Тропарь и коллекта

    – Обращение к Богу-Отцу (перевод с немецкого)

Петер стоял в окружении вражеских солдат. «Стоял» – это было лишь определение его ориентации в пространстве. Голова шумела, а глаза с трудом переводились из одной точки в другую. Лётчик получил сильное сотрясение мозга. Он не помнил, как раскрыл парашют и как приземлился. От какого удара голова шумела и готова была развалиться – о детали самолёта при столкновении с И-16 или о землю при приземлении? Он понимал одно: перед врагом нужно стоять!

– Ну что, фриц, ты отлетался. Шлёпнуть бы тебя за все ваши зверства, да вот сержант не велит, говорит «конвенция» какая-то запрещает. Но под ребро я тебе всё-таки двину!

К Петеру приблизился короткостриженный курносый парень и замахнулся прикладом винтовки.

– Оставь его, Саня, видишь – он важная птица, хоть и молодой!

Рябой крепыш с командными нотками в голосе повертел пальцем у знаков офицерского отличия на мундире немецкого лётчика.

– Судя по тому, как он летает и дерётся в воздухе – он ещё и ас. Передаём Семёнычу, пусть ему и штабным секреты свои расскажет. Непонятно, как при таком росте он в Мессершмитт влезает?

Петера повели по оврагу, переходящему в разветвлённые окопы, к опушке леса. Между деревьями прямо в земле находился вход в виде маленькой двери в помещение, где Петеру пришлось согнуться в поясе. Сержант был прав – его рост был чуть больше допустимого для кабины Мессершмита Bf109F – 192 см.

Командир батареи зениток Пётр Семёнович Славский в школе очень тщательно изучал как немецкий язык, так и историю Древней Германии. К моменту попадания в Уманский котёл он уже был награждён орденом Красного знамени за бои на Халкин-Голе. Разбирался и в тактике воздушных сражений. Он видел много воздушных боёв и понимал, что пленнику просто не повезло, – в воздухе он сотворил невообразимое и находящееся на грани возможностей человеческого организма по вынесенным перегрузкам и времени покидания самолёта:

– Wie hei?en Sie?[33 - Как Вас зовут?]

– Baron Peter von Austen.

Петер расправил плечи и попытался поднять голову, чтобы не выглядеть кланяющимся офицеру врага с орденом на груди. Голова упёрлась в брёвна потолка землянки.

– Ах, да ты ещё и барон, «белая косточка». Ну что ж, Пётр, мы своих прогнали в 1917 году, так что не обессудь, особого отношения не будет. И то – только при сотрудничестве. Иначе – капут, как и всем фашистам! Вот карта – показывай, где аэродром.

Презрение на лице офицера Люфтваффе сказало всё само за себя.

– Не хочешь? Ну что ж будешь судим как военный преступник, враг Советского Союза. С Гитлером скоро будет покончено, вы проиграете эту войну, вы, убийцы-сверхчеловеки! Увести в общий приёмник.

Мерный стук колёс усугублял подавленное настроение военнопленных. Никто не разговаривал: все безразлично лежали на досчатом полу, слегка покрытом сеном. Все берегли силы: энергия была нужна, поскольку есть совсем не давали. Охранникам самим вечно не хватало пищи, они с жадностью и мгновенно поглощали свои пайки; в то, что они захотят кормить «фашист ских фрицев» совсем не верилось. Воды также не было – это было мучительнее всего.

Через два дня поезд остановился в низменной местности с небольшой возвышенностью. По влажности воздуха чувствовалась близость большого водоёма – моря или большой реки. Часть холма была обнесена высокой колючей проволокой с вышками наблюдения. В полутора километрах виднелась сосновая роща с деревьями поразительной геометрической однообразности, а дальше к горизонту – широкая лента реки, лес и группа низких бревенчатых строений между ними. Петер понимал, что им предстоит соорудить подобие таких же, прежде чем атмосферный осадки не будут падать на головы военнопленных. Для просушки мокрой одежды охранники разбросали в толпу коробки со спичками и свалили с трёх подвод кору и сучья.

Земля была покрыта крапивой и другой травой. Попадались растения с широкими мясистыми листьями, попробовав которые на вкус многие согнулись в рвотных судорогах – растение, имевшее на русском языке одноимённое с понятием «простофиля» название «лопух», было очень горьким. Что же касается крапивы, то, будучи обдана кипятком, она становилась вполне съедобной. В первую неделю пребывания на огороженной территории в пищу военнопленные употребляли лишь крапиву. Петер привлёк знания, полученные в университете и с тщательностью химика-органика изучил всё, что предоставляла природа. Во-первых, он обнаружил растущие в ложбинках и вдоль дорог низкорослые растения с листьями практически одинаковой формы, но различные по плотности. Одни из них имели приятный кисловатый вкус и были вполне пригодны для употребления в пищу, вторые оказались ещё важнее – они проявляли антисептические свойства.

Условия существования в поезде, а потом в лагере были слишком суровыми даже для здорового человека, у раненных шансов выжить практически не было. У многих нарывы переходили в гангренозное состояние и человек умирал в мучениях. Всем, раны которых ещё оставляли шанс на существование, Петер «прописывал» несложные процедуры:

– снять остатки бинтов и промыть рану мочой;

– под солнечными лучами просушить размягчённую плоть;

– обложить рану листьями подорожника и обмотать остатками бинтов. Таковой была несложная химио-санитария скотского быта, но она давала положительные результаты.

На краю участка в лощине земля имела повышенную влажность. Сняв верхний слой дёрна и прокопав в глубину с полметра, Петер обнаружил небольшой родник, питавший влажный участок. Это была жизнь! Чистая вода была спасением от дизентерии, которой болел каждый третий. Употребление любой влаги из луж и канав приводило через неделю – другую к тёмно-красным выделениям из кишечника и к страшной слабости. Внутренности подвергались мучительным приступам каждые пятнадцать – двадцать минут. Добежать до отхожего места удавалось не каждому, а стирать было, разумеется, нечем. Наличие огня позволяло кипятить мутную влагу и некоторые пили с голодухи завариваемую смесь из коры, ромашек и других трав. Петер предупреждал об осторожности при употреблении незнакомых трав, и эта осторожность была оправдана – несколько человек умерло от перитонита[34 - Воспаление париетального и висцерального листков брюшины. При отсутствии медицинского вмешательства приводит к летальному исходу.].

Строгая вегетарианская диета, включавшая три блюда: суп из щавеля и крапивы, тушеную крапиву со щавелем и кореньями и салат из крапивы вскоре закончилась – русские стали кормить. Остатки арийской стойкости, породившей через несколько месяцев в Петере даже своеобразный юмор, открыли ему ещё одну истину: русские были значительно гуманнее в обращении с пленными, чем соплеменники, воспитанные на догматах шовинизма и национал-социализма. К практически одинаковой смертности среди русских и немецких военнопленных приводила природная русская неорганизованность и медлительность в ситуациях, требовавших проведения экстренных санитарно-эпидемиологических мероприятий.

На исходе второй недели пребывания в загоне из проволоки утром у ворот остановилась телега и с неё сошла пожилая женщина. Она объявила на плохом немецком, что пленным выдаётся по полфунта хлеба на человека. За секунды это «лакомство» исчезало в желудках истощённых. В полдень был обещан суп и, – Mein Gott!, – обед состоялся! Жидкая похлёбка имела рыбный запах и включала маленькие кусочки чего-то белкового, то ли плавников, то ли чешуи. Но это была – Надежда, гласившая, что система снабжения русских работает, и пленных не собираются морить голодом. ещё через неделю в похлёбке уже можно было различать кусочки рыбы. Это было воистину праздником! Петер решил ознаменовать данное событие пополнением багажа слов трудного языка русских. Для произношения названия «праздничного» первого блюда нужно было набрать в лёгкие воздуха, как перед употреблением дозы шнапса, и резко выдохнуть: – Ух-ха!

Началось строительство бараков. Прошагав полтора километра, военнопленные попадали в сосновую рощицу, где была развёрнута заготовка стройматериала. Топоры и пилы выдавали тут же, после чего охранники становились бдительнее. Была установлена норма рубки – четыре кубометра в день. Было также объявлено, что не выполнявших норму перестанут кор мить. Несмотря на безостановочную работу, норму выполнить ослабшим было чрезвычайно трудно. К тому же в начале деревья валили хаотически и тут же распиливали, что загромождало дорогу к опушке рощи, где только лишь в сложенном состоянии древесина подвергалась учёту. Первое усовершенствование Петер предложил через три дня хаотической рубки леса. Он рассчитал, что дерево падает в нужную сторону не только лишь от упора с противоположной падению стороны длинными палками. На раскачивание уходили последние силы пильщиков и последующий отдых перекрывал весь временной запас от ускоренного пиления. если сделать пропил ствола лишь до половины с противоположной от направления падения стороны, а потом произвести зарубку напротив и ниже на 15 сантиметров, дерево ложится аккуратно в сторону зарубки. В момент падения остаётся лишь слегка подкорректировать действие земного притяжения, упирая ствол хотя бы даже рукой.

Второй приём, резко повысивший выработку, был внедрён после того, как на пути к роще под зоркий взгляд лётчика попал развал камней небольшого пригорка. Камни были твёрдым песчаником – пемзой и годились в качестве абразива. В первый раз, когда Петер вместо начала работы стал затачивать свой топор и потратил на это 10 минут, охранник окрикнул его:

– Фриц, ты завтра без жратвы! Норму точно не выполнишь.

Однако, вопреки угрозе, зарубка острым как бритва топором производилась в считанные секунды: на 25-ти – 30-ти сантиметровые стволы Петеру было достаточно десяти – двенадцати ударов. его длинные руки создавали такой момент после замаха, что усилие летящего острого металла преодолевало сочную древесину ствола легко. Отскакивающие щепки были скорее не щепками – а маленькими пеньками. Эффект превысил ожидания. Бригада из шести человек, в которую входил фон Остен, чуть-чуть не дотянула до двух дневных норм. Он стал явным лидером и авторитетом. На вопрос охраны:

– Кто бригадир? – с момента второго рационализаторского предложения все дружно указывали на Петера. Так он получил прозвище (кличку, кликуху, погоняло, ярлык, погремуху…) «Бригадир», приставшее к нему навсегда, в том числе и в блатном мире, который не заставил немецкое сообщество военнопленных ждать себя долго.

«Из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 мая 1929 г.

Слушали: Об использовании труда уголовных арестантов.

Постановили: Перейти на систему массового использования за плату труда уголовных арестантов, имеющих приговор не менее трех лет, в районе Ухты, Индиго и т. д. Поручить комиссии в составе т.т. Янсона, Ягоды, Крыленко, Толмачева, Угланова подробно рассмотреть вопрос и определить конкретные условия использования арестантского труда на базе существующих законов и существующей практики».

Для реализации планов Партии и Советского государства в 1930 году в структуре ОГПУ учреждается главное управление лагерями – ГУЛАГ, полностью подчинившее себе многие строительства, ведущиеся силами заключённых различного лагерного контингента. Жернова, перемалывающие судьбы огромного количества советских граждан, осуждённых, в том числе, и во внесудебном порядке, к сороковым годам 20 века сформировывают своё новое отношение к заключённым. Рабочий день увеличивается до десяти и более часов, а пайка урезается, не достигая физиологического минимума.

Как следует из официальных данных: «Уменьшение количества заключенных с 1 500 000 человек в 1941 г. до 700 000 в 1945 году произошло, прежде всего, вследствие увеличения текучести контингента: через лагеря и колонии ГУЛАГа в военное время прошло более 5 000 000 человек, из них около 1 000 000 освобождено досрочно и отправлено на фронт, а 2 000 000 умерло».

Социально-опасный контингент – осуждённые по политическим статьям не допускались к административным должностям для предотвращения опасности изменений политического строя. А для поддержания дисциплины использовались уголовники. Им доставались «блатные» рабочие места: бригадиров, кладовщиков, комендантов и т. д. Не наказывались, как правило, террористические методы «наведения порядка» блатными. Издевательства урок над политическими и представителями других контингентов вошли в правило. Это позволяло администрации ГУЛАГа уменьшить бремя забот о выполнении производственных заданий и поддержании внутреннего порядка.

Оглядываясь на опыт тридцатых – сороковых годов 20-го века, мы понимаем нынче, что термин «За правдой нужно идти к Дону Карлеоне» – скорее международный, чем сицилийский. Неофициальная «подпольная» власть, выращенная создателями и кураторами ГУЛАГа, власть сильная и, зачастую, более справедливая с точки зрения не официального закона, а со стороны осознаваемой справедливости жёстких тюремных будней. Она взращена на силе характера и стойкости находящихся между жизнью и смертью, на тонкой психологии, а порою и на поддержке высшими силами находящихся «на краю».

«Советская тоталитарная система не знала лагерей смерти, подобно Освенциму и аналогичным фашистским учреждениям. Исключение, может быть, составляет только Сухановская тюрьма НКВД, где, по непроверенным данным, имелся крематорий. Для советской системы, равно как и для кремлевской элиты, заключенные были прежде всего дешевой рабочей силой. Задачи поголовного их истребления не ставилось. До нас не дошло ни одной инструкции или приказа, нацеливавшего местное руководство на уничтожение заключенных. Напротив, гулаговские начальники, допустившие расточительное использование государственных людских ресурсов, к коим зеки, без сомнения, причислялись, – наказывались. Гибель тысяч несчастных до определенного предела рассматривалась «верхами» как неизбежная плата за дешевизну рабочей силы. Если же смертность заключенных становилась массовой, доходила до 1/5 или даже до 1/4 контингента – это в глазах высших инстанций виделось уже как небрежение государственными интересами»[35 - http://www.nakop.ru/topic/10556-speckontingent-v-sisteme-gulag/ (http://www.nakop.ru/topic/10556-speckontingent-v-sisteme-gulag/)].

Стимулирование незначительным дополнительным пайком повышения производственных показателей среди заключённых и увеличения их выработки было бессмысленным с точки зрения самосохранения: при необходимой физиологической норме в 3000 калорий при физических нагрузках норма составляла немногим больше 2000 калорий. В свою очередь дополнительный паёк не компенсировал повышенных физических нагрузок при перевыполнении плановых заданий. Тюремная справедливость в устах опытных урок звучала так: «Губителен не маленький паёк, а большой». И это было правдой, которую не мог изменить даже воспитуемый в лагерных контингентах патриотический призыв трудиться на благо Родины и победы.

Неплохо разбиравшийся к тому времени в русском языке Петер фон Остен (он же Бригадир) услышал однажды разговор двух охранников, наблюдавших за работой его бригады.

– Вань, гляди что творит эта фашистская сволочь! Он же сущий стахановец. Норму перевыполняет при ихней-то жратве. Как это понять и объяснить комсомолу сороковых? Ведь сводки от нашего начальства наверх идут. Неужто правду докладывают?

– Не, Сидорыч, во-первых, за перевыполнение нормы не семь рублей ему на спички и соль положено, а четвертак[36 - За трудовой день немецких военнопленных, продолжавшийся 10 часов, выполнявшему от 80 до 100 % нормы, причиталось 7 рублей в месяц на предметы первой необходимости, а за перевыполнение установленных норм – 25 рублей.]. А, во-вторых, смешивают цифры по «Нефтестройлагу». Сейчас в Сызрани завод достроят – новые ОЛП[37 - Отдельный лагерный пункт.] появятся. Фронту нефтепродукты нужны. Дружба народов пойдёт, однако.

Разговор закончился дружным «ржанием», но Петер понял главное – скоро на зону пришлют пополнение. Через неделю в новенький барак ввалились блатные. Их претензия на лидерство, лучшие места, еду и курево имели до поры, до времени, наивысший приоритет, подкрепляемый жёсткими мерами наведения порядка, превосходившими по хитрости действия экзекутеров СС. Так, выменявший у крестьянина из местной деревни сделанную из орешины свирель на пачку махорки Ганс Берман тут же на вырубке подвергся нападению блатного – покрытого оспинами Барбоса. Тот, попытавшись отобрать махорку, был встречен профессиональным приёмом фехтовальщика – Берман не только повалил его полутораметровой орешиной, но и оскорбил. После удара он зашёл за ствол сосны и помочился. Брызги, подхваченные ветром, попали на лицо Барбоса.

– Ништяк[38 - Хорошо.], не шерстяной[39 - Выдающий себя за авторитета.] ты, а падла. Косяк запорол![40 - Совершил неправильный поступок.] Пришью![41 - Убью.]

На следующее утро Ганс Берман не встал на утреннее построение. Подошедший к нарам спящего охранник обнаружил в его ухе забитый одним ударом гвоздь. Бригадир не стал спускать на тормозах гибель собригадника. Он стал искать пахана[42 - Преступный авторитет.].

* * *

Иван Савельевич Сычёв – в блатном мире «Сыч» – в свои 27 лет от роду на свободе пробыл всего 12. В 1926 году со смертью вождя мирового пролетариата коллективная диктатура Ленина-Троцкого окончательно превратилась в философское направление «ленинизм». Обострилась борьба внутри коммунистической партии. Престижной считалась принадлежность к правящим кругам, партия, расширяясь, начала проводить «чистки» для выявления «лживых» коммунистов. Таковым «уклонистом» и пособником Троцкого был признан отец Ивана Савельевича – Савелий Феофанович Сычёв – собственник коммунального банка, уроженец г. Саранска. Поддерживая сельскохозяйственный сектор, он выступил против «ножниц» закупочных цен на зерно. У крестьян с предоставлением земельных наделов в аренду появилась дополнительная мотивация, повысилась производительность их труда.

Но огромные траты на промышленность и восстановление народного хозяйства после Гражданской войны требовали дополнительных вложений в бюджет. Налоги на зажиточных крестьян не спасали положения, так как повышенный налог не стимулировал высокие урожаи – быть зажиточным стало невыгодно. Класс середняков стал стремительно расти, а казна – уменьшаться. Тогда было принято решение использовать новый способ наполнения казны – снизить закупочные цены на зерно. Появилось понятие «ножницы цен». Начав внешнеэкономическую деятельность, коммунальный банк обрёк своего владельца на партийную расправу. Лидер «старого образца» и «троцкист» Савелий Феофанович за критику непродуманности сельскохозяйственной политики государства был арестован и расстрелян. Он пал жертвой конфликта между авторитарной коммунистической системой управления и рыночной моделью экономики. Иван Сычёв из банкирских детей-баловней превратился в беспризорника и после первой же неудачной кражи оказался в детском приёмнике-распределителе. Будучи распределён в семью крестьянина – середняка, он в драке с местными парнями вилами пригвоздил обидчика к двери сарая и тем самым открыл двери в многообразное, «цветное» пространство своей тюремной жизни.

Унаследовав от отца-банкира природную смекалистость и расчётливость, а также политическую бесстрашность, а от уличных похождений – лисью осторожность, Сыч очень скоро преодолел иерархию преступного мира, попав на самый её верх. «Мужиком» он стал практически сразу, обладая уникальными вычислительными способностями. Например, он мгновенно считал количество слогов в словах произвольной длины или умножал безошибочно двузначные числа. Блатные в своих разборках при денежных операциях или при любом сложном подсчёте тут же обращались к нему и всегда получали правильный ответ. Обладая такими данными, Сыч был главным пособником обоснованности «предъявы», скорость которой и справедливость была гарантией успешности любой разборки. Количество «спросов» с блатных, пользующихся услугами Сыча, равнялась нулю. Через некоторое время Ивана Савельевича, имеющего в уме всю информацию о движении каждой копейки в общаке[43 - Воровская касса, куда отчисляются деньги всеми «авторитетными» преступными группировками.], приняли и в среду «блатных». По своим физическим данным он был явным лидером – хорошее питание в голодный период Революции большевиков и первые годы НЭПа положительно сказались на его росте и физиологии русского богатыря. Вилы, пригвоздившие к стене сарая местного задиру-парня, вытаскивали из дубовой доски вместе с трупом три милиционера сперва по очереди, а потом сообща. Для коронования в качестве «законника» Сычу не хватало как минимум, соблюдения им двух пунктов из семи Положений воровского закона, вернее, из дополнительного свода понятий[44 - – Отказ от сотрудничества с любыми властными структурами;– Никогда не давать показания;– Никогда не признавать вину;– Не иметь семьи;– Периодически «садиться» в места лишения свободы;– Не работать ни при каких условиях;– «Держать» порядок в зоне, то есть разбирать конфликты, не допускать ссор, поножовщины и т. д.;– Наладить снабжение ШИЗО (штрафной изолятор) – ПКТ (помещение камерного типа);– Пополнение воровского блага, то есть дани, собираемой со всех осуждённых, заключённых и других лиц.] к воровскому закону. Во-первых, он был работящим человеком, любителем художественных промыслов, уважавшим как плоды собственного труда, так и производственные достижения умельцев-профессионалов, нарушая тем самым шестой пункт дополнительного свода – никогда не трудиться. Кроме этого он имел уникальную способность – никогда, ни при каком голоде и конкуренции за кусок пищи не садиться за её приём без молитвы. К этому он был приучен в семье отца, свято соблюдавшем все церковные обряды матушки-России и отмечавшим, не жалея денег и иных ресурсов, все церковные праздники.

Савелий Феофанович научил сына основным молитвам и обращениям к «небесным помощникам» в судьбе грешных землян и к святым помощникам в борьбе за свободу и независимость России-матушки. При этом отец старался, чтобы сын воспринял судьбу святых внутренним убеждением, осознавая необходимость следования примеру самых достойных предков. Таковыми были святые Борис и Глеб.