Большая гусиная охота. Лёнькина весна. Повести

У одной голова ярко-коричневая, у другой – фиолетовая и обе с хохолками. Вспоминая цветные иллюстрации, прихожу к выводу, что это большие крохали (селезень с уткой), по размеру почти гуси, но все-таки утки. Что ж, и это неплохо. А гуси? Они в будущем!

Испытание на прочность

В самом конце октября, когда зима где-то на севере уже готовилась к вторжению, мы решили, последний раз в этом году, попытать счастья на болоте. По каким-то причинам школьному товарищу предстояло уехать раньше, а я мог освободиться позднее и добраться до озер только под самую ночь. Когда колесо уперлось в конец дороги, где мы всегда оставляли технику, то я не обнаружил мопеда товарища. Вероятность того, что он не приехал, не предупредив, отвергалась, наверно, просто сменил место стоянки. С такими мыслями я отправился в путь по раскисшей тропе, над которой уже начали сгущаться вечерние сумерки. Чем ближе я подходил ко мху, тем больше возрастала тревога – свежих следов не видно, но возвращаться было поздно, да и не в моих правилах поворачивать с полдороги. К Гусиному озеру удалось подойти только в полной темноте – костра не было! На ощупь нахожу спрятанный в тайнике топор и начинаю думать, как быть дальше. Вспоминаю, что недалеко стояла сухая сосна, почти в обхват толщиной, которую мы начали рубить, но бросили, ввиду ее крепости. Холодный ветер начинает пронизывать разгоряченное дорогой тело, и я отправляюсь искать нужное дерево. Наконец это удается. От работы топориком становится тепло, хотя в темноте иногда бью не туда куда надо, но знаю, что рукоятка не сломается. Неизвестно сколько прошло времени, пока сосна, заскрипев, упала (слава Богу, что не на меня). Наломанный на ощупь с ее ветвей хворост пошел на растопку прямо на месте падения, и вот живительный огонек разгорелся, раздвигая своим светом сгусток темной ночи. Сосну я решил пережечь костром надвое, а потом куски еще раз пополам. К середине ночи это удалось сделать, и вовремя, так как к усиливающемуся ветру добавился косой дождь. Огромные бревна, положенные одно на другое, что-то вроде «нодьи», дают много жара, но иногда отлетают искры, о чем говорят прожженные дыра в телогрейке. Сосновые дрова дают ни с чем несравнимый аромат (даже спустя много лет, стоило положить смолистое полено в печку, как ноздри начинало щекотать что-то родимое, сразу напоминающее о ночевках в моховых болотах). Видимо, уже во второй половине ночи, разморенный теплом огня, я засыпаю, как всегда повернувшись спиной к костру, с грудью, прикрытой прорезиненной курткой. Мне снится огромный летящий косяк гусей, по которым я стреляю и стреляю, а они все не падают. Наконец один вываливается, вернее, пикирует, вырастая до размера самолета. Клювом метит прямо в меня, я пытаюсь убежать, но он хватает за спину и начинает щипать. Больно, очень больно… Вскакиваю, и увидев, что у меня горит спина, кидаюсь плашмя назад в сырой мох. Раздается шипение гаснущей телогрейки, вместе с которым замечаю, что мох вокруг белый. Может быть, все это мне снится, но нет – пока я спал, выпал первый снег. Спина неприятно ноет (дома мама обработала ожог величиной с ложку), но холод доставляет больше отрицательных ощущений. Подправив костер, отодвигаюсь подальше и снова засыпаю.

Утро встретило меня уже не осеннее. Все вокруг стало белым, за исключением черной поверхности воды. Отогревшись изнутри чаем, отправляюсь вдоль берега. Гусиное озеро пустое, а вот с Круглого доносятся странные звуки, ранее мной неслышимые. Подойдя к нему, замираю от зрелища. В чаше черного озера, окаймленного забеленными соснами, плавает с полсотни ослепительно белых, даже по сравнению со снегом, лебедей. Любуюсь ими до дрожи в теле, как от волнения, так и от холода.

По дороге домой острый сучок вспарывает сапог в подъеме, добавляя к ноющей спине еще и мокрую коченеющую ногу. По мере движения нарастает обида, но не на охотничью страсть, забросившую «к черту на кулички», не на товарища, который подвел, а почему-то на болото. Оно представляется мне живым организмом, похожим на ту сивую девчонку, которая недавно растоптала мою первую любовь.

Озерный мох

В конце марта, ведомый страстью к предстоящей весенней охоте и знакомству с нехожеными просторами, я решил отправиться в другой мох, по рассказам изобилующий тетеревиными и глухариными токами. Школьного товарища уговаривать было не нужно – он с радостью согласился принять участие в вылазке. Цель первого путешествия заключалась в том, чтобы по насту обследовать болото. После тяжелой зимней дороги на тех же мопедах, поплутав по близлежащим деревням, мы добрались до крайней, уже брошенной людьми, расположенной у самого берега мха. Там же стоял геодезический маяк, с которого удалось рассмотреть нужную панораму. Контуры болота вырисовывались четко – оно было примерно вполовину меньше того, хорошо нам знакомого, а многочисленные белые поля вызывали вопросы, ответы на которые предстояло найти завтра.

Переночевав в одном из полуразрушенных домов, утром, по насту, скованному ночным морозом, отправляемся в манящую даль. Ход изумительный, можно хоть бегом бежать – вот бы так весной или осенью! Первое же белое поле оказалось замерзшим озером, потом второе, третье… Нашему восторгу нет предела. Начинаем давать названия всем пройденным водоемам, но вскоре сбиваемся, ведь к концу дня их оказывается не менее сотни – такого и представить было невозможно. Самое большое озеро (так его и назвали) по размерам с Гусиное, но поуже и с двумя островами посередине. Следующее за ним, второе по размеру, располагалось как чаша (похоже на Круглое), но с более высокими соснами по краям и несколькими маленькими островками. Назвав его Уютным, мы как будто предчувствовали, что немало ночей будет проведено на его сказочном берегу. Одно из озер получило название Кроншнеп, за его очертания, напоминающие кулика с длинным клювом-заливчиком. Другое стало Тройным, ввиду того, что его разрезали две полоски суши. Цепь узких озерков получила название Лабиринт, и действительно, в них можно было заблудиться. Обойдя почти весь мох с его краями, визуально прикинув район, где могут находиться тока, довольные, мы двинулись в обратный путь.

Ближайшей нашей целью была весенняя охота, но и об осенней, гусиной, уже начали подумывать.

Морошковая охота

Прошедшая весенняя охота (о которой отдельный рассказ) на долгих два года привязала невидимыми нитями к Озерному болоту. Оно очаровало, как девчонка с сотней искорок-озер в глазах. Было немного грустно вспоминать тот первый мох, но свежие впечатления всецело поглотили и манили непреодолимой страстью.

После прохладного июля, необычно рано, в начале августа открывалась летне-осенняя охота, и я неожиданно, без сборов, буквально помчался на новое свидание. До Уютного озера не близко, поэтому, настраиваясь на трудную дорогу, начинаю путь по ещё летнему мху. В его наряде преобладают сочные зелёные краски, но вот, в стороне, замечаю большое поле с жёлтыми крапинками. Недоумевая, подхожу и вижу, что это перезревшая морошка. Начинаю поедать крупную, вкусную ягоду, буквально тающую во рту. Неожиданно, из-под ног с шумом поднимается выводок тетеревов – автоматически ружьё прикладом прилипает к плечу, раздаются выстрелы, и пара птиц валится в мох. В конце ягодного поля, размером примерно с футбольное, картина повторяется, только на этот раз взлетают белые куропатки. Пройдя несколько сот метров, вижу ещё один участок с жёлтыми вкраплениями. С предположением о том, что не один я лакомлюсь морошкой, вхожу в ягодную плантацию, начиная движение челноком. Сразу с двух сторон поднимаются выводки, не решив, какой брать на мушку, затягиваю с выстрелами и в результате мажу. До конца маршрута успешно пройдены ещё несколько морошковых полей, в каждом из которых кормилось минимум по выводку. Довольный удивительной охотой, к тому же с десертом, привожу в порядок весенний бивак на Уютном озере, заготавливаю дрова и отправляюсь на зорьку к Большому. В этот день фортуна явно улыбалась мне – три кряковые утки остались лежать на зеркальной поверхности озера.

Ночью, без ветра, подкралась грозовая туча, но недолго погремев и побарабанив крупными каплями дождя, так же тихо ушла. Утренний мох, получивший новую порцию влаги, парил, как бы радуясь теплу с солнечным светом. Я долго стоял на берегу озера, органично вливаясь во всё окружающее, не вспоминая о ружье, пока ворона не заинтересовалась моими вечерними утками. Пришлось подбирать трофеи и отправляться в дорогу. Стрелять больше не хотелось, но охотничий азарт подталкивал на продолжение вчерашней охоты. Начинаю искать ягодные плантации, но не нахожу, и только через несколько километров понимаю, что за ночь морошка полностью обвалилась. Подтверждением тому стало одно из вчерашних пятен, точно засечённое, но пустое – ни ягод, ни выводков. На Ближнем озере, вне зоны ветрела, поднимается выводок крякв, одна из которых делает круг, как бы желая посмотреть – кто же это их испугал? Поднимаю ружье, и любопытство для неё становится смертельным пороком.

Обратный путь прокладываю через березняк, заманчиво белеющий стволами на берегу болота. Захожу в него и поражаюсь обилием грибов – рыжие лисички как будто разбросаны по всему лесу. Наполнив ими оставшиеся ёмкости, с тяжёлой ношей и прекрасным настроением, шагаю в начальную точку такого замечательного маршрута. Спасибо тебе, Озёрный мох!

Валовой пролёт

Вспоминая прошлогоднее нежданное начало пролёта гусей и перечитав всю имеющуюся литературу, я начал внимательно следить за температурой воздуха на Севере. Как только по прогнозу погоды сообщили о заморозках, на следующие выходные дни, совпавшие с концом сентября, отправляюсь с товарищем в Озёрный мох.

Дорога к Уютному озеру запомнилась взлётом тетеревов на приличной дистанции, и пары куропаток из-под ног, одна из которых после наших выстрелов оказалась в рюкзаке. Гусей видно не было, а вот явно перелётные шилохвости поднялись при подходе к Тройному озеру. Хотелось верить, что обстановка в дальнейшем улучшится, поэтому мы вначале занялись биваком и дровами. По окончании хозяйственных дел товарищ остался с чучелами на Уютном озере, а я отправился расставлять гусиные профиля (изготовленные ещё зимой) на Большое. В самой широкой его части, рядом с берегом, плавали утки. Не замечая меня, они усердно ныряли, доставая со дна корм, исчезая под водой на несколько десятков секунд. Сложно было понять сколько их – четыре или пять, потому что поначалу они это делали вразнобой. Через некоторое время начались паузы, во время которых утки пропадали все вместе, тогда я решил провести охоту с подбега. Выждав, пока они скроются под водой, броском пробегаю метров десять и прячусь за сосной, ожидая следующего группового погружения. Опять пробежка и снова ожидание. В конечном итоге я оказался на дистанции верного выстрела, а первые две вынырнувшие утки остались лежать брюшками кверху. Остальные две, видимо, услышав выстрелы, находясь под водой, отнырнули на недоступную дистанцию и благополучно улетели. Во время установки профилей слышу выстрелы товарища, наверное, по уткам. По возвращении к биваку, он рассказывает, что стрелял по белым куропаткам, перелетавшим озеро, одна из которых упала прямо в воду. И ещё он видел, как четыре гуся, молча, на большой высоте, кружились надо мхом, и сели где-то далеко между озером и лесом. Последнее обстоятельство обрадовало меня, ведь я их не видел, наверно, увлечённый охотой с подбега.

На зорьку идём к профилям, далеко заметным на фоне тёмного берега. Перед самым заходом солнца послышались крики гусей, вернее казарок, и вскоре огромный косяк, под самыми облаками, начал приближаться к болоту. В это время послышались низкие звуки других гусей, тех четырёх, взлетевших из-под леса. Они явно видели собратьев, взяв курс на них, но расстояние было таким большим, что сближение продолжалось очень долго, до самого захода солнца. Четвёрка летела прямо на косяк, но ввиду того, что их цель не стояла на месте, линия полёта оказалась кривой, хорошо заметной нам снизу. Всё это происходило с золотистым подсвечиванием угасающего солнца и призывными криками догоняющих гусей. В их голосе явно прослушивалась интонация:

– Подождите нас, мы догоняем!

Четыре гуся пролетали над нами, хотя и на предельной дистанции, но вероятной для выстрела. Переглянувшись, мы не стали поднимать стволы, до конца зорьки отстояв молча.

Ночью на костре товарищ сварил отличный кулеш, состоящий из куропаток, моховиков, росших рядом и мелко-покрошенных домашних припасов. В темноте не было видно содержимого ложки, но такого вкусного блюда я не ел никогда, а чай из брусничного листа дополнил королевский ужин. Во время трапезы начался пролёт гусей, голосящих высоко и порой одновременно в нескольких местах. Всю безоблачную ночь, не давая уснуть, длился концерт гусиной музыки, а под утро, куропач, подошедший за нашими спинами, проскрипел ржавой петлёй, поставив последний аккорд звёздной симфонии.

Утром несколько косяков казарок проплыли по небу всё также высоко, строго юго-западным курсом, а ещё выше их, уже в южном направлении, начали лететь большие гуси. Теперь стала различима разница между кликами казарок и гоготом гуменников. Несколько мелких верениц летело на такой высоте, что можно было попробовать выстрелить прямо над головой, но шли они, то там, то здесь, да и ягодники, собиравшие клюкву, не давали им обнизиться. Побегав между озёрами до дрожи в коленках, мы несколько часов постояли, не перемещаясь, но так и не сделали ни одного выстрела. Оскомина досады бередила наши души – видеть столько гусей, оставаясь без добытой, пускай, даже одной маленькой казарки!

По возвращении домой, в течение нескольких дней, у меня в ушах стоял гомон гусиного валового пролёта, заставляющий ни с того ни с сего поднимать глаза к небу.

Первый гусь

В эти же выходные дни папа с приятелем, тем самым, что познакомил нас с Лёнькой, охотился на водохранилище. После возвращения со мха, на кухонном полу, я увидел отцовские трофеи – среди десятка уток красовался огромный гусь. Утром воскресенья на них в тумане налетела пара, которая была сбита дуплетом. От предложения папы поехать в следующие выходные с ним, несмотря на намёки на результат, я отказался.

Школьный товарищ на этот раз не смог составить компанию, и я один опять шагаю по Озёрному мху. В тихую и солнечную погоду первого дня гуси летели очень высоко, зато на второй поднявшийся боковой ветер прижал косяки к макушкам леса, но стоило им вылететь на открытое пространство мха, как высота вновь увеличивалась. Когда несколько партий прошли одним и тем же приметным местом, я не выдержал и пошёл в лес. Гуси здесь действительно летели ниже, но всё же на предельной дистанции. Что же делать? Походив между деревьями, я обнаружил рядом стоящие две сосны, а берёза сбоку как бы обвивала их. Прикинув, что есть шанс залезть на высоту, начинаю готовиться. К имеющейся длинной бечёвке, привязываю разряженное ружьё, а второй конец креплю на поясе. Забраться на вершину оказалось сложнее, чем я думал – дважды возникала ситуация, когда пути наверх не было, и только благодаря неимоверному усилию, удалось закончить восхождение. Толстый раздвоенный сук берёзы подпирал сосну у ствола, давая возможность сидеть, правда, всё это от ветра качалось и скрипело. Подняв за бечёвку ружьё, и сломав несколько сучьев, мешающих обзору, начинаю ждать. Вид сверху великолепен, но гуси, как назло, прекратили лёт. Когда стало уже тяжело сидеть, а мысли об очередной неудаче точить червем, вдалеке пролетел косяк. Решаю ещё задержаться на несколько минут.

Гуси летели прямо на меня, изредка перекликаясь, широким караваном метрах в пятидесяти. Делаю выстрел, и, едва не упав от отдачи, вижу, что один вываливается, но, дотянув до мха, падает вне поля моего зрения. Не помню, как я слез, но этот процесс, по идее, должен был быть сложнее взбирания. Долго кружу по мху, заглядывая между сосен, прощупываю заросли багульника, внимательно осматриваю открытые пространства – всё безрезультатно. Когда надежда найти трофей начала угасать и времени на обратную дорогу оставалось всё меньше, замечаю что-то серое под ветвями кривой сосны. Гусь лежал как самолёт после вынужденной посадки, широко раскинув крылья, с головой, увязшей во мху. Долго любуясь его размерами, расцветкой перьев, лап, клюва – да это не утка и даже не большой крохаль!

Кроме добычи первого гуся тем днём произошло ещё что-то, тогда неизвестное, явившееся как смутное предчувствие какой-то потери.

Банка консервов

На следующий раз Озёрный мох приготовил мне испытание, случившееся в начале августа, при посещении его с компанией по сбору грибов и ягод.

Попав в живописные просторы налегке, без ружья и опьянённый ароматами багульника с вереском, я скоро забыл о цели похода. Охватившая охотничья страсть повела к озёрам, биваку. Затем мне захотелось посмотреть участок мха, на котором в прошлом году сидела четвёрка гусей. Там я обнаружил лужи, похожие на трясины из другого болота, что подтверждало привлекательность подобных мест для охоты. За ними виднелся красивый бор, сверкавший стройными стволами раскидистых сосен, в котором тоже захотелось побывать. Лес оказался заболоченный, заваленный упавшими деревьями. Дорога к нему была неблизкой, поэтому картина вызвала разочарование, а вместе с ним проснулось чувство голода. Только теперь я вспомнил, что у меня нет с собой еды.

Клюква оказалась незрелой и кислой, от которой во рту сразу стало терпко. Других ягод в этом районе не было, а желудок всё настойчивее требовал чего-то серьёзного. Перейдя широкий кусок болота, я направился в край леса, где в прошлом году был добыт первый гусь, но и там никаких ягод не обнаружил, зато нашёл белый гриб. Сырая шляпка оказалась невкусной, а вот ножка, хотя и без удовольствия, с хрустом была съедена. Чувство голода притупилось, и я пошёл напрямую к месту сбора. Через пару километров опять нестерпимо засосало под ложечкой, перед глазами поплыли: хлеб с колбасой, батон с сыром, оставленные в рюкзаке. Неожиданно в памяти всплыло то, что позапрошлой весной, на глухарином току, я зарыл в землю банку рыбных консервов. Чтобы добраться до неё, нужно делать приличный крюк, но даже сомнения в том, что смогу ли найти нужное место, или консервы, возможно, испортились, не смогли удержать от изменения маршрута. Сами ноги, повинуясь сигналам желудка, не слушая голову, сделали поворот. Наконец вот он, глухариный ток, и вот старое кострище. Прикинув, где должен быть тайник, ножом начинаю резать дёрн. Вскоре лезвие натыкается на что-то металлическое – цель поиска у меня в руках! Очистив от земли, вскрываю двухсотграммовую плоскую банку. Запах нормальный и я жадными глотками поглощаю бесподобно вкусное лакомство. Вылизав всё до крошечки, этой же банкой запиваю водой из ручья, после чего читаю сохранившуюся этикетку – «Скумбрия в масле». В нынешнем году морошка осыпалась гораздо раньше, чем в прошлом, зато на краю глухариного тока, заметив заросли гоноболи, добавляю сладкий десерт. По своевременному возвращению к месту сбора никто не догадался о моих приключениях, а продукты из рюкзака были съедены без особого энтузиазма. С тех пор я стал постоянно носить с собой неприкосновенный запас в виде банки рыбных консервов того же сорта, которые, уже на промысловой охоте, не раз выручали меня в куда более сложных ситуациях.

Чудесное возвращение

Накануне этого события, как в школьной задаче: по дороге, на мотоциклах, двигались навстречу друг другу я и Лёнька, а в южном направлении высоко в небе летел косяк гусей. После встречи в одной точке, мотоциклисты остановились, а гуси, естественно, полетели дальше. Проводив их взглядами, решили со всей очевидностью – собираемся на охоту! Всё было ясно без слов, оставалось уточнить детали. Учитывая ошибки, которые мы делали раньше (первая – ночные костры), решаем выйти за два часа до рассвета завтра, в будний день (по выходным во мху много ягодников). Мысленно я решал ещё одну задачу: Лёнька, естественно, думает о своём болоте, а я об Озёрном. Что же делать? Неожиданно возникает озарение – прошла обида на болото, да и на белокурую девчонку тоже!