Действо

– Наплевать! – по-детски восторженно вымолвил Алексей Сергеевич и потащил Альму домой.

Деньги идут в руки только удачливым. И тем, кто не медлит.

Дома он взял мощный фонарь, не разу еще не бывший в дело, брезентовый рюкзак оставшийся с блаженных времен студенческой молодости хозяина и неизменную лопатку.

Псина следила за действиями Красноцветова с некоторой опаской. Он на миг замер с рюкзаком в руках:

– Альма, ты прелесть! – сказал Красноцветов с чувством, – только не подведи!

Альмин хвост вяло стукнул по полу, отражая некоторое замешательство животного.

Труднее всего было дождаться ночи – Алексей Сергеевич не мог усидеть на месте. Руки его дрожали и совершали в воздухе бессмысленные пассы. Он то и дело хватал монету, поднимал ее к глазам, чтобы удостовериться, что она самая настоящая. Дорогая, золотая, а если продать нумизмату так и вовсе бесценная. И где-то их очень много – монет, завернутых в драные обертки каким то шизофреником.

К полуночи пошел дождь – может быть один из последних в этом году – сильный, прямой, очень холодный. Несущий с собой не обновление, а, напротив, всеобщее увядание.

Красноцветову это было только на руку. Дождь означал, что никто не увидит его безумную авантюру. Когда сравнялось двенадцать часов, он нацепил на себя старый, дырявый плащ палатку, экипировался снаряжением. Глянул на себя в зеркале и криво усмехнулся – так он был похож на одиозного гробокопателя прямиком из позапрошлого века.

Взял поводок, ошейник, насбруил Альму. Та выглядела обескураженной – ночные прогулки не входили в обыкновение у хозяина.

Почти также выглядела консьержка, о которой Красноцветов почти позабыл.

Когда он выходил из подъезда где-то в небесах низко громыхнул гром. Впрочем, для грозы уже было поздновато. Альма приплясывала на бетонном пятачке подле ступенек, поджимала лапы от падающих тяжелых капель. Алексей глянул ей в глаза:

– Ну, Альма, веди!

И та рванулась куда то в дождливую тьму. С нервно колотящимся сердцем Красноцветов последовал за ней. Правая его нога тут же угодила в холоднющую лужу, разметала в стороны брызги. От ситуации веяло безумием.

Поливаемый осенним, далеко не игривым ночным дождем Алексей Красноцветов пересек пустынный двор. Впереди смутно отражал свет фонарей давешний гараж – уродливое покосившееся строение. Подул ветер, сверху закачались, заскрипели голые, растерявшие листья деревья. Дождь кинулся Красноцветову в лицо, ослепил на миг.

Он поднажал, и вскоре был за гаражом – строение частично защищало его от ветра, и здесь было потише. Смутной корявой конструкцией маячили невдалеке ржавые мачты для сушки белья – они стояли здесь давно и ими никто не пользовался. Альма разрывала землю в основании одной из них. Надежда встрепенулась в груди Красноцветова с новой силой, и он включил фонарь, направив яркий белый луч света на роющую собаку.

Грязь, влажная черная земля, пузырящаяся влага.

Резная крышка небольшого сундучка, что выглядывает из земли от силы на треть.

Клад. Сверху снова грянул гром, уже явственнее. Деревья шумели и цепляли корявыми ветками плачущее небо. Крышка была сдвинута в сторону и из нутра сундучка выглядывал белый клочок бумаги – очередная обертка. Даже копать не пришлось!

Все правда! Красноцветов положил фонарь на землю и на негнущихся ногах сделал шаг к сундучку. В его воображение он уже сиял золотом. Это было… чудо! Это было…

– Стоять!!!

Наверное, даже упавшая с мокрых небес молния не смогла бы поразить отважного кладоискателя сильней. Чувствуя, что сейчас вот-вот упадет, он повернулся.

– Стой, козел, где стоишь! – сказал Лапкин.

Он стоял прямо, дождь стекал по его брезентовке. В одной руке фонарь, а другая удерживает поводок рвущегося вперед Бульдозера. Глаза пса сияли демоническими зелеными огнями, отражали свет фонаря и он выглядел сейчас совершенным чудовищем.

– Ч-что… – только и смог вымолвить Красноцветов.

– Пагшами не дергай. Стой спокойно, – Лапкин сделал шаг вперед, – думал, один такой умный, да? Думал только твоя тварюга монеты таскает? Кладоискатель, б…

До Красноцветова дошел весь ужас ситуации. Клад и вправду есть, но кладоискатель оказался не один. А еще он понял, что отдавать золото не собирается.

– Нет, – сказал он, – Альма, ко мне!

– Что?! – тихо спросил Лапкин, – ты на кого потянул, б…? Мое оно!

Вот и Альма, Алексей схватил ее за поводок, чувствуя, как псина дрожит от возбуждения. Бульдозер издал низкий звук, сигнализирующий о его немедленном желании разорвать противника. Если собаки накинуться друг на друга, у Алексея есть шанс побороться с Лапкиным.

– Нет, – сказал Красноцветов, страх отступил, осталась только ярость, – оно мое!

Мое!!!

Больше Лапкин ничего не сказал. Сверкнула зарница, осветила на миг его лицо, пустые глаза. Он бросил фонарь и достал из кармана нож. Финка, лезвие сантиметров пятнадцать.

– Пшел вон!

Это был финиш. Красноцветову захотелось завыть, как собака – от бессильной ярости.

Ему хотелось кинуться на Лапкина и задушить его голыми руками, загрызть, наконец.

Но Алексей Красноцветов был человеком и разум у него возобладал. Поэтому он просто отошел в сторону. Руки его бессильно сжимались. Богатство уплывало прочь, и к кому? К Лапкину! Человеку, который этого ни в коей мере не заслуживал.

А тот уже не смотрел на Алексея – прошел мимо, прямиком к сундучку. Бульдозер уперся, глядя на Альму и был грубым рывком подтащен ближе.

– Клад… – сказал Лапкин, мощным пинком он сшиб крышку в сторону и запустил руку в скопище мокрых оберток. Свет фонаря Красноцветова гротескно освещал его с земли.

Лапкин обернулся и показал Алексею горсть золотых, блестящих монет —Клад, – повторил он, – Видишь, чмо?!

И крепко сжал кисть, торжествуя.

Монеты деформировались у него в руке. Изогнулись, измялись, а одна разломилась на две половины и шлепнулась в грязь. Вниз, осенним листом, спикировал кусочек тонкой золотой фольги.

На Лапкина было страшно смотреть. Он выронил потерявшие форму монеты и метнулся к сундучку. Достал оттуда очередную порцию и сдавил – смялись. Он в панике выбросил их и схватил новую. Одна из монет долетела до Алексея Сергеевича, он наклонился и поднял ее. Разломил пополам. Взору его открылись темно синие и явно пластилиновые недра, стыдливо прикрытые сверху тисненой золоченой фольгой.

Лапкин обернулся, и вид у него был такой, словно этот давно переступивший тридцатилетний рубеж угрюмый мужик вот-вот расплачется.

Алексей Сергеевич начал смеяться. Громко и истерически, не в силах остановиться, и сгибаясь чуть ли не пополам. Да ведь они только что чуть не ПОУБИВАЛИ друг друга из-за этой жалкой подделки!

А потом он уже не смеялся, а убегал прочь от разъяренного Лапкина, а Альма волочилась за ним сквозь дождь, как безмоторная лодка следом за океанским лайнером.

Красноцветов бежал через двор, и единственное чувство целиком им владевшее было чувство неимоверного облегчения! Добро пожаловать в реальный мир! Не бывает кладов! Не бывает древних этрусских монеты в Подмосковной грязи! Ничего это нет! Есть лишь наши фантазии, амбициозные и не очень.

На полпути Лапкин отстал, поняв всю бесполезность преследования. В дураках в этот раз остался именно он. Стоял подле запыхавшегося хозяина Бульдозер задрал к небесам уродливую морду и тоскливо завыл.

Две подделки ждали Красноцветова дома. Он схватил их, и, растворив форточки, запустил монеты в дождливую ночь как можно дальше. Они без звука скрылись во тьме. Это был конец Алексея Красноцветова как кладоискателя…

Разгадку он получил только на следующий день, когда, как обычно стоял на крылечке ожидая Альму, буйно носившуюся по двору. Двое мальчишек, появившихся из соседнего подъезда с некоторым усилием несли между собой давешний сундучок. Сейчас, при дневном свете было ясно видно, что сделан он из грубых кусков фанеры и безыскусно разрисован шариковой ручкой.