даже к этой борьбе подпускать. И ты в этом вопросе – мой надёжный союзник.

– Ну хорошо, допустим, что ты прав и должность Генерального секретаря таки учредят. – Артём начал ходить по комнате, пытаясь привести свои мысли в порядок. – Там же будет какая-то процедура выдвижения, без голосования никак…

– Фёдор! – резко прервал его Сталин. – Ты меня услышал или нет? Он не должен вообще рассматриваться как кандидат. Нет кандидата – нет проблемы!

Фёдор остановился и посмотрел в упор на Сталина:

– Ты что, убрать его задумал?

– Что ты такой грубый стал, друг мой? – Иосиф подошёл вплотную. – Не убрать, а устранить. Если у нас не хватит политических рычагов, то нужно быть готовым к физическому устранению. И в этом я рассчитываю на тебя. У нас ведь общие с тобой цели, или я ошибаюсь? – Последняя фраза была произнесена медленно, с расстановкой слов и завершающим жестом. Всё-таки Сталин был матёрым мастером монологов.

Артём отошёл в сторону, сел в кресло и взял паузу. Он не мог сейчас поверить в то, что ему предложил Коба. Да и какой ему лично Троцкий соперник? В чём? Их пути теперь пересекаются только на крупных партийных мероприятиях, при чём здесь профсоюз? Нет, Иосифу нужно решить его задачи, только его.

– Коба! Ты знаешь, я бьюсь с открытым забралом. Никто меня не может обвинить в том, что у меня нож в кармане. Я так не привык. Тем более, я не собираюсь устраивать заговоры. Тем более, по таким вопросам, – он говорил чётко и достаточно громко. – Сказать, что я удивлён твоим предложением, это ничего не сказать. Ты превращаешь борьбу за правильный курс в борьбу со своими конкурентами. Каким бы ни был этот наш кучерявый трепач, я считаю, что террор и убийство – это недопустимые сейчас методы. Тем более по отношению к однопартийцам. Если ты не можешь справиться с ним другими, легальными способами, то ты слаб. А я не верю, что ты слаб, Иосиф! Не верю!

В кабинете повисла пауза сродни той, что в театре делают актёры перед финальной фразой, чтобы сорвать гром аплодисментов.

– Ай, какой молодец! Настоящий большевик! – Иосиф проследовал неспешным шагом к своему столу и сел на кресло. – В том, что мы с тобой общих взглядов, я убедился. Прости старого друга, хотел проверить, как далеко ты готов зайти в их отстаивании. Скажу тебе так: я удовлетворён. Ты вовремя остановился, Том. Теперь у меня нет сомнений, что вместе мы любого врага одолеем. И внутреннего, и внешнего. Спасибо тебе!

Артём был в недоумении – только что этот человек сверкал глазами и предлагал немыслимые вещи, а теперь вёл себя, как кот на печи.

– Это всё, что ты хотел узнать о моих взглядах?

– Всё, Федор, всё… Увидимся, я так надеюсь… – Сталин поднялся, подошёл и подал руку.

– Увидимся.

Артём руки ему не подал и, по-военному развернувшись на каблуках, направился к двери.

«Какой же ты вспыльчивый, Том… Прежде чем отправляться в плавание, нужно знать, кто будет с тобой в одной команде. Сейчас, мой друг, ты сел не в ту лодку…» – подумал Иосиф Виссарионович, протягивая руку к эбонитовой трубке чёрного телефонного аппарата:

– Соедините меня с Енукидзе… – Дальше Сталин говорил по-грузински. – Авель? Гамарджоба! У тебя найдётся десять минут для встречи со своим земляком? Да с кем, со мной, конечно! По такому случаю у меня найдётся бутылочка «Хванчкары» с родины. Да. Жду.

Ошибка

Перенесённый концерт таки договорились сыграть. Постановка была незамысловатая и приуроченная к Новому году, но из-за постоянной занятости гостей и всенародного траура её пришлось тогда отменить.

Ключевым элементом был «Колобок» в постановке Веры Фёдоровы и исполнении воспитанников при участии Полины, в обязанности которой входило двигать бумажный лес для правдоподобности изображения бегущего по нему Колобка.

Колобком был назначен Томик, из-за чего Васька категорически обиделся, но никакой, даже самый талантливый постановщик не осмелился бы пригласить его на эту роль, уж больно он был худющий. Поэтому Ваське доверили роль лисы, а ещё пятеро актёров постарше по очереди читали слова сказки, то и дело оборачиваясь в сторону главных героев.

Голова лисы, которую мастерили всем миром из папье-маше почти неделю, издала рык, похожий больше на волчий, после чего Колобок помчался по импровизированной сцене в сторону занавеса, и чтецы продекламировали:

– Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл и от тебя уйду!

На Томике был надет оранжевый жилет, набитый ватой, что ещё более подчёркивало его схожесть с главным героем.

Под бурные аплодисменты зрителей вся труппа вышла на поклон после счастливого конца сказки. Полина построила всех в рядок, и они отвесили низкий поклон, при этом голова с лисы упала на пол и лопоухий Василий увидел полный зал взрослых не через дырочки в маске, а вживую, от чего пришёл в смятение и запоздал с уходом со сцены.

– Какие они потешные! – Товарищ Авель Енукидзе был главой делегации ВЦИК, потому сидел рядом с Надеждой Сергеевной Аллилуевой и Елизаветой Львовной Сергеевой.

– Надюша, а твой актёр ещё тот! Рычать уже умеет! – продолжил Авель Сафронович, не прекращая аплодировать.

– Надеюсь, это ему не пригодится, – улыбнулась Надежда Сергеевна своему крёстному и предложила:

– Не хотите пару добрых слов сказать?

– Конечно, моя дорогая! Конечно! – И почётный гость направился к сцене.

Аплодисменты тут же прекратились, и публика сложила в почтении руки.

– Дорогие наши, любимые! Смотрю на всё, что вы тут создали и слеза наворачивается! Вот честное слово! Ещё недавно многие из ваших воспитанников жили на улице, недоедали, бродяжничали, воровали, а теперь они в тепле, накормлены, учатся грамоте, учатся быть хорошими людьми. Страна тоже недоедает, страна лежит в послевоенной разрухе, но она всегда найдёт для вас, её новых граждан, и кусок хлеба, и время на ваше воспитание, и лучших специалистов для этого. Я не сомневаюсь, что с такими воспитателями выпускники этого детского дома, когда подрастут, станут лучшими специалистами. Врачами, учителями, военными – нам все нужны только лучшие! Потому что страна наша справедливая, честная, лучшая! Спасибо вам всем!

Авель Сафронович приложил руку к сердцу, сделав лёгкий кивок в знак благодарности, и публика снова принялась усердно хлопать. Маленькие ладошки издавали звонкие хлопки, и малыши от старания подпрыгивали на стульчиках.

Эта речь означала конец мероприятия, и Лиза подняла руку, показывая Полине, чтобы та подошла. Енукидзе, сопровождаемый своей свитой, двинулся в прихожую.