Правильный пацан

«Мочи всех, на хрен!..»

«У-у-уй! Не надо, мальчики!..»

«Вот тебе, черножопый!.. Вот!.. Вот!..»

«Не трогайте ребенка, ироды!.. Ребенка пожалейте!..»

«Аа-аааа-аа!..»

«Х-хек!.. Х-хух!..Х-хах!..»

Лясь! Лусь! Лызь!

Новообращенный скинхед Вася-Песец, орудуя сразу двумя свинчатками, умудрился за полминуты раскровенить пять подозрительных физиономий и теперь подбирался к шестой, пытающейся укрыться среди цветочных букетов. Костик Рамштайн с Бобром методично охаживали по ребрам сбитого с ног негритоса. Обдолбавшийся Варяг размахивал опасной бритвой, сатанея от того, что никак не получается располосовать кого-нибудь как следует. А Леший и Вервольф вплотную занялись противником с характерной щетинистой физиономией, который не только не струсил во время неожиданного нападения, а даже пытался проявить свой воинственный характер.

– Акзывы сыким! – рявкнул он, за что немедленно получил от Вервольфа в ухо и отлетел прямо на Лешего, уже изготовившегося для прицельного пинка.

– Н-на!

Небритый согнулся пополам, хватая ртом воздух, а руками – пострадавшую мошонку.

– Н-на! – слегка запыхавшийся Леший ударил его по затылку сведенными в замок руками. – Дома сиди, чучмек! В сакле своей вонючей!

– Мам ваших я имел, щенки! – просипел гость столицы. – Весь род ваш поганый до десятого колена!..

– Ах так? – мгновенно рассвирепел Вервольф. – Ну-ка, Леха, подсоби!

– Чего? – оживился Леший.

– Делай как я, вот чего!

Повозившись немного вокруг вяло сопротивляющегося мужчины, парни подхватили его под руки и, разогнавшись как следует, дважды протаранили его головой кафельную стену пешеходного тоннеля.

Вторая пробежка, во время которой полуоглушенный мужчина уже не оказывал никакого сопротивления, вышла удачней.

Плитка и лобная кость хрустнули одновременно, породив сочное: «хрясь!» Ноги мужчины, которыми он только что кое-как перебирал, слепо подчиняясь двум парням, обмякли. Поверх настенного лозунга «ВЛАСТЬ НАРОДУ» осталась красная клякса, а мужчина сполз на пол, прижимая к животу пижонскую барсетку.

Его перевернули на спину, несколько раз пнули и оставили в покое, да только вряд ли он испытал от этого облегчение.

Кровь из разбитой головы мужчины заполняла его глазницы, а он, не мигая, глядел в потолок, на котором как раз ничего не происходило.

Все вокруг двигались, падали, вставали, бежали или как минимум вопили во всю глотку, а Кабир Хаким не принимал никакого участия в общем столпотворении. Его короткая миссия закончилась. И в Москве, и вообще в этом подлунном мире.

Глава 2

Птица-счастье завтрашнего дня

1

Вы спросите: какие такие заботы могут быть у уличного музыканта, если на улице весна, если прописка в порядке и пальцы целы, чтобы брать гитарные аккорды да перебирать струны, прислонившись спиной к стене подземного перехода.

На первый взгляд – никаких особых забот. Заливайся себе соловьем, «местовые» вовремя плати, с ментами не заводись, ну и с водочкой поосторожней: не ужрись вусмерть на радостях по причине того, что пережил долгую-долгую зиму, а впереди тебя ожидает долгое-долгое лето.

Москва – она, конечно, не райские кущи, но в мае и здесь благодать. Иногда. Местами. Стоит лишь очутиться в нужное время в нужном месте – и лови свою синюю птицу удачи за хвост. Одни в лотерею постоянно выигрывают, вторые – собрав коллекцию счастливых крышечек или фантиков, бесплатно по заграницам разъезжают, третьи просто правильное пиво хлещут и потому отбою от противоположного пола не знают. Короче говоря, если ты, к примеру, Саша, то купи себе обнову в «Мире кожи» и радуйся. А если ты, наоборот, Даша, то тебе в «Снежную королеву» надо, там по весне на женские дубленки такие скидки, что закачаешься.

Ну, а погожим весенним вечером многие граждане и просто так улыбаются до ушей, без всякой видимой причины. Неужели, наконец, жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи?

Может, оно и так, да только не совсем. Во всяком случае, что касаемо Сереги Леднёва, двадцати девяти лет от роду.

Сухощавый шатен, рост – выше среднего, плечи прямые, зато нос слегка скособочен – это на память о первых днях службы в рядах доблестной и непобедимой. Серегу тогда хмельной «дед» носки простирнуть попросил, а он старослужащего на три нехорошие буквы послал, со всяческими уточнениями курса. Непорядок. «Дед» обиделся, других «дедов» кликнул, вот они нос Сереге и своротили, не считая всяких прочих повреждений различной тяжести – там кровоподтек, там гематома, здесь закрытый перелом, а здесь открытый. В армии это называется «упасть с лестницы». В соответствии со своей легендой, Серега так неудачно сверзился, что от ноябрьской присяги до самого Нового года в себя приходил, но сдюжил, выкарабкался.

Чужие носки стирать он так и не выучился, зато, пока в санчасти отлеживался, на гитаре бренчать наловчился да песни орать:

Ты боли-боли-боли, голова,
Лишь была-была-была бы цела!
Нам разлука да не страшна,
Коль встреча да суждена!

Ох, товарищи, держите ж вы меня,
Я от радости займусь, как от огня,
Не осиной в сыром бору,
А соломою да на ветру! Юх!

В ту пору Серега голосовые связки до хрипа извел и не меньше десятка струн изорвал, но по-настоящему инструмент освоил позже, когда уже в ставропольском госпитале валялся с половиной вырезанных кишок и контузией, от которой его на первых порах клинило чуть ли не ежедневно. С годами полегчало, хотя брюхо подводило постоянно – не казенное ведь. Брюхо Сереге под Аргуном покромсало минными осколками, если кому интересно. А самому Сереге от этого интересу было мало, он прошлое вспоминать не любил, на вопросы любопытствующих откликался коротко и очень неохотно:

– Чё на войне было? А сплошная жопа, куда ни ткнись. Бо-ольшущая такая. Как у всех наших генералов, вместе взятых.

Станут такого грубияна просить воспоминаниями делиться? Правильно, не станут.

Он ведь и послать по матушке может, Серега, если шибко достанут. И в зубы двинуть. У него брюхо и нервишки попорчены, а денег лечиться – нетути. Ему государство какую-то там пенсиюшку нерегулярно платит и делает вид, что никакого такого инвалида Сереги Леднева не существует в природе.

Он ведь, если разобраться, ничего такого геройского не совершил – просто побежал, куда было приказано, и напоролся на мину. Может, его отцы-командиры подорваться надоумили? Нет, ничего подобного. Тогда, может, кто-нибудь из столь ненавистных Сереге армейских генералов с птичьей фамилией типа Грачев или – бери выше – Лебедь? Опять нет. Что ж тогда на судьбу пенять, злобиться, молодость свою загубленную проклинать? Сам кругом виноват, на пару с помкомвзвода Гуляевым, который на коварную мину-лягушку наступил по запарке.

Гуляеву, правда, больше досталось – ему обе ноги оторвало, а остальное так покорежило, что пришлось потом всем взводом саперными лопатками собирать гвардии сержанта. Серегу же на носилки – и в лазарет, все чин чинарем. Заштопали, перебинтовали бесплатно, перловой кашей подкормили. Живи, парень, радуйся. Широка страна твоя родная, много в ней лесов, полей и рек!..

Казалось бы, Сереге судьбу свою не хаять, а благодарить надо – за то, что живой, почти целый и не калека. А он очерствел душой, стал зверем на мир смотреть, улыбнется – как волчьим оскалом одарит: к нам не подходи!

Так и жил с недобрым взглядом, с волчьими повадками. И песен веселых, радостных, жизнеутверждающих не признавал вовсе. Возьмет свою обшарпанную шестиструнку наперевес и рвет душу себе и окружающим:

Отбивался, как мог,
да ведь били гурьбой:
увернешься от ног —
попадешь под прямой.
Кровь в глазах, как вино,
и мешает смотреть.
Мне осталось одно —
Взять да и помереть.