Искушение

– Мне показалось, что это действительно так. Я слушал вас и просто попытался вас понять.

– Понять – что?

– Просто понять.

– Зачем вам это?

– Мне кажется, что вы из тех людей, которым нужно понимание.

Она помолчала и затем спросила:

– Разве не всем людям нужно понимание?

– Нет, не всем. Большинство из них понятны, как рекламные объявления. И так же просты. Большинство человеческих поступков понятны; понятны потому что неглубоки. А неглубоки, потому что все они имеют один и тот же стандартный набор причин: деньги, любовь, страх, стремление к удовольствиям, глупость. Вот, кажется, и все.

– Вы плохо думаете о людях.

– Не о всех. Я знаю, что есть люди, которые сложны, как лабиринт, которые чувствуют тонко и сильно, как будто они состоят из одних только нервов, которые внешне спокойны, невозмутимы и неприметны, потому что научились прятать себя. Но вы не ответили на вопрос.

– Да, я действительно часто сидела здесь, но только не говорила, а молчала. Муж был в больнице, и я была очень одинока. Я была одна во всем доме, если не считать собаки. Я сидела здесь и мечтала, что все это когда-нибудь закончится. Но теперь уже закончилось. Не понимаю, почему я вам это говорю.

– Разве вы не работаете?

– Нет. У нас хватает денег. У мужа большая фабрика.

Она его действительно не любит, подумал Юлиан Мюри, она ни разу не назвала его по имени.

– Какая фабрика?

– О, это интересно, – она оживилась, – фабрика рождественских игрушек и украшений.

– Но это, наверное, не очень выгодно.

– Нет, сейчас выгодно, потому что у нас нет конкурентов. Мы единственная фабрика в городе.

– Это сейчас, а раньше?

– А раньше было две фабрики. Но вторая должна была разо­риться, потому что ее хозяином был человек, который ничего не понимал в своем деле. Он раньше работал на одну нефтяную компанию, потом заработал деньги и стал заниматься тем же бизнесом, что и мы. Несколько лет он процветал, правда, об этом я знаю только по рассказам мужа. Потом у него дела пошли плохо. Потом вторая фабрика перестала существовать. У этой истории печальный конец – тот человек покончил с собой. Он оставил дома записку, в которой просил никого не винить, сел в автомобиль и поехал в горы. Он разогнался и слетел со скалы. Он сделал это специально, многие видели. Он решил покончить с собой на обратном пути, уже возвращаясь в город. Меня всегда интересовало, зачем он так поступил. Наверное, он провел утро в горах, последний раз полюбовался жизнью, а потом… Может быть, на его месте я бы сделала то же самое. Иногда я чувствую себя немного виноватой – мы, конечно, не желали ему зла, но мы ведь были его конкурентами.

В комнату вошла служанка. То, что она служанка, было видно сразу, хотя женщина была неплохо одета и была крашеной блондинкой с гордым, даже заносчивым выражением лица.

– Ах, вот, знакомьтесь, это Мартина, она покажет вам дом, – сказала Эльза, – а я пойду. Встретимся за завтраком.

Во время завтрака Юлиан Мюри чувствовал себя неловко. Семейная обстановка, обилие еды, богатая сервировка стола – все это было для него необычным. Он привык есть на скорую руку в ресторанчиках и кафе. У него никогда не было своего дома. За завтраком много говорили, о пустяках. В комнате горел камин, настоящий камин.

Яков опять заговорил о справедливости. Некоторое время Юлиан Мюри терпел, но потом не выдержал. Если этот проклятый святоша еще раз произнесет слово <<справедливость>>, – решил он про себя, – то я сам докажу ему, что никакой справедливости не существует. Я ему так докажу, что он запомнит. Запомнит до конца своей жизни.

– … Справедливость, – сказал Яков, – вот единственный и непреложный закон существования нашего мира.

Юлиан Мюри выругался про себя.

– Дорогой, давай поговорим о чем-нибудь еще, – сказала Эльза. Было заметно, что ей неприятно слушать слова мужа. Неприятно не только из-за гостя в доме. Так бывает, ты слушаешь дорогого для себя человека, умного, хорошего и понятливого, но почему-то говорящего совершенную чушь, и вежливо соглашаешься с ним, только для того, чтобы не обидеть. Именно такое выражение было на ее лице.

– Хотите, я расскажу о взрыве девятого декабря? – спросил Юлиан Мюри.

– Расскажите, – вежливо согласилась Эльза.

– Об этом писали все газеты. Вы, наверное, читали?

– Нет, не читала почти ничего.

– А я читал все, что мог достать. Писали, что это дело рук террористов. Я и сам так думаю. Писали, что это могли сделать русские, например. Я думаю, что это могли сделать не только русские, а кто угодно. Тот, кому выгодно, чтобы здесь нефть не шла.

– Нет, вы, пожалуйста, расскажите о самом взрыве. Как вам удалось спастись?

– Случайно. Я был в предпоследнем вагоне. Я не видел самого взрыва, только вспышку. В этот момент я не спал, а стоял у окна. В ту ночь я познакомился с красивой женщиной, и это мешало мне уснуть. Можно сказать, что это меня спасло. Когда вагон покатился с откоса, окно с рамой выдавилось внутрь. Я смог выбраться. Я больше двух часов смотрел на пожар. Это было страшно.

Он опустил руку в карман и нащупал несколько шариков величиной с горошину.

– Вот, это я всегда ношу с собой.

– Что это?

– Это остатки расплавленной земли, которые падали с неба. Не только земли. В этих стеклянных шариках сгоревшая плоть невинных людей. Вот. Крематорий в миниатюре. Вечное напоминание о божественной справедливости.

Эльза слушала его внимательно.

– Я могу подарить вам один из шариков. Хотите?

– Нет.

– А можно мне посмотреть? – спросил Яков.

Он взял шарик и покатал его на ладони. Потом посмотрел на просвет. Шарик был полупрозрачным.

– Умирая, мы не всегда превращаемся в прах, – сказал Юлиан Мюри, – вы согласны?

– Согласен. Но иногда мы становимся прахом еще до смерти. Я имею в виду душу, а не тело.

3

Я не из тех людей, думал он, которые имеют всего пять или десять причин для поступков. И он не из тех людей, которых стоит жалеть. Что из того, что он помог мне? Справедливость – предрассудок, как и многое другое в этом мире. В конце концов, разве не для этого я здесь? Разве я не знал заранее, что обязательно это сделаю?

Труднее всего преодолеть это проклятое табу. Даже самый последний негодяй боится поступить несправедливо.

Он лег на постель не раздеваясь и теперь смотрел в высокое окно. Несмотря на ночь и полное отсутствие света на улице, было заметно, что по небу движутся облака. Яркая звезда нанизывала на себя их полупрозрачные обрывки.

Для начала нужно успокоить свою совесть, думал он. Но зачем совесть человеку, если у природы никакой совести нет, как нет совести и у так просто убивающей судьбы? Это – как поединок двух вооруженных людей, один из которых стесняется пользоваться своим оружием. Потому мы и гибнем, из-за своей совести. Вот потому все вершины принадлежат людям без совести. Надо воевать на равных. Что сделать для начала? Конечно, самое приятное. Или самое выгодное? Нет, приятное. Самое приятное – это его жена. Конечно, есть женщины получше, но эта необычна. Необычность привлекает. Когда? Чем раньше, тем лучше. Например, завтра. Она, без сомнения, несчастлива со своим старым мужем. Тем более, с полоумным. Нет такой женщины, которая бы не растаяла от слов. Некоторые клюют на внешность, некоторые – на деньги и успех, но на слова – все. Поэтому о деталях беспокоиться не следует. Лучше всего импровизировать, приспосабливая каждое свое слово к ее ответам или к ее молчанию.