Сибирское дело

– Царь Ермаку пороху не дал, а послал воеводу Болховского. У того и порох был, и свинец: по три фунта пороха на каждого и по три фунта свинца. Зато припасов не было! И перемёрли все стрельцы от голода, а вместе с ними Болховской.

– А казаки не перемёрли?

– А зачем? У них припасы были. Но немного. Только на себя.

– А как убили Ермака? – спросил Маркел.

Мансуров помолчал, потом сказал:

– Я этого не видел. А что другие говорят, я в это не верю.

– Почему?

– После сам узнаешь, когда тебе начнут рассказывать, – безо всякой охоты ответил Мансуров. И прибавил: – Давай, я тебе лучше расскажу про то, что видел сам. Покуда я ещё могу рассказывать.

А ведь и верно, подумал Маркел, вон как Мансуров побелел – как снег. И махнул рукой – рассказывай. Мансуров облизнул губы и начал:

– Вот мы сидим у себя в городке, думаем, что делать дальше. Да что думать! У Ермака было войско в пять сотен, у Болховского в семь, и что теперь от них осталось? Почти ничего. Ну и наша одна сотня с одной пушечкой, вот и вся наша сила. А тут пришло этих пелымцев просто страшно глянуть! Надо уходить, все наши говорят. А я молчу и думаю: вам такое говорить легко, а когда вернёмся, кто за всё ответит? Один я! И говорю: давайте здесь сидеть. Городок крепкий, запасов довольно, зиму отсидимся, а весной к нам придёт подмога. Но все как начнут кричать, все как…

И Мансуров опять засвистел, стал красный, начал задыхаться, схватился за грудь. Маркел быстро взял кувшин, намочил мансуровский платочек и начал тереть им ему лоб, виски, щёки. Мансуров затих. Маркел замер. Мансуров облизал губы, сказал чуть слышно:

– Помираю. Дышать нечем.

Маркел разорвал на нём рубаху. И увидел на груди Мансурова большое чёрное пятно.

– Что это? – спросил Маркел.

– Не знаю, – чуть слышно ответил Мансуров. – Само появилось.

– Давно?

– Там, в городке. И стал я помирать. И не стали они меня слушать. Собрались и ушли. И меня унесли. И вот принесли сюда. Что мне теперь говорить, как перед царём показаться?

Маркел смотрел на Мансурова, думал. Потом строго сказал:

– Ты, Иван, крест целовал говорить как на духу. А теперь вдруг запираться начал. Это великий грех!

Мансуров закрыл глаза. Сказал:

– Уйди.

Маркел сидел, не уходил. Мансуров ровно, с присвистом, дышал. Потом стал дышать реже и глубже – это он уснул. Маркел надел шапку, встал и вышел.

ГЛАВА 9

За дверью Маркела ждал Митрий, и они пошли обратно. Митрий ни о чём не заговаривал.

Зато когда они вошли к воеводе, тот сразу спросил:

– Что, ничего он не сказал?

– Куда уже там говорить! – невесёлым голосом ответил Маркел. – Там уже попа звать надо.

– И то верно! – сказал воевода. – И я так и думал. Поэтому пока ты там сидел, я велел ещё кое-кого сюда подать. Есть там у них такой Касьян Панкратов, полусотенный голова. Человек серьёзный. Когда Мансуров повредился, Касьян вместо него командовал. Митрий, веди его!

Митрий вышел и быстро вернулся, ведя перед собой того Панкратова. Это был рослый, широкий в плечах человек. Вид у него был очень настороженный. Маркел дал Панкратову крест, тот его поцеловал, назвался, побожился говорить как на духу. Тогда Маркел спросил, правда ли, что они, люди Ивана Мансурова, ходили за Камень, в Сибирь. Панкратов ответил, что правда.

– Кто вас туда послал? – спросил Маркел.

– Государь царь великий князь Фёдор Иванович, – ответил Панкратов.

– А кто велел идти обратно? – тотчас же спросил Маркел.

– Наш сотенный голова Иван Мансуров, – тоже сразу, без запинки ответил Панкратов.

Маркел помолчал и продолжил:

– А Мансуров говорит, что он тогда был без памяти, и это без него решили.

– Как же это без него?! – громко спросил Панкратов. – Он же и велел идти, когда мы ермаковских встретили.

– Где встретили? И как?

– Ну, – замотал головою Панкратов, – мы тогда все вместе шли, всей сотней, на четырёх стругах, Мансуров на первом. И уже почти дошли, уже Кашлык был виден на горе, как вдруг видим: по реке, по Иртышу, к нам ещё наши струги идут, от Кашлыка, казацкие. Мы с ними сошлись и они говорят, что Ермака убили и что Кучум к Кашлыку подошёл, у Кучума несметное войско, что делать. Вот тогда Мансуров и велел всем разворачиваться и идти на Обь, на север, а там, сказал, сойдём на берег, пройдём через Камень на Печору – и домой. И мы пошли, пока что погребли, конечно.

– Куда?

– На Обь. На север. Туда татары не доходят. А мы догребли. Мы, государевы стрельцы, вся наша сотня, и ермаковы казаки, которые живы остались.

– А как убили Ермака?

– Я этого не знаю, нет! – сразу же сказал Панкратов. – А так казаки разное тогда болтали. Но что я теперь буду повторять то, чего сам не видел? Это надо у них спрашивать, у казаков, но сначала привести к кресту, чтоб не кривили.

– А где они сейчас, казаки эти?

– Остались в Устюге. Надо туда ехать и спросить.

Маркел молчал, думал. Тогда Панкратов сам продолжил:

– И вот мы пришли на Обь, а уже стало холодать, и мы стали говорить, что не дойдём до Печоры, не успеем. Тогда Мансуров велел остановиться, ставить городок. И мы поставили. Даже ещё до конца не доставили, как вдруг пришли пелымцы. Это такой дикий народ…

– Я это знаю! – перебил Маркел. – А дальше?

– И вот их пришло просто тьма, обложили нас со всех сторон, и стали жечь огонь, песни петь, плясать и своему болвану кланяться.

– Что ещё за болван такой? – спросил Маркел.

– Ихний бес, – охотно пояснил Панкратов. – Деревянный, позолоченный. Они сначала ему просто кланялись и губы ему кровью мазали, а после посадили его на высоченную жердину, может, десяти саженей, и он стал оттуда сверху кликать. Вот так утробно голосить!