На закат от Мангазеи

Проклиная все на свете, поморцев, стариков, немцев, голландцев и собственное невезение, он двинулся обратно к пристани, выстраивая планы. Найти казаков и стрельцов, перекрыть все дороги, выставить дозоры, чтобы Шубин в леса не ушел, допросить старика.

И тут откуда-то издалека, со стороны восточного края города, донесся резкий грохот выстрела. Пристань замолкла, все повернулись в ту сторону, прислушиваясь. Некоторое время стояла мертвая тишина, только выл ветер и кричали взбудораженные чайки. Продолжения не последовало, и люди облегченно вернулись к своим делам, спорам, крикам, только кто-то на грани слышимости проговорил тихо:

– Споймал-таки Гришка свово одноглазого душегуба…

Макарин быстрым шагом свернул с пристани вглубь города и двинулся вдоль бесконечного ряда амбаров, складов и мастерских, туда, где стреляли.

Долго идти не пришлось. Бревенчатые стены по обеим сторонам вдруг кончились, и Макарин оказался на голом пригорке. Впереди, на соседнем холме, уже начинался густой лес, а внизу, там, куда вилась утоптанная дорога, виднелась старая приземистая изба. Изба была окружена низким забором, к которому лепились хозяйственные постройки. У снесенных ворот толпилось человек десять казаков с ручницами и саблями наизготовку. Некоторые из них прятались за забором, опасливо поглядывая на избу.

Гришка Кокарев, воевода, пьяница и спаситель, стоял в воротах, широко расставив ноги и выпятив небольшое, но крепкое пузо. Кафтан его сиял красной и золотой вышивкой, шапка была лихо заломлена на ухо, а сапоги блестели как зеркало. В руках у него была подзорная труба, из которой он зачем-то внимательно разглядывал находящуюся в десяти шагах избу.

Когда Макарин спустился вниз, Кокарев сложил трубу и заорал:

– Одноглазый! Выходи, кому говорю, мне ждать надоело! Пушку прикачу, всю избу на щепки изведем!

Со стороны избы что-то невнятно промычали.

– Выходи, говорю, хуже будет, – крикнул Кокарев, обернулся, увидел Макарина, – А, дьяк. Это хорошо. Это ты здесь вовремя… Одноглазый! К тебе вчерашний дьяк пришел, спрашивает, пошто убить его хотел? Отвечай, ирод!.. – он повернулся к Макарину. – Извиняй, дьяк, мой недогляд. Сам понимаешь, казаки, кровь горячая, но то что на целого дьяка замахнулись, это моя вина… Хочешь, отвечу.

– Сперва его оттуда выкурить надо, – сказал Макарин. – Допросить. Так что лучше без пушек.

– Как скажешь. Одноглазый! Дьяк тебя жалеет. Поэтому пушки не будет. Будет сено и смола! Скоро мы тебя выкуривать начнем!

– Нет. Сгорит. А допросить надо.

Кокарев внимательно глянул на Макарина. От воеводы ощутимо пахло брагой, но выглядел он трезвым.

– Не скажет он тебе ничего, дьяк. Совсем с ума сошел со своими самоедскими выдумками. Только проклятиями сыпет. Раньше нормальным был, а в последнее время словно болотных грибов нажрался.

– Все равно мне с ним поговорить надо. Как его зовут по-настоящему?

Воевода сперва моргал, не понимая. Потом цыкнул ближайшему казаку:

– Горелый! Как зовут Одноглазого?

Щуплый казак, такого темного, будто действительно обгорелого, цвета кожи, глянул на него ошалело, раскрыв рот.

– Вот ты дубина. Кто-нибудь знает? – Все молчали, пожимая плечами. Воевода раздраженно махнул рукой. – Дьяк, никто не знает. Будем считать, что Одноглазого зовут Одноглазый.

Макарин хмыкнул, шагнул внутрь двора.

– Дьяк, обожди, – остановил его воевода. – У него два самопала. Шмаляет как только кого видит. Но у меня идея. Бреди потихоньку справа, со стороны глухой стены. У него дверь в эту сторону открывается, так что он тебя не зацепит, разве что совсем высунется. И главное болтай побольше, отвлекай. А мы тут кое-что придумаем.

Он приглушенно свистнул, махнув руками в обе стороны, и два казака из числа, прячущихся за забором, двинулись пригибаясь в обход, направо и налево.

Воевода отошел вбок, и Макарин крикнул в сторону избы:

– Казак! Я дьяк Разбойного Приказа Семен Макарин. Хочу с тобой поговорить. Не стреляй.

И осторожно двинулся внутрь, придерживаясь правой стороны.

Из избы доносились странные звуки, какое-то бормотание, мычание, тонкий тихий вой. Только на середине пути до Макарина дошло, что это воет и мычит Одноглазый.

– Я хочу с тобой поговорить, спросить кое о чем. Тебе ничего не будет. Главное ответь. Зачем ты на меня напал?

Бормотание стало громче, и Макарин уже различал слова.

– Вы все умрете, все умрете, они придут за вами, и убьют вас, никто не спасется, не надо было тебе приезжать, дьяк, теперь станет хуже, намного хуже, вы все умрете…

– Кто придет, казак? Кто тебя послал напасть на меня? Кто еще замешан?

– Вы все прокляты, все умрете, проклята ваша земля, проклята ваша Мангазея, проклято все ваше государство, не будет его скоро, они придут за вами, хозяева придут, хозяева спустятся с небес, хозяева поднимутся из ям в земле, хозяева выйдут из холмов, это их земля, не будет вас скоро, вы все умрете…

Слова снова превратились в тонкий вой, от которого по спине дьяка поползли мурашки.

– Что ты видел год назад, когда сидел на холме и смотрел на караван Степана Варзы?

Вой вдруг прекратился. Макарин был у самой двери, он уже различал в темноте щелей черную сгорбленную тень.

– Они взяли то, что не должны были брать, – внятно сказал Одноглазый своим обычным голосом, тем, который запомнился Макарину по прошлой ночи. – Они взяли и поэтому сдохли. И вы сдохнете.

– Что они взяли, казак?

Но Одноглазый не успел ответить. Внутри раздался грохот, вопли, грянул выстрел, дверь вышибло, с облаком порохового дыма наружу вылетели три сцепившиеся фигуры и рухнули в дворовую пыль. От ворот с победными криками ринулся вперед воевода. Стоящие у забора казаки заорали, кто-то начал стрелять в воздух, и в этом гаме потонули все звуки и заложило уши.

Двое казаков скрутили Одноглазого, подняли его на ноги. Макарин подошел ближе.

– Что они взяли, казак? – повторил он.

Одноглазый улыбался, открыв щербатый рот. Его вытаращенный глаз был ярко красным от лопнувших сосудов. Безумный взгляд блуждал по окрестностям, ни на чем не останавливаясь.

Макарин тряхнул безумца за плечи.

– Говори, что знаешь!

Что-то резко свистнуло рядом с ухом. Одноглазый крупно дернулся, повалился на землю. Из его единственного целого глаза торчала, подрагивая, стрела. Некоторое время он еще сучил ногами, потом затих, а Макарин все продолжал смотреть на дрожащее оперение.

5

Внутри изба выглядела еще более древней чем снаружи. От почерневших бревен воняло гнилью, белесый мох покрывал углы и даже потолок. Из обстановки здесь были только большой стол и две скамьи. У дальней стены были свалены медвежьи шкуры.

– Он здесь жил?

– Кто его знает, – ответил воевода. – Возможно. Обычно казаки живут у меня на гостинке, но Одноглазый с дружком вот уже месяц как шлялись отдельно. В караул ходили, приказы выполняли. Так что никаких нареканий. Но вот эта его самоедская болтовня… Как сходил тогда в дозор год назад с другим своим дружком к каравану Варзы, так и двинулся постепенно.

Макарин подошел к груде шкур, отодвинул носком сапога ближайшую. Взвились, зажужжали несколько толстых мух.

– Теперь нам надо обязательно поймать его убийцу, – сказал он.