Тонкий холод. Книга баллад

Запад для жизни хорош. Вам любой эмигрант из России
это тотчас подтвердит. Социальных здесь множество благ.
Также истории дух, начиная с империи Римской,
камень любой издает. О приличии жизни во всем
нечего и говорить. Но внимание я обратил бы
на один тонкий нюанс: посмотрите на здешних людей,
и попытайтесь найти, что зовется душой в человеке,
то, что понятно без слов, что прозрачно, как в небе лазурь.
С вами побьюсь об заклад, что такого вы в них не найдете.
Четкого нет в их душе разделенья на зло и добро.
Все это именно то, что с избытком мы в русском начале
видеть привыкли. Оно почему-то отсутствует здесь.
Но, глядя людям в глаза и единый не видя в них образ,
чувство рождается в нас, будто смотрим мы в звездную ночь.
Есть ли в пейзаже ночном хоть намек на гармонию мира?
Нет и в помине его, хоть привольно жить в мире таком!
Что за великий простор, пусть совсем непрозрачный по духу,
нас обнимает в ночи! И вот точно такой же простор
я ощущаю всегда, в узких улочках старой Европы
снова без цели бродя. Мне хотелось бы очень понять
тайну российских пространств, что в разы превосходят Европу:
значит, по духу они должны ближе и к звездам стоять.
Но порождает тоску, точно в тесной вы заперты клетке,
русский бескрайний простор. Здесь загадка и русской души.

2. В поисках главного

Есть в лицах западных людей один оттенок,
что заставляет задержать на них наш взгляд.
Так мастерский портрет, идущий за бесценок,
вдруг незаметно оживит торговый ряд.

В дотошном множестве душевных свойств пытаясь
их образ светлый и единый отыскать,
то, что душой в простом народе называясь,
из века в век нас продолжает волновать,

мы смотрим долго на старинные картины,
не в силах глаз от них пытливых оторвать,
но часто больше, чем в глазении витрины,
нам смысла в них не удается распознать.

Так точно испокон веков по миру бродим
мы в поисках Того, Кто сотворил его,
и то, что все-таки Его мы не находим,
нам представляется таинственней всего.

Когда великое, точно в обжитом доме,
в своем же собственном отсутствии живет,
жильцы его – не фотографии в альбоме,
но образы: и звездный в них пошел расчет.

И как больной приподнимается с постели,
их житие приобретает вертикаль:
она становится душою как бы в теле,
и не нужна горизонтальная ей даль.

Вот почему и европейские нам лица
умытые напоминают зеркала,
и будет вечно непрозрачность из них литься
по принципу зеркальным ставшего стекла.

Осталось только эти лица сопоставить
со впечатленьем неба в полуночный час,
и параллельно ненавязчиво представить,
как русские просторы действуют на нас,

чтоб ощутить: людскую надвое природу
здесь рассекли – как всадник саблей на скаку —
на европейскую великую свободу
и на российскую великую тоску.

3. Между двух стульев

Как человек, родившийся в России,
но уже добрую полсотню лет
в южно-немецком Мюнхене живущий:
тем самым волею судьбы познав
родного брата и насквозь и глубже,
а немцев чувством главным и шестым, —
как человек, меж стульев двух сидящий:
покинул добровольно он одних,
к другим примкнуть не может и не хочет,
но нравится ему такая жизнь, —
как человек, возможности лишенный
серьезное построить на земле:
для этого и есть у нас отчизна,
которой он давным-давно лишен,
к тому же нечего ему и строить,
зато для размышленья есть досуг, —
как человек, которому осталось
поэтому одно лишь – наблюдать
за тем, что происходит в этом мире,
точнее же, за стульями его,
поскольку для сиденья между ними
наверное, он был как раз рожден, —
итак, как человек такой, замечу:
с распахнуто-расхлябанной душой
мой соплеменник обращен на Запад,