Царское дело

– И вот еще травкой!

И в самом деле тут Ефрем полез к себе под рубаху, достал оттуда мешочек, развязал его, насыпал из него себе на ладонь какой-то серой трухи (наверное, сушеной травы) и затолкал ее Грише в рот. А после заставил это проглотить. А после дал запить.

И Гриша мало-помалу очухался. Открыл глаза и даже улыбнулся.

– Вот так надо, – сказал Ефрем. – По-христиански. Понял?

Маркел молчал. Вдруг сзади послышалось:

– Учись, Маркел.

Они все трое обернулись. В дверях стоял дядя Трофим. Маркел и Ефрем вскочили на ноги. Дядя Трофим спросил:

– Что тут у вас нового?

– Ничего, – сказал Маркел.

– Ну и пока что ладно, – сказал дядя Трофим. – Пусть Гриша полежит, оклемается. А у нас дела. Нас князь Семен зовет. Пойдем!

Маркел встал и медленно, как будто нехотя, пошел к двери. Пищик спросил:

– А с лопарем что делать?

– Схороните его, – ответил дядя Трофим.

– А он крещеный разве? – удивился пищик. – И как его тогда хоронить, если он нехристь? И где?

– Не хоронить, а схоронить! – строго поправил его дядя Трофим. – В ледник его! И обложить как следует. А похоронить всегда успеете. Да и чего его хоронить, если он некрещеный? И на государя умышлял! Но пусть пока полежит, может, еще пригодится.

И он развернулся, Маркел вместе с ним, и они оба вышли из застенка.

10

Дальше они, пройдя через сени, поднялись по лестнице наверх, открыли входную дверь, и Маркел уже шагнул было дальше, во двор… Но дядя Трофим взял его за рукав и негромко сказал:

– Погоди!

Маркел остановился. Дядя Трофим, теперь уже ничего не говоря, потянул Маркела за собой, и они зашли под небольшой навес. Укромное место, подумал Маркел, здесь их со стороны совсем не видно, а зато им виден весь двор.

– Славный схрон, – сказал дядя Трофим негромким голосом. – Ну а теперь рассказывай, что там у вас было, пока я ходил.

– Ничего у нас особенного не было, – нехотя ответил Маркел. – Только один Гриша нам остался, а тех двоих убили, это теперь уже ясно. Нет их нигде!

– И это хорошо, – сказал дядя Трофим. – Если их убили, значит, они много знали. Значит, мы правильно идем, по следу. А что еще Гриша сказал? Назвал кого?

– Ну, не совсем, – ответил Маркел. – Только сказал, что приходил к ним один человек, зарезал лопаря и ушел. И велел молчать!

– И они молчат! – со значением сказал дядя Трофим. – Даже на дыбе! Значит, очень непростой был человек, если они его так слушаются. – Потом спросил: – И что, Гриша тоже молчал? И ни словечка не сказал? Не верю!

– Ну, немного говорил, конечно, – ответил Маркел. – Но не напрямую, а так, загадками. Вот, говорил, будто тот человек, который убил лопаря, у меня в Рославле за забором толчется.

– Так и сказал, что в Рославле? – переспросил дядя Трофим. – Слово в слово?

– Ну, не совсем, – ответил Маркел. – Просто сказал: у меня за забором.

– Сказал: «толчется»? – уточнил дядя Трофим.

Маркел кивнул. Дядя Трофим подумал и сказал:

– Ага! – потом совсем тихо прибавил: – Васька Шкандыбин это, вот кто!

Маркел молчал. Дядя Трофим продолжил:

– И это очень просто. Не мог Гриша тебе прямо говорить, не хотел, чтобы другие слушали, вот он и говорил загадками. Поэтому и получается, что если он сказал, что за твоим забором, то это не за тем, рославльским, а здесь, за нашим, за князя Семена, ясно? Ведь ты же там сейчас живешь, поэтому и за твоим! А теперь дальше: за князя Семена двором стоит двор Богдашки Бельского, подлой скотины… Но ладно! Не беря к сердцу, просто скажем: там стоит двор Богдана Бельского, государева оружничего. Понял?

– Так это, что ли, он?! – недоверчиво спросил Маркел.

– Нет, конечно! – ответил дядя Трофим. – Пойдет он тебе лопаря резать, а как же! Разве это его дело? Да и Гриша говорил же: толчется! А Бельский там не толчется, а жительствует. Толчется у него Васька Шкандыбин, старший сторож, сын боярский из Коломны. Вот этот истинно толчется! Я как на крыльцо ни выйду, всегда его вижу. Туда-сюда прохаживается, пальцы вот так за пояс вставит, брюхо вперед выпятит и сапогом вот так пяткой упрется и носком повертывает. Пес!

– И нам нужно его брать? – спросил Маркел.

– Покуда еще нет, – сказал дядя Трофим. – Да его и не возьмешь так просто. Сперва надо, чтобы на него кто-то сказал. А если кто и скажет, то, не тебе законы объяснять, такого говоруна надо сперва на дыбу, и он там должен это повторить. А это не всякий сможет. Вот наш Гриша и молчит, висит и ничего напрямую на Ваську не сказывает. А как три дня отвисится и ни на кого не скажет, то мы, опять же по закону, должны его снять. И мы снимем. Да и если он даже скажет, а после под пыткой подтвердит, что приходил к ним Васька и зарезал лопаря… А Васька, знаешь, что скажет в ответ? Что это наговор, что это лопарь Гришу околдовал, вот он и несет чего ни попадя. Или если даже мы докажем, что нож, которым лопаря зарезали, это нож Васькин, то он и тогда вывернется! Он же тогда скажет так: да, был грех, зарезал, лопарь его околдовал, и он не удержался. А теперь, скажет, винюсь. И что ему за это будет? Наложат на него епитимью, и будет он сорок дней поклоны бить. И то если он Бельскому во все эти дни не понадобится. А если понадобится, то он его в тот же день выкупит, вот и все!

– Так что нам тогда теперь делать? – спросил Маркел.

– А мы, – строго сказал дядя Трофим, – должны не спрашивать, что нам, бедным, делать, а ясно и понятно показать, что Шкандыбин лопаря убил не просто так от колдовства и ни от чего другого, а единственно по злобному умыслу, желая государя погубить, вот что! Шкандыбин же, я понимаю, думал как? Что пока жив колдун, то государю никакой беды не сделаешь, колдун его охраняет, и поэтому надо сперва колдуна убить, и тогда делай с государем, что хочешь!

– Так, ты думаешь, царя убили? – чуть слышно спросил Маркел.

– Да, – коротко сказал дядя Трофим. – И я тебе после растолкую, что здесь к чему. А пока мы будем делать вот что: сейчас пойдем и переговорим с Ададуровым. С тем, который лопаря сюда привез. Ададуров много чего знает! Вот мы у него и спросим, кто к нему на этой последней неделе захаживал и про колдуна как будто невзначай расспрашивал. И оторви мне голову, Маркел, если он нам не скажет про Ваську! Пойдем, пойдем! Не беда, что уже ночь, кто же такой ночью спит, если такая у нас всех беда – царь-государь преставился!

И он указал на дворец. Маркел присмотрелся и увидел, что и в самом деле во многих окнах в щелях между ставнями был виден свет.

– Пошли! – опять сказал дядя Трофим. – Ададуров здесь недалеко. Он же сегодня в карауле, на верхнем рундуке возле царицыной лестницы. Ну!

И они вышли из-под навеса и пошли вдоль дворцовой стены.

11

Вскоре они подступили под очень высокое, так называемое Постельное крыльцо и там повернули, спустились вниз по кирпичным ступеням и остановились перед дверью. Дядя Трофим постучал условным стуком, им открыли, он показал овчинку и сказал «Смоленск», Маркел тоже сказал, и их пропустили во дворец. Там они опять пошли по его нижнему нежилому этажу, по низким длинным переходам. В сенях, когда такие попадались, их каждый раз останавливали тамошние сторожа, дядя Трофим показывал овчинку, говорил, что они по государеву делу, и их пропускали дальше. Потом они с нижнего нежилого поднялись на первый жилой этаж, там повернули к терему, прошли через первый рундук (там дядя Трофим, кроме Смоленска, назвал еще Казань) и поднялись еще выше, уже на второй жилой этаж. И вот там, на верхнем рундуке, стояли уже не стрельцы, а так называемые ближние государевы жильцы. У этих жильцов у каждого было по маленькому серебряному топорику на длинной ручке, и они стояли очень плотно. Дядя Трофим назвал Казань, жильцы ему в ответ назвали Астрахань, но при этом ни на шаг не расступились. Дядя Трофим, как ни в чем не бывало, спросил:

– А где Федя? – И, так как они промолчали, прибавил: – Федя Ададуров.

– Какой он тебе Федя?! – сердито ответил один из жильцов. – Он тебе Федор Григорьевич! Да он государев ближний…

– Но-но! – грозно перебил его дядя Трофим и поднял вверх овчинку. – Не треплите имя государево! Государь помре!

Жильцы понемногу стали расступаться. Дядя Трофим пошел вперед. Маркел пошел за ним. Дальше, за жильцами, была дверь. Дядя Трофим стукнул в нее и сразу же вошел. Там, прямо напротив двери, на мягкой лавке сидел очень важный господин в богатых одеяниях, без шапки и пил из кубка. Вокруг господина стояли жильцы, их было не меньше четырех. Господин посмотрел на вошедших и начал было грозно хмуриться… Но тут же смутился и приветливо сказал: