Оттепель как неповиновение

4

Чтобы поспеть с подарком к открытию XX съезда КПСС, надо было торопиться. 31 января 1956 года весь массив «Литературной Москвы» сдали в набор, и, – вспоминает В. Тендряков, – «члены редколлегии установили дежурство в типографии на Валовой, считывали чистые листы»[31 - Там же.], а 17 февраля, когда съезд уже шел, но за неделю до секретного хрущевского доклада о культе личности, сборник был подписан к печати.

52 печатных листа, 832 страницы убористого текста. Стотысячный тираж. Все, что полагается, на месте – и писательское начальство в лице К. Федина, А. Суркова, К. Симонова, С. Михалкова, и проверенные классики Н. Асеев, С. Маршак, В. Гроссман, М. Пришвин, К. Чуковский, и пока еще сомнительные А. Ахматова, Н. Заболоцкий, Б. Пастернак, и недавние фронтовики М. Луконин, В. Розов, В. Тендряков, Б. Слуцкий, и задиристая молодежь, представленная Е. Евтушенко, Р. Рождественским, Л. Щипахиной. На каждую парчу, словом, свой ситец, так что, – рассказывает Каверин, – «Эренбург, привычно оценив альманах с политической точки зрения, сказал мне, что он мало отличается от хорошего номера „Нового мира“»[32 - Каверин В. Эпилог. С. 353.].

Вот и казенные критики встретили его как нечто вполне приемлемое. Если к чему-то и придрались, то к вполне невинному стихотворению Роберта Рождественского «Утро», с негодованием отметив, что

стихотворение это аллегорическое, но смысл этих аллегорий совершенно ясен. Если верить автору, то только сейчас наступает «рассвет», а вот до недавней поры в нашей жизни господствовала сплошная «ночь», воплощенная в облике страшного существа, подчинявшего людей своей безраздельной власти и заставлявшего их служить себе – одному себе, больше ничему и никому[33 - Соловьев Б. Смелость подлинная и мнимая // Литературная газета. 1956. 14 мая.].

Тогда как у читателей, – сообщил В. Шаламов своему магаданскому другу А. Добровольскому, —

этот альманах (ценой в 18 р. 75 к.)[34 - На самом деле 18 р. 50 к.] идет нарасхват, в Москве 200 руб. идет с рук и только, – продолжает Шаламов, – из?за тех 6–7 страниц Б. Л. <Пастернака>, потому что, несмотря на именитость и поэтов и прозаиков – читать там больше нечего[35 - Шаламов В. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6: Переписка. М.: Книжный клуб Книговек, 2013. С. 141.].

Действительно нечего[36 - Вот и Александр Солженицын – «в отдалении времени» – нашел, что «ничем замечательным сборник не обогатил нашу литературу» (Солженицын А. Двоенье Юрия Нагибина // Новый мир. 2003. № 4).]? И только ли «Заметки к переводам шекспировских трагедий» – причина столь ошеломляющего успеха?

Редчайший в истории литературы случай: альманах, подготовленный еще до XX съезда, был весной 1956 года прочтен как первая художественная реакция на взрывной хрущевский доклад о культе личности и его последствиях.

«Как кстати вышла „Лит. Москва“. Роман Казакевича воспринимается как протест против сталинщины, против „угрюмого недоверия к людям“», – 4 марта записал в дневнике К. Чуковский[37 - Чуковский К. И. Дневник. 1936–1969. С. 212.]. А еще неделей ранее, 28 февраля, признался:

Третьего дня Бек принес мне «Литературную Москву», где есть моя гнусная, ненавистная заметка о Блоке. Я, ничего не подозревая, принялся читать стихи Твардовского – и вдруг дошел до «Встречи с другом» – о ссыльном, который 17 лет провел на каторге ни за что ни про что, – и заревел[38 - Там же. С. 211.].

Плакали не все, конечно. И совсем по-другому отозвался бывший лагерник Аркадий Добровольский в письме от 18 августа к другому бывшему лагернику Варламу Шаламову:

Конечно, кусок из поэмы Твардовского «Друг детства» – хорош. Но он и радует и возмущает одновременно. В начале поэмы ляпнуть этакий домостроевский реквием на смерть Великого Хлебореза и блядски вилять задом, оправдывая это «крутое самовластье», а через пару сотен строк строить из себя хризантему и задавать риторические вопросы: «Винить в беде его безгласной страну? При чем же тут страна?.. Винить в своей судьбе жестокой народ? Какой же тут народ!..» Талант «применительно к подлости» и больше ничего![39 - Шаламов В. Собр. соч. Т. 6. С. 144–145.]

С лагерниками о лагерях не поспоришь. И все-таки будем справедливы: первое, пусть глухое и половинчатое, напоминание в открытой печати о репрессиях и безвинно репрессированных дорогого стоило. Как дорогого стоило и то, что самая опасная, казалось бы, из публикаций «Литературной Москвы» через цензуру прошла, поношений со стороны нормативной критики не вызвала и властью была как бы не замечена.

5

Значит…

Первый том, – 4 июня написал Эммануил Казакевич Константину Федину, – был пробой наших сил и разведкой в стане праздно болтающих и обагряющих руки. Второй, надеюсь, будет более решительным и определенным[40 - Казакевич Э. Слушая время: Дневники. Записные книжки. Письма. М.: Советский писатель, 1990. С. 374.].

За его составление и взялись. Пробуя одновременно расширить отвоеванный вроде бы плацдарм.

Уже 12 мая бюро секции прозы ССП СССР выдвигает идею создания кооперативного писательского издательства. В инициативную группу, которую на первых порах возглавляла Маргарита Алигер, вошли Алексей Арбузов, Александр Бек, Сергей Бонди, Александр Дементьев, Эммануил Казакевич, Валентин Овечкин и другие, а председателями правления будущего Товарищества писателей избрали Александра Твардовского и Всеволода Иванова.

Два с половиной месяца, срок не такой уж долгий, ушли, надо полагать, на согласования, Товарищество обрело новое звучное название[41 - Недатированные «Проэкт <так!> о создании издательства московских писателей „Современник“», «Положение» о его работе и его «Устав», представленные тоже в проектах, находятся в фонде Зои Никитиной. И там же – черновик обращения в ЦК КПСС, заканчивающегося словами: «Мы просим Центральный Комитет утвердить издательство „Современник“» (РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. 467).], и 24 июля в «Литературной газете» появилось сообщение о том, что «Президиум СП поддержал предложения о создании издательства московских писателей „Современник“» (с. 3).

Это еще, конечно, не решение директивных органов, но кооператоры торопятся, уже через четыре дня на заседании инициативной группы принимая «Примерный список ближайших изданий издательства „Современник“». В список, в частности, включены «Доктор Живаго» Б. Пастернака[42 - Вс. Иванов, кого прочили в председатели правления, – по словам его жены Т. Ивановой, – «охотно соглашался и даже наметил список произведений, которые следует опубликовать: первым в списке стоял роман Пастернака „Доктор Живаго“» (Пастернак Б. Собр. соч. Т. 11. С. 286).], «Мы идем в Индию» Вс. Иванова,[43 - Роман выйдет в 1960 году.] «новый роман» В. Гроссмана[44 - Изъят у автора летом 1960 года.], «роман о рабочем классе» В. Дудинцева, «новый роман о советской науке» В. Каверина, «роман о Сибири» Г. Маркова, «роман о Шамиле» П. Павленко[45 - «Кавказская повесть» издана в 1958 году.], сборники статей М. Щеглова и Ю. Оксмана[46 - «Литературно-критические статьи» Щеглова выйдут в 1958 году, избранные работы Оксмана будут изданы в Саратове в 1959 году.]. В разделе «Забытые книги» – однотомники М. Зощенко, А. Платонова, А. Веселого, Н. Эрдмана[47 - «Избранное» Эрдмана будет издано только в 1990 году.], О. Мандельштама[48 - Том в Большой серии «Библиотеки поэта» появится в 1973 году.], М. Булгакова, «Чукоккала» К. Чуковского[49 - Издана с купюрами в 1979 году, без купюр – только в 2008 году.], «Виктор Вавич» Б. Житкова[50 - Полный вариант этого романа был издан только в 1999 году.], «Хулио Хуренито. 13 трубок. Трест Д. Е.» И. Эренбурга[51 - Ранние произведения Эренбурга были переизданы только в первом томе его собрания сочинений (1962).], «Два мира» В. Зазубрина, «Капитальный ремонт» Л. Соболева, «Пушкин» Г. Гуковского (РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. 467).

Всяко, как видим, разно, баланс, – как сказал бы Твардовский, – птиц певчих и птиц ловчих почти соблюден. Начальство, обнаружив в перечне надежные имена П. Павленко, Г. Маркова, Л. Соболева, должно быть довольно, и, – 18 сентября Казакевич пишет Льву Гумилевскому, – «я надеюсь – и у меня есть на это веские основания – что такое издательство, управляемое самими писателями, будет создано и начнет функционировать»[52 - Казакевич Э. Слушая время. С. 382.].

Да и как не надеяться, если даже предельно осторожный К. Федин, возглавлявший тогда столичную писательскую организацию, 17 октября открыл первый номер информационного бюллетеня «Московский литератор» многообещающими словами:

Откладывать дело с организацией «Современника» в долгий ящик после единодушной поддержки его всеми писателями, и в том числе Президиумами СП СССР и Московского отделения СП, не имеет никакого резона уже в силу того, что это – единственно верный и кратчайший путь к радикальному улучшению деятельности другого нашего издательства – «Советский писатель» (с. 1).

Есть надежда даже на собственный журнал, тоже «Современник», где место главного редактора с самого начала уготовано Твардовскому, и именно ему на первом же заседании инициативной группы 7 июня было поручено «представить предложения по поводу организации журнала»[53 - РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. 467.].

Надо сказать, что трудоустройство опального поэта все эти месяцы всерьез волновало не только кооператоров, но и власти. Так, Наталия Бианки, при Твардовском заведовавшая технической редакцией в «Новом мире», вспоминает, как вскоре после отставки в 1954 году Александр Трифонович предлагал ей перейти в возрождаемый журнал «Красная новь», где он будет главным редактором[54 - Бианки Н. К. Симонов, А. Твардовский в «Новом мире». М.: Виоланта, 1999. С. 34.]. А когда проект возрождения старейшего советского журнала[55 - Его, если уж не получится с «Современником», готовы были подхватить и кооператоры – вместе с «тонким» журналом современных рассказов, новелл и очерков «30 дней» (РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. 467) или с возрождаемым журналом «Прожектор», «редакционные коллегии которых также должны быть избраны на демократических началах» (Московский литератор. 1956. № 1. 17 октября).] был после долгих размышлений окончательно похерен во властных коридорах, Твардовскому 18 сентября 1956 предложили место главного в «Октябре».

Он колебался: «Все время думаю, – записано в рабочей тетради, – зовет меня к этой работе, хотя, как вспомнишь все муки, неудовлетворенность и т. п. и как подумаешь, что чего нужно написать <…>»[56 - Твардовский А. Дневник. 1950–1959. М.: ПРОЗАиК, 2013. С. 237.]. И все же отказался – будто зная, что впереди его ждет второе пришествие в «Новый мир».

6

Но издательство, журнал – это все пока мечты и звуки, а работа над вторым выпуском «Литературной Москвы» не останавливалась ни на день.

На открытие поставили некрологическую неподписную заметку об А. Фадееве, застрелившемся 14 мая, и главу из его незавершенного романа «Последний из удэгэ», а замкнули сборник словами прощания со скончавшимся 2 сентября М. Щегловым, который в этом же выпуске был представлен статьей «Реализм современной драмы».

Роман Каверина «Поиски и надежды», завершающий его трилогию «Открытая книга», равно как и вполне казенные стихи А. Суркова, Е. Долматовского, Н. Тихонова, С. Михалкова, других начальников, равно как и вообще значительная часть альманашных публикаций, прорыва не сулили.

Зато немногое, но какое!.. Огромная подборка стихов Марины Цветаевой, предваряемая очерком Ильи Эренбурга! «Из литературных дневников» Юрия Олеши как напоминание о погубленном огромном таланте! Едкая статья Лидии Чуковской «Рабочий разговор», острые размышления Александра Крона о том, как мешают театру идеологические надсмотрщики[57 - «Самая умная статья в „Лит. Москве“ – Александра Крона: о театре. Острая, полная неотразимых силлогизмов», – записал в дневник Корней Чуковский (Чуковский К. И. Дневник. 1936–1969. С. 225).], памфлет Марка Щеглова, где и камня не было оставлено от фундамента соцреалистической драматургии![58 - Принимая эту статью к печати, Казакевич написал Щеглову: «При чтении я испытывал чувство восхищения, давно уже не испытанное мной над критическими статьями. Думаю, что в Вашем лице наша советская литература – может быть, впервые – приобретает выдающегося критика» (Казакевич Э. Слушая время. С. 384).]

И зато…

Воистину, велик и значителен рассказ Яшина «Рычаги», – 15 июня 1957 года, то есть уже после «проработки», записывает в дневник Сергей Дмитриев. – Значителен и велик не как явление художественно-литературное, а как явление самостоятельного движения мысли. Автор, вероятно, и не подозревает, какую страшную и всем известную правду, всеми замалчиваемую правду, он выговорил, выразил. С авторами так бывает[59 - Отечественная история. 2000. № 3. С. 155.], [60 - «Автор „Рычагов“ навсегда останется в русской литературе, те рычаги кое-что повернули», – сказано в письме, которое Александр Солженицын 11 июля 1968 года написал в коридоре перед больничной палатой, где в этот день умирал Яшин («Пусть наступающий не будет слишком злым»: К истории письма А. И. Солженицына к А. А. Яшину // Солженицынские тетради: Материалы и исследования. М.: Русский путь, 2014. <Вып. 3>. С. 246).].

Автор «Рычагов», до того известный лишь колхозной поэмой «Алена Фомина», если и не знал, что он написал, то догадывался.

Два года тому назад, – рассказывал он Каверину, – я послал этот рассказ в «Новый мир». Кривицкий вызвал меня и сказал: «Ты, – говорит, – возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше». Я спрашиваю: «почему?» – а он отвечает: «Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены»[61 - Каверин В. Эпилог. С. 357.].

Словом…

Спасибо за драгоценный подарок, – 17 января 1957 года благодарит Л. Пантелеев Лидию Чуковскую. – Читаю второй выпуск «Литературной Москвы» – как чистую воду пью. Читаю с каким-то трепетным (простите) ощущением, что являюсь свидетелем очень большого события. А ведь выход этих книг – действительно, событие. Обе они войдут в историю нашей литературы – или как предвестие нового подъема ее, или, в худшем (к сожалению, очень и очень возможном) случае, как короткий просвет, «светлый луч в темном царстве»[62 - Пантелеев Л., Чуковская Л. Переписка. 1920–1987. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 86.].

7

Как же он, этот светлый луч, пробился? Куда цензура смотрела?

И здесь стоит обратить внимание на то, что цензорское разрешение на сдачу рукописи в набор (01.10.1956) от подписания в печать (26.11.1956) отделяют чуть более полутора месяцев.

Невелик вроде бы интервал, но в него, совпав по времени, поместились и народное восстание в Венгрии, и обсуждение дудинцевского романа в ЦДЛ, неожиданно превратившееся в триумф писательского вольнолюбия[63 - Как вспоминает Раиса Орлова, «билеты на обсуждение в клубе писателей распределял партком по строгим „номенклатурным“ спискам. <…> Мы остались после обеда и заблаговременно уселись на балконе. Зал заполнился задолго до назначенного часа, не одни мы ухитрились забраться досрочно. Долго не начинали. Снаружи шумела толпа, висели на окнах. Наконец, сквозь толчею пробрались Владимир Дудинцев, руководитель обсуждения Всеволод Иванов, редактор „Нового мира“ Константин Симонов. Они не могли войти в здание из?за толпы, их провели через подвал» (Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. С. 38).В номере «Московского литератора» от 3 ноября, где опубликован сбалансированно сдержанный отчет об обсуждении, помещена и эпиграмма А. Раскина:Не удержать трем милиционерамТолпу, что рвется, клуб наш окружив…Да, видно, не единым «Кавалером»Читатель жив.].

На экстренно собранной в ЦК встрече Хрущеву, еще недавно благодушно либеральничавшему, доложили:

Митинг в клубе писателей состоялся 22 октября. В этой связи напоминаю, что митинг в Будапеште <…> с которого начались события, состоялся именно 22 октября, в тот же час. И тут и там главную роль играли писатели. Трудно поверить, что не имел места сговор. Итак, налицо сговор антисоциалистических сил.

И, – продолжает свой рассказ Евгений Долматовский, вызванный на эту встречу как первый заместитель руководителя Московской писательской организации, – «Никита Сергеевич разбушевался»[64 - Долматовский Е. Очевидец. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2014. С. 143.].

На первых порах младшие товарищи даже попытались его остудить. «Я думаю, что самым неправильным и самым грубым для данного момента было бы административное запретительство, но осуждать, а не влиять и не дискутировать по этому вопросу, это значит загнать болезнь внутрь, это значит надевать на такого рода авторов венок страдальца и мученика со всеми вытекающими отсюда последствиями», – примирительно заявил секретарь ЦК по идеологии Д. Шепилов на пятидневном совещании по вопросам литературы[65 - РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Ед. хр. 12.].

Но куда там! Конечно, фрондерски в ту пору настроенная редколлегия «Литературной газеты» вопреки воле своего главного редактора В. Кочетова еще в октябре сумела не допустить появления на печатных страницах заушательской статьи В. Дорофеева о романе «Не хлебом единым»[66 - Эту статью, – вспоминает Л. Лазарев, работавший тогда в редакции, – «нам раздали ее уже набранной, предупредив, что завтра будет обсуждение на редколлегии, в котором мы должны принять участие. Напечатать статью Дорофеева своей властью, минуя редколлегию и отдел литературы, Кочетов не решился, а может быть, надеялся, что на редколлегии выбьет „добро“ на публикацию. Но не тут-то было, участники обсуждения не склонны были поддаваться нажиму, осознавали, что вопрос решается принципиальнейший (Лазарев Л. Шестой этаж, или Перебирая наши даты. М.: Книжный сад, 1999. С. 59–60).]