Красная башня

– Не ногтями, а когтями, – раздался сзади детский голосок.

Они повернулись.

Из-за раскрашенного в веселый зеленый цвет бревна выглядывал пацан лет десяти-одиннадцати.

– Оно тут бежало, – сообщил он, – и когтями так вжжжик! И забор затрясся!

– Так, – сказал Усманов, немного помолчав. – А оно это кто?

– Ясен пень, кто, – серьезно заявил пацан. – То, кого вы ищете.

– А кого мы ищем?

Пацан фыркнул.

– Ну ты глупый, дядя. Чудище! Волосатое, двухметровое! Кого здесь еще искать?

– Действительно, – Усманов отвернулся.

Егорьев присел рядом с мальчишкой.

– Подожди. Так ты видел это чудище?

– Ну.

– А когда?

– Недавно. Ночью.

– Вблизи?

Пацан даже отскочил в сторону.

– Я что, дебил?! Если б оно меня заметило, я бы с вами сейчас не разговаривал. Вон там, за углом прятался. Как все заснули, так я сюда и выбрался. Я так часто делаю, – похвастался он.

– То есть описать ты его не можешь, – разочаровано протянул Егорьев.

– Еще как могу! Огромное, мохнатое и морда такая длинная.

– Морда длинная? – заинтересовался Усманов.

– Ага. Всё как описывают.

– Где описывают?

– Ну как где. В страшилках. Про чудищ, которые по ночам из подземелий вылезают.

Егорьев встал.

– Человека, несущего тот столб, вполне можно принять за двухметровое чудище с длинной мордой, – сказал он Усманову. – Особенно издалека ночью.

– Да какого человека! – возмутился пацан. – Вы что, меня не слышите? Говорю же, чудище! И глаза у него были такие огромные и красным светились! И вообще их было двое!

– Двое? – переспросил Усманов. – Одно чудище тащило другое чудище?

– Хрена с два. Сначала одно прошло. Потом через минуту второе такое же. Я даже подумал, что это, типа, сбой в матрице.

Усманов и Егорьев переглянулись.

– И что было дальше? – спросил опер.

– Откуда я знаю? У дежурки свет зажегся, и я обратно убежал. А что, эти чудища кого-то к себе под землю утащили?

– Что-то вроде того, – пробормотал Усманов.

– Кла-асс! – восхитился пацан. – Пойду нашим расскажу, а то они мне не верили.

Он отпрыгнул назад и понесся к интернату, сверкая кроссовками.

– Ну, если чудищ было двое, – задумчиво сказал Егорьев, глядя ему вслед, – то это многое объясняет.

– Бред, – сказал Усманов. – Маньяки не работают парами. Маньяки работают поодиночке.

– Иногда у них бывают помощники, – возразил опер.

– Нечасто. Думаю, не надо воспринимать всерьез свидетельство ученика коррекционного интерната. А то придется в отчете не только о двухметровых чудищах и подземельях писать. Воеводину понравится.

– Кстати, о подземельях, – сказал Егорьев. – Представляете, у них в интернате учебный корпус с жилым связан подземным ходом. Интересно, может там какие-нибудь ответвления есть?

– Может, – сказал Усманов, думая о чем-то своем. – Ладно. Пойду по следу, округу гляну. А ты займись соседними домами. Особенно теми, что ближе к свалке. Вдруг упустили чего.

***

Сразу за интернатом начинались дикие дебри, заросли расползшихся в разные стороны кустов, корявых деревьев и гнилого бурелома. Иногда в траве проглядывали остатки давно разобранных строений, и тогда Усманов осматривал место внимательнее. Но ничего полезного не находил. Только битые бутылки, сгнившую ветошь и остатки прошлогодних кострищ. Мусор.

Когда он выбрался на узкую дорогу, ведущую вдоль оврага, запах свалки усилился.

Рядом хрустнула ветка, и из кустов выбрался Егорьев.

– Ноль, – доложил он. – Только хозяин одного из домов, рассказал, что той ночью где-то рядом галдели бомжи.

– Прямо галдели? Не разговаривали, не спорили?

– Он так сказал. Потом, говорит, притихли. Я на всякий случай осмотрел то место. Ничего интересного. Разве что вот, – опер показал зип-пакет с пачкой из-под «парламента». – Забрал на предмет отпечатков.

– Богатые бомжи, – сказал Усманов. – «Парламент» курят.

– Пачка выцветшая, – заметил Егорьев. – Ее для хранения использовали. Бычки собирали.