Путь в Вальхаллу

– Не знаю. В какого-нибудь. Или в инопланетян, например.

– Даш, что за глупости? Бог… он, может, и есть, а инопланетяне – это ж вообще…

– Понятно. Значит, не веришь, – Даша вздохнула, – я сегодня обращалась со странным мужиком. Может, он и сумасшедший…

– Ты не вздумай вступить в какую-нибудь секту, – строго перебила Галина Васильевна.

– Мам, я ж не дура, – Даша посмотрела на нее укоризненно, – да и не звал он никуда – он просто рассказывал про гномов. Они приходили к нему по ночам и подсказывали, что надо делать, и все у него всегда получалось. Классно, да?

– Классно, – Галина Васильевна улыбнулась, – глупенькая ты у меня еще.

– Уж какую воспитала, – Даша поставила пустую чашку, – спасибо, мамуль. Пошла учить дальше.

Оставшаяся после ее ухода тишина не угнетала, потому что день секретарши и так проходит в постоянном общении, но все равно что-то было не так – чего-то не хватало.

…Наверное, не хватает будущего, – решила Галина Васильевна, – того, во имя чего начинается каждый день… Дашка уже взрослая – не сегодня-завтра выскочит замуж… тут, правда, подумаешь о Боге… – но поскольку никаких конкретных мыслей о нем в голову не приходило, она снова включила телевизор, где нетерпеливый народ, по старинке, уже стрелял хлопушками и запускал ленты серпантина.

– Новогодняя ночь – это время исполнения желаний, – торжественно произнес диктор.

…Не знаю, не знаю, – мысленно ответила Галина Васильевна, – сколько я пережила этих новых годов, и ни одно желание не исполнилось… А какие ж у меня были желания?..

Она отвернулась к окну. Происходившее там гораздо точнее иллюстрировало ее воспоминания, нежели нарочито веселые эстрадные звезды, потому что за окном было темно, и лишь взлетали одинокие ракеты, которые тут же гасли. В своей жизни подобные «ракеты» Галина Васильевна могла пересчитать по пальцам.

Вздохнув, она принялась мыть посуду. Потом перебралась в комнату, где стоял другой телевизор – побольше, и хотя цвета в нем казались ярче, но программы-то шли те же самые. В одиннадцать она встала, чтоб пожелать дочери спокойной ночи. Одиннадцать – это было ее время, когда глаза начинали закрываться сами собой, и если «перегулять», то не уснешь часов до двух – она уже пробовала.

Сегодня все прошло удачно – она сразу стала погружаться в пустоту… и вдруг в этой пустоте возникло странное дерево. Его ветки были бесконечны; один корень тянулся в небо, другой стелился по земле…

– …Мам, ты чего?!..

Галина Васильевна почувствовала, как кто-то тормошит ее за плечо. Картинка мгновенно исчезла, и исходивший от нее ужас, рассеялся. Ощутив мягкость постели, Галина Васильевна открыла глаза. В неярком свете, лившимся из коридора, она увидела испуганную дочь, которая стояла в одних трусиках, а спутавшиеся волосы скрывали крошечную грудь. Галина Васильевна улыбнулась, осознав, что это ее квартира – ее незыблемый мир, и ее дочь, здоровая и невредимая…

– Ну, ты даешь!.. – Даша зевнула, – мам, ты чего орешь, как потерпевшая? Я уж думала…

– Сон приснился.

– Сны у тебя, блин… – Даша сочувственно покачала головой. Прошлепав босыми ногами, она выключила в коридоре свет и сразу исчезла в темноте.

Галина Васильевна отвернулась к висевшему на стене ковру, вдохнув неистребимый запах пыли. Недавние ощущения она помнила отчетливо, но само содержание сна было явной аллегорией, которую она не могла истолковать, а потому закрыла глаза, просто стараясь думать о чем-нибудь хорошем.

Даша тоже легла, однако некорректно прерванный сон не желал возвращаться. Она героически попыталась освежить в памяти свои познания в мировой экономике, но перед глазами тут же возникала гнусная рожа Колобка.

…Сюр, миленький, подскажи, по какой теме этот козел завтра будет гонять меня? Ну, пожалуйста… – воображение радостно вернуло ее в благостное лоно фантазий, а сон любит всякие фантазии, поэтому не замедлил вернуться. Правда, был он странным и отличался от тех, которые она видела раньше – кто-то монотонным голосом будто читал вслух книгу без картинок.

«…Седой Старик с длинными спутанными волосами и морщинистым лицом сидел на вершине, глядя вдаль единственным глазом. Второй глаз закрывала черная повязка, но он давно привык обходиться без него, променяв физическое зрение на внутреннее, способное видеть суть вещей и явлений. Такой обмен был осмысленным, и Старик никогда не жалел о своем поступке – теперь он мог ощущать себя в прошлом и будущем, поэтому настоящее являлось, скорее, игрой, нежели ценностью, за которую с таким бессмысленным упорством цеплялись существа, именуемые людьми. Да и что они такое, люди?.. Древесные щепки, в которые он сам вдохнул жизнь!

Оживить щепки – это была смелая идея, не получившая одобрения ни у Фригг, ни у других асов, помогавших обустроить вновь создаваемый мир – лишь чужаки, пришедшие из Гардарики, считали людей не самыми плохими соседями, потому что нечто похожее создали и сами на просторах своих бескрайних степей.

Старик не видел в людях ничего хорошего, но у него имелись свои соображения на их счет, ведь только из людей можно было собрать войско, способное сразиться с обитателями Хель. Ни крошечные мудрые альвы, живущие в горах, ни могучие самолюбивые ётуны не пойдут с ним в Последнюю Битву, а людей можно соблазнить на этот безумный шаг, обещая вечное блаженство, именуемое Вальхаллой.

Только думать о Последней Битве Старику не хотелось, потому что проклятая вёльва, хоть и считалась великой прорицательницей, так и не открыла ее исхода, а это постоянно навевало мрачные мысли. Жаль, что он не может увидеть, чем все закончится – для этого, наверное, надо было отдать и второй глаз, став слепым, как сама вёльва…

Старик смотрел вдаль и думал, как легко живется людям, судьбы которых предрешены, а зрение ограничено двумя глазами. Что они видят? Бурное море, в котором тонут их жалкие суденышки?.. Так ведь это всего лишь река Трунд, через которую могучий конь Слейпнир способен перескочить одним махом. Они даже не подозревают, что в ее водах обитает Мировой Змей, с которым лучшим из них еще предстоит сразиться.

На горизонте люди видят скалы, только до поры до времени им не суждено знать, что в них существуют ворота Вальгринд – Ворота мертвых… Впрочем, зачем им знать об этом? Тех, кого Старик заберет к себе и назовет эйнхериями, беспрепятственно пройдут по мосту Биврёст (люди почему-то называли его «радугой»), и ворота перед ними откроются сами собой. Эти избранные, конечно, счастливее прочих, но даже им никогда не коснуться ветвей ясеня Иггдрасиль, соединяющего миры, из-под корней которого вытекает мрачная и холодная река Гьёлль, унося недостойных стать эйнхериями в мрачный Хель…

Откуда появился Хель, Старик помнить не мог, ведь тот возник в Начале Времен, а он сам родился позже, во Времена Творения. Хотя какое это имеет значение, если мир уже создан таким, какой он есть, и изменить его может только Последняя Битва?.. Нет, все же лучше думать о начале времен, чем о конце!..

Вначале, как говорила вёльва, был Нифльхейм – зияющая тьмой ледяная бездна, в центре которой бурлил кипящий котел Мусспель. Из котла вылетали ядовитые брызги и стекленели, сталкиваясь с холодом Нифльхейма. Из них-то в Начале Времен и возник великан Имир. Чтоб великан не умер с голода, тогда же появилась чудесная корова Аудумла – она лизала холодный камень, и на нем стали прорастать волосы. Потом из камня, поросшего волосами, возникла голова – его голова (Старик помнил, что старым был изначально, только глаз тогда у него было два). Потом Аудумла «вылизала» Тора, Фригг и остальных асов… Дальше Старик все помнил и без вёльвы.

Помнил, как они убили Имира и кровь его заполнила зияющую бездну, а из тела великана сделали землю; из костей – горы; из зубов – прибрежные скалы, мозг же подбросили вверх, превратив в тучи. Из черепа сделали небосвод (при этом землю пришлось загнуть по краям, чтоб получились опоры). Ох, и нелегкая была работа!.. Сами они б никогда не справились с ней – пришлось сделать из плоти Имира ётунов, которые, конечно, уступали Имиру, но все равно были огромными и могучими. Они запросто держали небо, но не могли своими ручищами закрепить его. Тогда пришлось создавать еще и альвов – крошечных, но умелых мастеров, которым до сих пор в ремесле нет равных.

– Ты задумчив, а тебе ведь не свойственно думать, – сказал Тор, подходя к Старику, восседавшему на вершине (как всякий ас, Тор знал, что это не просто вершина, а верховный престол Хлидскьяльв, с которого видны все миры), – ты больше привык носиться над землей с полчищами мертвецов, сея раздоры и битвы. Не пойму, почему ты занимаешь престол, несмотря на то, что меня люди любят гораздо больше.

– Люди?.. – Старик повернул голову, – причем здесь люди? Мне они неинтересны, люди… О них заботятся норны, уже расписавшие судьбу каждому, а меня волнует судьба моих миров! Потому восседаю на престоле я, а не ты!

– Допустим, ты прав… – нехотя согласился Тор, и этого оказалось достаточно, чтоб Старик тут же простил его предыдущую дерзость и глупость.

– Иногда я думаю, может и не стоило убивать Имира? – произнес он, рассуждая вслух.

– Но из чего б тогда мы сделали все это? – удивился Тор, обводя рукой пространство.

– Подобное порождает подобное, то есть смерть порождает смерть. А если действительно так, исход Последней Битвы предрешен не в нашу пользу… хотя вам не понять этого…

– Где уж нам! – обиделся Тор и исчез, а Старик опустил взгляд, изучая то, что находилось у него под ногами.

А находился там город. Люди, которым никогда в своей земной жизни не дано побывать в нем, называли его – Асгард. Висел он между небом и землей, спрятанный в кроне ясеня Иггдрасиль. Даже если когда-нибудь люди сумеют преодолеть реку Трунд и научатся проходить сквозь горы, то взобраться по ветвям Мирового Дерева им не суждено никогда, и никогда они не поймут, что радуга – не преломленный свет, а мост Биврёст…

Старик видел Асгард как на ладони – в центре располагался просторный тинг, где асы принимали важнейшие решения; к тингу примыкали золотые палаты, в которых они беспечно тешились едой, хмельным питьем и слушали пение скальдов. А, вот, дальше, до самых гор простиралась Вальхалла – самый важный и самый ценный объект Творения.

Старик вспомнил, как когда-то заглядывал туда, с ужасом отмечая, что время идет, а эйнхериев не прибавляется. Но потом чужак по имени Фрейер, принес замечательную мельницу, способную намолоть всего, что пожелает вращающий жернова. Глупец из Гардарики!.. Он зачем-то молол радость!.. Старик вспомнил, как украл мельницу и стал молоть богатство, ведь если есть богатство, кто-то обязательно захочет присвоить его. Люди стали сражаться, и появились павшие; среди павших непременно возникали герои – только они, а не умершие во благе, способны стать эйнхериями. А уж дальше все было совсем просто – оставалось вернуть им жизнь и научить превращаться в огромных свирепых волков, способных рвать зубами любую добычу. Тогда и валькирии перестали скучать, а принялись исполнять над полем брани свои великолепные, безумные танцы. Да, украсть мельницу было воистину мудрым решением.

Старик устремил довольный взгляд к заветному чертогу, в котором заключался весь смысл существования – там эйнхерии вечно сражались друг с другом, готовясь к Последней Битве. Копья вонзались в ставшие бессмертными тела, мечи гулко дробили шлемы и черепа, а кровь из ран поднималась выше колен бойцов и стекала по ветвям ясеня Иггдрасиль. Вот оно, обещанное блаженство – Вальхалла!.. Только по ночам звон оружия сменяется выкриками опьяневших от пива бойцов и богатырским храпом. Тогда они забывали, кто на чьей стороне бился, а поутру вновь хватались за мечи, и брат шел на брата, сын на отца… И это правильно – никто ж не знает, кого встретит среди темных полчищ Хель, ведомых Мировым Змеем и волком Ферниром.

Старик гордился своим войском, и его закрытый повязкой глаз подсказывал, что победа должна остаться за ними!.. Но почему же тогда вёльва, ведавшая будущее, прятала свои пустые глазницы и молчала? Сомнения вновь рвали сознание Старика, как его любимчик – кровожадный волк Фреки, будет рвать плоть равносильного ему, ужасного волка Фернира…»

Резкий звук ворвался в размышления Старика, но это не было сигналом к Последней Битве. Даша узнала в нем мелодию будильника, которую недавно закачала в телефон, и открыла глаза. Она чувствовала, что не выспалась; голова казалась неподъемно тяжелой, но чуждые впечатления, оставленные сном, все-таки медленно покидали сознание.

Ночью Даша понимала все, что говорил неизвестный рассказчик – даже множество непонятных слов и имен казались ей знакомыми, но, по мере того, как ухо улавливало привычные звуки, доносившиеся с кухни, все это отодвигались на второй план, потом на третий, и через несколько минут она уже помнила только, что видела какой-то страшный сон.

…Кошмары матери, блин, похоже перебрались ко мне. Попробуй, засни нормально после таких воплей… – Даша потянулась и подняв голову, увидела на столе раскрытые со вчерашнего дня учебники, – еще этоткозел… Даже никакого настроения, а ведь сегодня Новый год…

– Мам! – Даша лениво повернулась на бок.

Галина Васильевна в это время допивала чай, слушая диктора, который предрекала с экрана, что к ночи ожидается долгожданное похолодание, вызванное ветром из Скандинавии.

– Мам!..

Дослушав прогноз, Галина Васильевна заглянула в комнату.