Дети погибели

И Сталин сжал кулаки.

* * *

СМОЛЬНЫЙ.

1 декабря 1934 года.

Уже подъезжая к Смольному, Киров решил: «архивариус» не тот, за кого себя выдаёт. Пора обрадовать Ягоду и местных мастеров сыска – Медведя и Запорожца. Некстати вспомнив Запорожца, Киров нахмурился. Заместитель Медведя как раз уехал отдыхать в санаторий НКВД. Нервишки подлечить. Или… Спрятаться? Уж на это они мастера…

Киров вышел из машины, прошёл мимо вставшей навытяжку охраны, поднялся по лестнице и двинулся по коридору. Охранник следовал за ним. Кстати, запоздало подумал Киров – охранник, кажется, из новеньких. Как его фамилия? Сергеев, что ли?

Киров повернул к двери своей приёмной: оттуда уже доносились голоса, Кирова дожидались посетители. И вдруг, вместо размеренных шагов охранника, Сергей Миронович услышал за спиной суетливый топот.

Он хотел оглянуться. Но не успел. Страшно, раскатисто грохнул выстрел. И в момент выстрела Киров, ещё остававшийся в сознании долю секунды, внезапно всё понял.

– Так во-от в чём дело… – протянул Киров, дёрнулся всем телом, и замер, вытянувшись на полу. Из-под затылка быстро натекала алая кровь.

Нет, «архивариус» был тут ни при чём. И жаль, что он попадёт в лапы Медведя… Потом Киров расслышал хлопок второго выстрела и умер до того, как сбежались люди.

* * *

– Я дам тебе по морде! – Сталин уже отвык от таких слов, и выговорил их не слишком умело. Но эти слова, как и следовало ожидать, произвели эффект.

Медведь, докладывавший об убийстве по телефону, на том конце провода судорожно вздохнул и залепетал:

– Убийца уже схвачен, товарищ Сталин! Это некто Николаев, безработный… Судя по всему, психически ненормальный! Он выслеживал товарища Кирова…

– А это не вы выслеживали товарища Кирова? – оборвав Медведя, спросил чей-то новый голос.

Медведь потерял дар речи. Он узнал голос Ягоды, который, видимо, стоял у параллельного аппарата вождя.

* * *

Едва Сталин вышел из вагона личного поезда, доставившего его со свитой в Ленинград, взгляд его упёрся в представительную фигуру Медведя. Вождь сделал шаг к нему и молча, с размаху, влепил пощёчину. Медведь покачнулся, закрыл лицо ладонью, и даже промямлил что-то совсем несуразное, вроде: «Харя-то не казенная!» Хотя харя была именно казённой.

Только что вернувшийся из Кисловодска Запорожец спрятался за спину Медведя. Ягода, скрывая ухмылку, стоял чуть позади Сталина.

Сталин тяжёлым взглядом окинул собравшихся, одёрнул шинель и двинулся к поджидавшему кортежу правительственных машин.

* * *

Спустя несколько недель Медведь и Запорожец, отстраненные от дел, уносились в поезде всё дальше от Питера.

– Да ты не горюй, Филипп, – говорил Запорожец, размешивая ложечкой чай. – Могло ведь обернуться и хуже. Могли не просто отстранить, понизить, перевести, или, скажем, посадить… Могли… Ну, как обычно…

Он не договорил: поёжился. «Как обычно » могло быть и как обычно – пуля в затылок. И не так, как обычно: бесконечные допросы, пытки. Месяц, два, три, шесть… И только потом – пуля. Или совсем не обычно: допросы, суд, Колыма, и – пуля, которую ждёшь, как избавления от адской жизни.

– Могло, – проворчал Медведь, подливая в чай водку из припасённой четвертушки. – И будет.

– Да когда ещё что будет! Перевод, понижение, – это ещё не всё! Нас же, считай, наградили! Год-два – это тебе не «десятка» без права переписки…

Медведь сумрачно поглядел на него.

– То-то и оно, что не «десятка», – непонятно буркнул он.

– Попадём в «Лензолото» – а это, брат Филя, такая контора, что если как следует развернуться, обогатиться можно! – продолжал Запорожец, сделав вид, что не заметил реплики Медведева.

– Можно, – повторил Медведь и, морщась, глотнул дышащего паром чая.

Запорожец крякнул, покосился на дверь, за которой прохаживался часовой, и начал глядеть в окно. За окном было всё то же: тянулись белые равнины, проскакивали заметённые снегом жидкие перелески.

Медведь снова глотнул чаю и угрюмо сказал:

– Обманули тебя, Ваня. Мы с тобой в этом поезде только до Москвы и доедем, а дальше, может, обычный этапный телятник повезёт…

– Что? – встрепенулся Запорожец.

– То самое… Не «Лензолото» тебе светит, а «Дальстрой». А мне – Беломорканал.

И замолчал надолго.

«Ничего, Филя, ты и на канале хорошо устроишься, – подумал Запорожец. – Там Раппопорт тебе непыльную работёнку найдёт. А я и в «Дальстрое» не пропаду… Ого, да я такое знаю! Нет, я ИМ нужен. И буду нужен!»

Записочка, переданная Кирову накануне убийства безвестным лигером-библиотекарем, не была подшита к делу. Запорожец позаботился, чтобы она сохранилась в целости и сохранности. Кто знает, может быть, эта записочка ещё пригодится… Запорожец слегка улыбнулся. Что ж, у вождя мирового пролетариата есть чему поучиться. Например, сохранять копии документов, даже если эти документы в данный момент кажутся неважными. Впрочем, что касается записочки… О! Это козырь. Козырь против всех них! И, может быть, именно ему, Запорожцу, удастся вывести скрытых троцкистов на чистую воду и обелить своё запятнанное имя. Хотя бы в глазах потомков…

«Потомков… До них еще жить да жить…»

С этой неутешительной мыслью он разделся до тёплых офицерских кальсон и лёг на постель, кутаясь в жидкое казённое одеяло.

Он задремал под перестук колёс. Ему снилось что-то страшное: доктора со шприцами и скальпелями склонялись над ним, а неподалёку, на кушетке, лежал прикрытый окровавленной простынёй бездыханный Филипп Медведь.

* * *

Но действительность была страшнее сна. В этот самый момент Иосиф Виссарионович внимательно читал и перечитывал ту самую записку, найденную у Кирова. В записке было написано: «Вас хотят убить. Покушение произойдёт в ближайшее время». И подпись: «Лигер Торо».

До Запорожца копию с записки – примитивно, под копирку, – успела снять вездесущая красавица и секретный агент Зинаида Ивановна.

Перечитав записку в очередной раз, вождь взял трубку, пососал мундштук. Глядя куда-то в пространство за задёрнутыми портьерами окнами, он вдруг усмехнулся.

– Всякому овощу своё врэмя!.. – подумал он вслух и добавил: – Хорошие пословицы есть в русском языке…

Открыл стол, достал папку безо всяких надписей, вложил в неё записку. Взял ручку со стола и написал печатными буквами, крупно: «Лига». Потом спрятал папку в стол. И задумался над богатством идиом русского языка.

И еще он думал о том, что от этой бумажки лет через сто, может быть, будут зависеть судьбы целых народов.

* * *

ЛЕНИНГРАД.