Майор Русо Бланко. Русские хроники парагвайской войны

В октябре 1931-го боливийский военный атташе в Аргентине подполковник Бернандино Бильбао Риоха выехал в Ла-Пас с остановкой в Асунсьоне. Встретился с агентом и получил информацию об экспедиции Беляева к Питиантуте, о чём доложил генералу Осорио. Генерал сначала не придал этому значения. Но в марте 1932-го Генеральный штаб начал разрабатывать план захвата Чако и Осорио приказал найти озеро.

25-го апреля майоры Хордан и Москосо на разведывательном самолете вылетели в Чако и обнаружили Питиантуту. Обозначили на карте как озеро Чукисака. После второго облёта заметили три хижины на восточном берегу – парагвайский форт Лопес. Генерал Осорио переслал карту в Камачо в штаб 4-й дивизии полковнику Пеняранда. Полковник сразу оценил стратегическое значение озера и предложил немедленно захватить форт. Президент Даниэль Доминго Саламанка Урей согласился.

11-го мая отряд лейтенанта Устареса отправился из Камачо к Питиантуте. Но на карте Хордана и Москосо озеро было нанесено восточнее, чем на самом деле, и после двух недель поисков Устарес вернулся обратно, так и не найдя Питиантуту-Чукисаку.

К озеру отправился сам майор Москосо с 3 офицерами и 25 солдатами 5-го кавалерийского полка. Пройдя 170 километров, 14-го июня отряд вышел к Питиантуте в двух километрах от Лопеса и атаковал гарнизон форта – четверых солдат и капрала Либорио Талавера. Капрал был убит, а солдаты убежали в сельву. Москосо разбил лагерь на северо-восточном берегу в полутора километрах от Лопеса, занял оборону и приказал начать строительство аэродрома на северном берегу.

Парагвайские солдаты, без воды и еды, четыре дня пробирались к своим на восток. У деревни Касанильо были обнаружены патрулём 1-й дивизии подполковника Эстигаррибиа. Подполковник немедленно доложил президенту. Возмущённый, Гуджари приказал вернуть форт и Эстигаррибиа отправил туда два взвода пехоты и эскадрон кавалерии старшего лейтенанта Эрнесто Скароне. В полдень 29-го июня парагвайцы уничтожили передовой пост Москосо на южном берегу и атаковали Лопес, но, потеряв пять человек убитыми, отступили.

Через две недели из Касанильо подошла помощь – сводный отряд капитана Абдона Паласиоса: батальон пехоты, взвод кавалерии, пулемётчики и миномётный расчёт. Проводником был сам генерал Беляев. Получив от чимакоко сведения о противнике, Беляев убедил Паласиоса и Скароне немедленно атаковать. Утром взвод лейтенанта Телеса выдвинулся к северному берегу Питиантуты и обстрелял боливийских солдат, строивших аэродром. А Скароне с пехотинцами обошёл брошенный форт, но неожиданно наткнулся на замаскированные окопы боливийцев и был отброшен.

Парагвайцы начали обстреливать противника из миномёта. Незнакомые с таким оружием и ни разу не услышав выстрелов орудий, боливийцы решили, что противник подтянул дальнобойную артиллерию, и в панике бежали. Беляев приказал организовать оборону на случай контратаки. Но боливийские солдаты были больны малярией и заразили весь парагвайский отряд. Медикаменты отсутствовали. Солдаты просто ждали когда болезнь отступит или они умрут. В охранение шли те, у кого в тот момент не было приступов.

Беляев верхом, с четырьмя чимакоко, за пять дней сумел добраться до железной дороги Касадо. Командир сапёрного батальона капитан Ингрос вручил ему два ящика хинины. Один ящик генерал оставил себе, другой с индейцами отправил обратно в Лопес. По железной дороге добрался до Пуэрто Касадо, где его встретил старый друг и самый богатый человек в Парагвае, владелец порта и железной дороги Карлос Касадо. Его личный врач лечил Беляева восемь дней, после чего генерал с отрядом солдат вновь собрался в форт Лопес, но получил назначение главным инспектором артиллерии и приказ немедленно отправиться в Исла Пой, где формировался 1-й корпус под командованием подполковника Эстигаррибиа.

Март 1924 г. Асунсьон

8-го марта 1924-го Иван Тимофеевич Беляев прибыл в столицу Парагвая Асунсьон и, в отличие от других русских иммигрантов, сразу почувствовал себя на родной земле. Своей патриархальностью Парагвай напомнил ему провинциальную Россию начала века: то же радушие к иностранцам, простота жизненного уклада и отсутствие изящности европейского быта. Но в то же время жизнь своеобразная, колоритная и полная своих прелестей.

Асунсьон с населением менее ста тысяч напомнил ему Владикавказ, а провинциальные Энкарнасьон и Консепсьон – захудалые уездные города. Столица утопала в садах, на лицах горожан сияли улыбки, а базары пестрели лоскутным одеялом экзотических манго, помело, мамона, маниоки и пататы. На весь город было всего пять автомобилей: президента, министра обороны и три такси. В районе железнодорожного вокзала только одна улица, ближайшая к речному порту, была вымощена булыжником. Остальные – грунтовые. И всего лишь три крупных здания – дворец президента, мэрия и суд. Почти все дома были одноэтажные, сколоченные из досок и тонких брёвен. Крыши покрыты камышом, а в окнах вместо стёкол противомоскитные сетки. Ближе к центру виднелись двухэтажные кирпичные строения с крышами из черепицы и застеклёнными окнами.

Полуголые детишки сидели на обочинах рядом с тощими бездомными собаками и глазели на прохожих. Полицейские ходили босиком, повесив ботинки через плечо, а женщины прямо перед домом натягивали чулки, чтобы появиться в городе ‘в приличном виде’ – длинных юбках, белых блузках, с яркими разноцветными зонтиками и обязательно в чулках. Большинство мужчин были одеты в домашнее, неглаженное и довольно грязное. Но некоторые, высоко подняв голову, шиковали в ботинках, костюмах и галстуках.

– Государственные чиновники и служащие банков, – решил Беляев.

Генерал вышел на широкую улицу. По ней со скрипом медленно полз старый деревянный трамвай, набитый пассажирами. Здесь начинался исторический центр Асунсьона со старинными домами в колониальном стиле. В глаза бросились вывески банков, витрины магазинов и контор. Но фасады были неухоженные, давно некрашеные, двери определённо не ремонтировались в течение многих лет, а мраморные ступеньки покрыты пылью.

С 11 утра до 4 все магазины и учреждения закрывались из-за жары. Горожане отправлялись на сиесту, а попросту говоря спали. Но к вечеру город вновь оживал. Незатейливые кафе наполнялилсь посетителями, на улицу выносились скамейки и стулья, слышался смех и звуки гитары.

Воровство присутствовало повсеместно, но отличалось весьма самобытным колоритом, подчиняясь странному кодексу этики. Забравшись в дом, воры уносили ненужную мелочь и старые вещи, оставляя нетронутым всё ценное и необходимое. А обнаружив бумажник, брали только малую часть денег. Если крали корову, то исключительно ради мяса, а шкуру возвращали, тайком вешая на забор. Если крали лошадь, то только для того, чтобы куда-то доехать. Потом отпускали и она сама возвращалась домой.

Вся эта неухоженность и неопрятность трогали сердце генерала Беляева, с детства влюблённого в Парагвай, и заставляли думать, что теперь в его силах сделать эту страну лучше. Его сразу же приняли в военное училище преподавателем фортификации и французского языка. На первой лекции по фортификации присутствовал министр обороны Риарт и высшие офицеры Генерального штаба. Через два месяца его знания и превосходное владение испанским языком были оценены лично президентом страны – Беляеву присвоили звание полковника парагвайской армии и назначили начальником картографического отдела Генерального штаба. Вдохновлённый успехом, он подал в министерство два проекта: исследование Чако и ‘Русский очаг’. К нему, наконец, приехала жена. Ожидая прибытия поезда, Беляев поразился сходству вокзала Асунсьона с вокзалом в Царском Селе, где в 1915-м он лечился после ранения.

1915 г. Царское Село. Россия

В 1915-м на германском фронте под городом Станислав Иван Тимофеевич был ранен в руку и в живот. Его отправили в Царское Село под Санкт-Петербургом в госпиталь Её Величества Императрицы Александры Фёдоровны, расположенный в Александровском дворце. За ранеными ухаживали лучшие врачи и сёстры милосердия, включая саму императрицу и дочерей. В госпитале все были равны. Офицеры лежали рядом с солдатами, а великие княжны и Александра Фёдоровна ничем не отличались от других сестёр милосердия, выполняя ту же работу. Вдохновлённый, Беляев начал писать армейские стихи:

Под покровом тёмной ночи
Выступает наш отряд,
Ветер дует, дождик хлещет,
Листья жёлтые летят.
Где-то слышен свист шрапнели,
Развернулась цепь стрелков
И плетётся еле-еле
Взвод конвойных казаков.

Подлечившись, играл в крокет с наследником престола Михаилом и музыцировал на рояле. 6-го июня в день рождения императрицы должен был преподнести ей цветы. Парадную форму собирали всем госпиталем, у кого что осталось. Прапорщик 13-го лейб-гренадёрского Эриванского Его Величества полка Шахбагов вручил свою саблю, непомерно длинную для невысокого Беляева. Сабля волочилась по полу, отчего Иван Тимофеевич ещё более конфузился и нервничал.

Императрица – немка по происхождению, урождённая Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская, четвёртая дочь великого герцога Гессенского и Рейнского Людвига Четвёртого и герцогини Алисы, дочери британской королевы Виктории – приняла цветы и поздравления. Стала расспрашивать Беляева про братьев на фронте. Узнав, что один из них находится в плену под Фрайбургом и к нему хорошо относятся, Александра Фёдоровна искренне обрадовалась. А Беляев, зная, что ей, немке, нелегко быть по другую сторону фронта, решил поддержать:

– Видимо, Вас там ещё не забыли, Ваше Величество! – но тут же осознал, что сказал глупость.

Императрица выдержала паузу и постаралась взять себя в руки. Но однажды не сдержалась. Раненый солдат в обе ноги солдат рассказал о бое с гессенцами.

– Как же закончилось сражение? – спросила Александра Фёдоровна, сама родом из Гессена.

– Они бежали!

– Не может быть! – воскликнула она. – Гессенцы никогда не бегали от врагов!

Император Николай Второй часто посещал госпиталь. Однажды долго сидел у кровати тяжело раненого подпоручика 22-го Сибирского пехотного полка, слушал рассказы о фронте. Ушёл в слезах.

Из служебной папки майора парагвайской армии Станислава Истомина

Кривошеин Николай Григорьевич, родом из Санкт-Петербурга. В 1918-м закончил Тенишевское училище и Институт инженеров путей сообщения. Старший преподаватель на кафедре гидравлики. Работал на строительстве Волховской гидроэлектростанции и в аэродинамической лаборатории… Знаком с Циолковским! Отменно!.. В 1921-м эмигрировал в Чехословакию, преподавал в университете, защитил диссертацию. Проектировал строительство автомобильного завода ‘Шкода’ и гидроэлектростанцию на реке Ваг. В 1929-м с женой и дочерью переехал в Аргентину. В Парагвае с 1930-го. Один из основателей физико-математического и инженерного факультетов в Национальном университете Асунсьона. Профессор.

Инженер, учёный, но никак не шпион! Возвращаю дело.

Башмаков Владимир Александрович, инженер. Приехал в Парагвай в 1925-м по приглашению Бобровского. Работает в Национальном департаменте общественных работ, состоит в ‘Союзе русских техников’. Записался добровольцем на чакский фронт. Капитан сапёрных войск, строит каньяды – прифронтовые дороги… Дальше читать? Не стоит. Возвращаю дело.

Князь Туманов Язон Константинович, капитан 1-го ранга Императорского флота России. В гражданскую командовал Волжско-Каспийской флотилией в белогвардейской Астраханской армии. Флаг-капитан дивизиона Речного флота Юга России, штаб-офицер начальника штаба управления Черноморским флотом. С июня 1919-го начальник отдела морской контрразведки Вооружённых Сил Юга России… Контрразведка! Коллега… В парагвайском флоте с 1925-го. Преподавал в училище, начальник гидрографического управления. Назначен начальником отдела личного состава флота и советником командующего речными силами. Произведён в капитаны 2-го ранга.

Прямой доступ к картам! Внести в список подозреваемых.

1 августа 1932 г. Асунсьон

Я вышел из вагона на грязный перрон вокзала. Осмотрелся. За девять лет ничего не изменилось, даже здание вокзала не освежили краской.

– Видимо и в остальном Парагвай не стал хуже, – саркастически подумал я.

– Господин Истомин! – раздался голос за спиной.

Я повернулся и увидел перед собой молодого мужчину лет двадцати пяти, в офицерской форме, подтянутого, с короткой стрижкой изящно уложенных волос.

– Разрешите представиться – Борис Эрн, бывший вахмистр 1-го эскадрона 3-го выпуска Николаевского кавалерийского училища. Добро пожаловать в Асунсьон! – во всех подробностях представился молодой человек.

– Рад знакомству, Борис! – мы пожали руки. – Но позвольте, я тоже учился в Николаевском и определённо раньше Вас. Так что Ваш выпуск не может быть третьим.

– В 1920-м училище эвакуировали в Сербию. Выпуски начали отсчитывать заново. Мне поручено Вас встретить и проводить на квартиру. Министерство обороны сняло отличную комнату с мебелью, почти в центре. Позвольте помогу с багажом.

Мы пересекли привокзальную площадь и направились в центр города. Прошли мимо Президентского дворца с жёлтыми арками и колоннами. Прямо перед мраморной лестницей в тени пальм паслись коровы и козы. На углу улиц Чили и Пальма возвышалось до сих пор недостроенное здание Пантеона национальных героев. На улице Пальма располагались здания банков: двухэтажный ‘Английский’ с медной аркой и разбитыми мраморными ступеньками, ‘Лондонский’ с давно немытыми окнами и покрытыми пылью решётками и ‘Банк Меркантиль’ с двумя колоннами и сломанными часами. Мы повернули на улицу Перу, прошли мимо Национальной библиотеки. Здесь со скрипом ползли два стареньких деревянных трамвая. Далее наш путь лежал через парк, заросший сорняком.

– Скучно и уныло, – пронеслось в голове. – Не вернуться ли в Рио?

– Вы голодны? Отобедаем? – голос Бориса прервал мои печальные размышления.

Он глазами показал на вывеску ‘Ресторан Парагвайский мачо’. На чёрном панно широкой кистью были нарисованы дымящиеся тарелки, булки и грилль. В тёмном помещении с низким потолком и грязным полом за длинными некрашеными столами сидели босые мужчины, медленно поглощавшие какую-то похлёбку. Из двери пахло кислым тестом.