– А премии на это хватит?
Густых ответил все с тем же каменным, непроницаемым лицом:
– Премией ты останешься доволен.
Кабинет губернатора
Звякнул внутренний телефон и дежурный из приемной доложил, что пришел некто Сидоренков Петр Николаевич, просится на приём, и уверяет, что ему была назначена встреча на восемь часов утра.
Густых не сразу сообразил, кто такой Сидоренков. Потом вспомнил: да это же Петька – шофер.
– Впустить, – сказал Густых.
Сидоренков с мятым, не выспавшимся лицом робко протиснулся в двери. И замер на пороге.
– Чего стоишь? Заходи, – сказал Густых. Сунул руку в ящик стола, достал увесистый пакет и большой конверт, из которого торчал яркий буклет.
– В пакете – премия. В конверте – все остальное.
Сидоренков, не веря себе, дрожащей рукой взял пакет, – чуть не выронил, подхватил на лету. Прижал к груди вместе с конвертом и зачем-то начал кланяться, ни слова не говоря.
Густых махнул рукой:
– Иди. Потом поделишься впечатлениями.
Сидоренков задом попятился к дверям, Густых внезапно сказал:
– Стой. Про вчерашнюю ночь забудь. Никто никуда не ездил. Ты ничего не знаешь, не видел и не слышал. Был дома, с женой. А вот теперь иди.
Ровно в девять прибежал Кавычко. Он принес сводку происшествий за ночь.
Затараторил без предисловий:
– На Черемошниках снова собаки! Исчезающие трупы! Шкуры забрали фээсбэшники!
– Чьи шкуры? – перебил Густых, ничего не понимая и продолжая думать о своем.
– Шкуры, Владимир Александрович, собачьи, но когда собак застрелили, из шкур выпали два человеческих трупа!
– Ну да? – удивился Густых.
– Есть показания трех человек! – радостно подтвердил Кавычко. – А через несколько минут, когда подъехала «труповозка» и бригада из ФСБ, трупов уже не было! Даже крови на снегу не было!..
Густых молча потёр подбородок.
– Ну, пусть над этим Владимиров голову ломает. Что еще?
– Еще – в Цыганском поселке девушку украли. Из постели вытащили, и никто не заметил!
– Гм! – сказал Густых; он окаменел, но голос его оставался по-прежнему холодным и отстраненным. – А может быть, это у цыган обычай такой – невест воровать?
– Ага, как в «Кавказской пленнице», – усмехнулся Кавычко. – Только там следы остались, на снегу. В лес её уволокли.
– И что?
– Ничего. Девушка пока не найдена, а следы похитителя затерялись на берегу озера.
– Как зовут? – внезапно спросил Густых.
– Кого? – опешил Кавычко.
– Деву. Цыганку эту – как зовут?
Было в голосе Густых что-то такое, от чего Кавычко невольно вздрогнул и опустил глаза.
– Сейчас посмотрю… Да, есть. Рузанна Никифорова. Кстати, это дочь Никифора Никифорова, убитого два дня назад…
Ка поднял на Кавычко пустые, ужасающе пустые глаза.
Он вспомнил.
Да. Именно Рузанна. Это-то слово дева и пыталась выговорить в последнее мгновенье перед смертью. И оно не могло означать ничего иного, кроме женского имени. Почему он не понял этого сразу? Значит, искупление не состоялось, и, значит, настоящая дева всё ещё жива.
Ка вздрогнул.
– С вами все в порядке, Владимир Александрович? – робко спросил Кавычко.
– Да, – тяжело выговорил Густых.
– Что-то вид у вас…
– Я не спал всю ночь, – сказал Густых. – Ладно. Оставь сводку, иди.
– Но тут еще одно происшествие – охранники ваши пропали…
– Какие охранники?
– Ну, телохранители. Из фирмы «Щит». Они вас должны были сопровождать, но почему-то заехали на Черемошники. Машина осталась перед домом Коростылева, а самих охранников нигде нет.
Густых вздохнул.
– Дом обыскали?
– Да, обыскали. В доме никого не обнаружено. Приложена опись имущества – да странная какая-то…
– Ладно, почитаю.
Кавычко потер переносицу под очками, решился: