Истинная история царевны-лягушки. Оптимистический постапокалипсис

– Что тут непонятного? Вместо сердца – пламенный мотор. Как в песне, – блеснул я знанием старинного фольклора.

– Какой-то странный стиль изложения для лабораторного журнала, – в сомнении пожала плечиками Васька.

– Да они там все болтанутые были, эти белохалатные, – махнул я рукой, но сразу поправился, – со слов Степана.

– Три. Усилители двигательного аппарата. Вот это похоже на правду.

– Это точно. Видела бы ты его в действии! Как это называлось? – я попытался вспомнить название механизма из старинной книги. – Паровоз! Не остановишь!

– Ну, допустим, сердце ему тоже модифицировали. А вот как включить лингвомодуль? Было бы забавно попробовать.

– Нет ничего проще. Пойдём на конюшню, да поговорим, – улыбнулся я. – Царевич я или нет? Имею я право на чудачества? Да в конце концов и Степан с ним постоянно разговаривает! Только вряд ли получает ответ.

– Кто знает, кто знает… Вот если б твой Ницше с тобой заговорил, ты бы как отреагировал?

– Ну, если б этот заговорил, об этом сразу все узнали бы!

– Ладно, прынц, иди завтракать. После сходим на конюшню, – Василиса с грохотом захлопнула книгу, подняв изрядное облако пыли.

Жанна на этот раз ничем особым не потчевала, даже почему-то не норовила закормить до полусмерти. Ходила какая-то задумчивая.

– Что-нибудь случилось? – спросил я её, отодвигая тарелку.

– Всё в порядке, Ванюша, – слова её прозвучали как-то неуверенно.

– Давай, рассказывай.

– Я не уверена… Василиса… Что-то с ней не так.

– Это я и так вижу. – я улыбнулся кухарке, – Что тебя настораживает?

– Понимаешь, она сегодня мылась в моей бадейке. Я слышала, как она плескалась за закрытой дверью. А когда вышла из комнаты – была всё такой же чумазой, – Жанна всплеснула руками. – А после того, как я спросила, не нужно ли ей помочь в помывке, она так странно на меня посмотрела…

– Так может она и не мылась? Может, она кораблики пускала, или ещё чего?

– Мне кажется, всё гораздо страшнее! – Жанна округлила глаза и прошептала замогильным голосом: – Она просто не умеет! Сколько лет по свалкам скиталась – разучилась, бедняжка…

– Не переживай, – я погладил кухарку по спине. – Уверен, всё будет хорошо. И уже очень скоро.

Жанна покивала головой и пошла в кладовку, а я прихватил пару яблок с блюда и отправился за женой в комнату.

– Готова к прогулке на конюшню?

– Подожди, принаряжусь, – Василиса надела новый кокошник на свою растрёпанную голову и вышла.

– Ты что ж так Жанну напугала? – спросил я, когда мы отошли шагов на сорок от дома.

– А что не так? – уставилась на меня Василиса.

– Она теперь думает, что ты разучилась мыться. Плюхалась, плескалась, а вышла – такая же замарашка.

– Моё упущение, прынц. Больше не повторится, – жена насупилась и, засунув руки в карманы, ускорила шаг.

– Всё-таки надеюсь, что завтра получу ответы на все вопросы, – вздохнул я и тоже прибавил скорости.

18. На конюшне было тепло и сумрачно. Запах сена и навоза густо стоял в воздухе.

– Слушай, – у меня возникла странная мысль. – Ты всегда такая м-м-м… неумытая… Но вот ведь какая штука – я не чувствую запаха давно не мытого тела.

Василиса улыбнулась и произнесла:

– Ты близок к прорыву, прынц. Работает голова-то.

Тем временем мы прошли мимо лошадей дружины и приблизились к стойлам Тишки и Ницше. Мой ослик с удовольствием принялся хрустеть протянутым мной яблоком. А вот Тишка отвернулся от угощения.

– У Стёпки, поди, взял бы, – с укором произнёс я.

Василиса молча забрала у меня яблоко и, откусив небольшой кусочек, принялась так упоённо чавкать, что мы втроём тут же уставились на неё. Ослик предпринял попытку тоже повторить вызывающие зависть звуки, но в результате уронил своё лакомство на пол, тут же подобрал и продолжил жевать. Тишка некоторое время глядел с укором, а потом потянулся к руке жены. Та сжалилась и протянула ему остатки яблока. К моему удивлению, он не только слизнул угощение с её ладони, но и дал себя погладить. Пока бычок жевал, Василиса прощупала его шею, посмотрела за ушами.

– Никаких следов операции, – констатировала она. – Впрочем, ничего удивительного. Слишком много времени прошло.

– Можешь попробовать разговорить его. С яблоком у тебя ловко получилось.

– Не так-то просто заставить говорить того, кто не хочет разговаривать. Особенно если он не умеет, – пробормотала Василиса.

– Йа-йа! – подал голос ослик.

– Немецкий? – обернулась к нему жена.

– Йа-йа! – подтвердил Ницше.

– А по-английски можешь?

– Йес! – произнёс ослик. Мы дружно сели.

– А по-русски? – пробормотал я.

– Да.

Мы переглянулись, совершенно обалдевшие. А ослик снова произнёс своё коронное «йа-йа», и вид у него был такой, будто он над нами потешается.

Из ступора нас вывел зычный голос Сафона:

– Его царское Величество Никанор Долготерпимый объявляет ткацкий конкурс открытым и приглашает всех участников в течение получаса!

– Ну и работка у человека, – посочувствовала нашему глашатаю Василиса.

– Нормальная, – отозвался я. – Не грязная, не пыльная. Голос поставлен. Знай, ори.