Все косяки мироздания

Но однажды произошёл сбой.

***

Именно сбой в алгоритме, программе или системе является вернейшим признаком дерьма, если описывать сей феномен при помощи понятийного аппарата логики или языком математики. Ошибка произвольная, случайная, непредсказуемая; ошибка, не вызванная известным внешним воздействием или внутренней логикой системы – вот что следует считать ключевым признаком проявления копрона, а стало быть и его естественным детектором.

Если переворошить хорошенько историю науки, пересмотреть многочисленные отчёты и популярные статьи, то подобных сбоев можно найти великое множество и практически во всех областях знаний. В идеальных и правильных кривых возникают вдруг странные, непредусмотренные теорией зазубринки, выходящие за пределы экстремумов, а давно отработанные тесты время от времени дают результаты, которые невозможно интерпретировать.

Учёные предпочитают пенять на недосмотр ассистентов, на грязные пробирки, артефакты фотопластинок, паразитные токи и необъяснимые флуктуации. Необъяснимые всеми, но не Ухтомским. Он-то пришёл к верному заключению и предсказал частицу, ответственную за все косяки Вселенной.

Но косяк косяку рознь. Не всякий сбой приводит к катастрофическому результату и не всякая катастрофа выглядит таковой для всех. Кому-то она напротив даёт шанс расцвести. Некоторые из косяков, между прочим, породили и эволюцию. Ибо именно ошибка копирования наследственной информации давала импульс к развитию. Сбой системы однажды породил и самою жизнь, включая утконоса, кенгуру и жирафа, а позже ещё один сбой породил и разум. Из тезиса, кстати, следовало, что обычное органическое дерьмо дерьмом-то как раз и не является, ибо возникает оно в полном соответствии с заданной физиологией программой.

Гипотетическое предположение давало хорошую основу для дальнейших интерпретаций и, что важно, перекидывало мостик из космологии в гуманитарную сферу, где помимо прочих сомнительных дисциплин обитали и мутные религиозные концепции.

Ведь грех – есть ничто иное, как сбой в моральной программе, а правонарушение – есть сбой в программе социальной. Сбой в историческом процессе приводит к революции, которая в таком случае оказывается тождественна эволюции в биологии.

Некоторое время Ухтомский пребывал в наивной уверенности, что уже достал из шляпы искомого кролика. По крайней мере, показались длинные уши, и не было оснований полагать, будто они принадлежат, скажем, ослу.

Ухтомский ошибся. Можно даже сказать ошибся жестоко. Его тезисы не понравились людям из Ватикана. Мало того они вызвали резкое неприятие ведущих экспертов-теологов. Святой престол, как ему объяснили всё те же дизельные посланцы, совершенно не устраивало предположение, будто зарождение жизни, тем более разума, есть следствие нелепой ошибки. Более того – ошибки дерьмовой. Эти парни до сих пор отождествляли дерьмо со злом.

– Вселенная не симметрична, – сообщил им Ухтомский. – Антивещества в ней меньше чем вещества обычного, а левовращающихся аминокислот больше, чем правовращающихся. С точки зрения обыденной логики симметрия естественна, а всякое её нарушение – патология. Асимметрия могла быть вызвана только сбоем. А сбой только копроном. Что и требовалось доказать.

– Нарушение симметрии вполне объясняется и бозоном Хиггса, – заметил один из собеседников.

Проклятье! Он не рассчитывал на такой уровень знаний у простых посыльных.

– Нет, джентльмены, или вернее, монсеньоры, – нашёлся Ухтомский. —Бозон Хиггса вызывает нарушение только так называемой суперсимметрии. Я же предлагаю концепцию частиц вызывающих сбои в любой системе.

– Вы всё же не поняли, – возразил всё тот же собеседник. – Заказчика не устраивает этот ваш стихийный креационизм или как вы его там называете?

Они беседовали между прочив в заведении Феликса и хозяин делал вид, что не прислушивается к чужому разговору, но иногда будто порывался что-то сказать, как отличник, что порывается подсказать ответ приятелю-троечнику.

На этот раз дизели явились в подобающих служителям веры одеждах, хотя говорили по-прежнему с интонацией гангстеров.

– Вероятно, мы вынуждены будем прекратить наше сотрудничество, – сказал второй из визитёров, который до сих пор молчал.

– Если только… – начал третий, намекая интонацией на некое альтернативное решение.

– Если только что? – уцепился Ухтомский.

– Если только, вы не дадите иную интерпретацию, – завершил мысль первы1й дизель. – Такую, какая в полной мере удовлетворила бы заказчика.

Боязнь оказаться без средств к существованию заставила Ухтомского резво пошевелить мозгами. Он уже вывел для себя аксиому, что основа всякого фандрайзинга, тем более научного, – обещать не то, что ожидаешь получить на выходе ты, а то, чего ожидает от тебя донор. И раз уж копросфера вызывала такую неприязнь Ватикана, следовало измыслить нечто противоположное ей. Но что? Сущность, которая сопротивляется сбоям и ошибкам, которая стоит над схваткой? Пожалуй, что так. И подобная сущность у Ухтомского в запасе имелась, хотя до сих пор он рассматривал её вовсе не в рамках проекта.

– Великий Аттрактор, – произнёс он едва дыша.

– Расскажите нам о Великом Аттракторе, – одобрительно кивнул первый дизель.

– Это мощнейшая гравитационная аномалия, монсеньоры, которая расположена в созвездии Наугольника, или Нормы по-вашему, по-латинскому. Не буду сейчас вдаваться в скучные подробности, но по моим предположениям аномалия находится в некоем резонансе с копросферой. Мало того, являет собой в определённом смысле её противоположность.

Несложной словесной эквилибристикой, Ухтомский собирался впарить папе Великий Аттрактор за искомое божество. Но парни оказались сообразительнее, чем он полагал.

– Это не вариант, – заявил немного разочарованно второй дизель. – Аномалия нас никак не устраивает. Поймите же, Ухтомский, искомая нами сущность не может оказаться ни ошибкой, ни аномалией, ни флуктуацией. Мы ищем нечто всеобъемлющее, основополагающее. Почитайте на досуге теологическую литературу, в конце-то концов.

Ухтомский поморщился. Гости ждали.

– Антикопрон, – выложил он последний козырь.

– Так! – кивнул третий дизель. – Уже теплее.

– Я исхожу из той простой логики, монсеньоры, что у каждой частицы есть антипод, – спешно пояснил Ухтомский. – А раз так, то должен он быть и у копрона.

Новый поворот в теме вроде бы удовлетворил эмиссаров Ватикана, по крайней мере, они передали Ухтомскому очередной чек. Правда тут парни попали в плен дихотомического мировоззрения, посчитав, что раз уж он антикопрон, то и пахнуть обязан ландышами. На самом деле ничего подобного из объяснений Ухтомского не следовало. То что аннигилирует с дерьмом вовсе не добродетель. Это такое же точно дерьмо, просто с обратным знаком. И оценки морально-этические тут неправомерны. Математика равнодушна к этике.

Так или иначе, Ухтомскому опять удалось провести Ватикан. И муки совести, как это случалось раньше, его теперь не терзали. Нельзя приготовить яичницу, не разбив яйцо.

***

Клейнберг готовил яичницу, разбивая яйца по старой привычке сперва в стакан, и только потом, изучив содержимое на просвет и понюхав, выливал разом на сковороду. Тухлых яиц не попадалось ему уже много лет, но привычка, как говорится, вторая натура.

– Будете? – с явной неохотой предложил он.

– Нет, – поспешно ответил Ухтомский, хотя, услышав вопрос, сразу почувствовал голод.

Впрочем голод пропал, как только кухню наполнил чад от пригоревшего масла. Сосед любил хорошо прожаренное блюдо.

Он поедал омлет медленно, тщательно пережёвывая каждый поддетый вилкой кусок и ничуть не смущаясь присутствия гостя. Затем он убрал сковороду в мойку, плеснул на неё кипятка из чайника, и, достав из шкафчика две крупные чашки, вопросительно посмотрел на гостя.

Отказаться от чая Ухтомский не смог. Старик умел выбирать и заваривать чай. Знал в этом толк.

– Кто-то скупает битый асфальт, – сообщил Ухтомский, сделав пару глотков. – Боюсь, скоро бомжи разворотят все улицы.

– Всё растащили, – вздохнул Клейнберг. – Всё прахом пошло.

– Да уж, – поддакнул Ухтомский.

– А ведь какая страна была! Боже мой! Пока из неё евреи не уехали!

– Кхм, – поперхнулся чаем Ухтомский. – Я думал, были и другие причины.

– О чём вы говорите?! – старик прервал восклицание и пристально посмотрел на гостя. – Вы что, заделались антисемитом? Как этот ваш саблезубый революционер?

– Чё не антисемит, – заступился за приятеля Ухтомский. – Просто его иногда заносит. А я… я вырос на песнях Высоцкого, книгах Стругацких и учебниках Перельмана. Как я могу быть антисемитом?

– Молодой человек, – грустно и даже укоризненно произнёс Клейнберг. – Знали бы вы, сколько теперь встречается антисемитов, выросших на Перельмане, Стругацких и Высоцком. Особенно в последнее время. Особенно в последнее…

Они помолчали, проклиная про себя неладное время.

– Асфальт принимает китаец. Зовут Хай Вэй, – вернулся к теме Ухтомский.