Смерть на Кикладах. Сборник детективов №6

Редкие прохожие, что шли в этот час мимо крошечной кофейни старого Пападакиса, могли наблюдать странный диалог двух крайне непохожих друг на друга людей. Высокий и широкоплечий сержант местной полиции стоял, понуро опустив голову, перед сидевшим за столиком мужчиной в сером, мышиного оттенка, костюме и лакированных черных штиблетах. Худое и тщедушное тело штатского венчала непропорционально крупная голова.

Самой кофейне было больше ста лет. Платан того же возраста, в густой тени которого стояли все ее три столика, посадил еще прадед нынешнего владельца. Сюда ходили только местные. Кофе здесь предлагался только одного редкого сорта, мололся вручную на старинной кофемолке непосредственно перед использованием и заваривался в турках по старинному восточному рецепту, переходившему в семье Пападакисов из поколения в поколение.

Небольшая стойка с дюжиной турок с деревянными ручками из оливы, отполированными до блеска многолетним использованием, глубокий поднос из нержавеющей стали с раскаленным песком, три пышных лимонных дерева с желтыми бугристыми плодами в больших глиняных горшках и старые, выцветшие от времени, фотографии на растрескавшейся от времени стене, рядом со стойкой, – вот и вся обстановка кофейни.

На пожелтевших фотографиях начала прошлого века посетитель мог, хоть и с трудом, разглядеть совсем еще молодого Ставроса Пападакиса, прадеда нынешнего владельца, гордо позировавшего фотографу на фоне джутовых мешков с зерновым кофе, сложенных на прилавке только что открытой кофейни. Те же горшки с лимонными деревьями и та же стена, турки и большая ручная кофемолка. Судя по фото, время в кофейне Пападакисов остановилось.

Момент для посещения кофейни по островному расписанию был неподходящим, и остальные столики были еще пусты. Завсегдатаи – такие же старики, как и сам хозяин заведения, – соберутся к обеду, будут, смакуя, пить кофе, хвалить все три поколения Пападакисов за приверженность островным кофейным традициям и вести долгие и неспешные разговоры до позднего вечера.

Похоже, что именно отсутствие других посетителей в этот час и привлекло сюда полицейского и его спутника.

Владелец кофейни время от времени выглядывал из-за стойки и с удивлением качал головой: всегда такой бодрый и уверенный в себе сержант Дусманис выглядел на этот раз потерянным, словно нашкодивший школьник, которого отчитывает строгий преподаватель. Таким расстроенным Дусманиса на променаде еще не видели.

Покачав головой и пожав плечами, старый Пападакис решил, что не его ума это дело. Пусть сами разбираются. Неприятностей с ними не оберешься. Главное, чтобы закончили до обеда: а то час уже беседуют, а заказали всего одну чашку кофе. Еще постоянных посетителей распугают. Так и разориться недолго…

Сидевший мужчина был заметно рассержен: он то и дело нервно дергал своей большой головой, кривил тонкие губы и сердито постукивал пальцами по черной кожаной папке, лежавшей на столе. Разговор, судя по всему, не клеился, и это вызывало в приезжем заметное раздражение, которое ему пока удавалось сдерживать, хоть и с большим трудом. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на часы, словно впереди его ждало еще одно не менее важное дело, но сперва необходимо было покончить с этим.

– Я вам в третий раз объясняю, как вас там… Дусманис! Ваш начальник спекся! Все, финита ля комедия! Чего вы никак не поймете? – желчно проговорил Гектор Грамматикопуло, прожигая взглядом стоявшего перед ним сержанта. – Мало того, что он завалил всю работу в отделении, устроил бардак, нарушил все требования и приказы, так еще и посмел угрожать мне! Мне! Ревизору Департамента полиции! Угрожать оружием! Сегодня же мной будет отправлен рапорт на имя главы Департамента с просьбой немедленно отстранить Антонидиса от исполнения обязанностей начальника криминальной полиции Наксоса. В качестве причины я укажу вопиющее нарушение субординации и служебной дисциплины. Вашему начальнику конец! Вы понимаете, что я вам уже битый час толкую или нет?

Сержант со вздохом переступил с ноги на ногу, шевельнув широкими плечами, но снова не сказал ничего, глядя в одну точку на столе. Там, где на пластике стола, видимо, когда-то был рассыпан сахар, а теперь, попировав вволю, энергично умывалась муха. Закончив туалет, она кокетливо расправила крылья и, бодро жужжа, заложила над столом крутой вираж, направившись в сторону ближайшей таверны. Сержант проводил ее тоскливым взглядом. И почему люди не летают? – пришла ему в голову неожиданная мысль. Махнул бы сейчас крылом, как Икар, – и пусть этот тип тут один сидит, выеживается… А шеф-то молодец! Не спасовал, значит, перед этим недомерком. Эк его корежит, весь на ядовитую слюну изошел. И откуда только в людях столько злобы?..

– Что вы топчетесь, как конь, Дусманис! Куда вы все время смотрите? Вы что, мне не верите?! Это уже решенный вопрос! – раздраженно взвизгнул Грамматикопуло, теряя терпение. – Как минимум на тридцать дней он будет отстранен, а после того, как завершится внутреннее расследование, отправлен в отставку. А вот что мне с вами теперь делать? А?

Час назад сержант Дусманис уже завершал свой привычный обход по променаду, обойдя по порядку все кафе и таверны, поздоровавшись с владельцами и убедившись в том, что никаких происшествий за ночь не случилось, обследовал пляж и марину, перебросился парой слов с рыбаками на пирсе и только собирался отправиться в отделение за новыми инструкциями, как вдруг к нему подошел незнакомый мужчина, представился, показал служебное удостоверение и предложил побеседовать где-нибудь в тихом и укромном месте, подальше от посторонних глаз.

На ватных ногах, чуя неладное, Дусманис привел столичного ревизора в пустую кофейню, но сам сесть за столик отказался. Соблюдая субординацию, остался стоять.

Уже через несколько минут разговора сержант крепко пожалел, что согласился на эту беседу тет-а-тет. Надо было не торчать на променаде у всех на виду, отсвечивая мундиром, а забиться в дальнюю таверну, ругал он себя, – и черта с два бы этот мерзавец его нашел. И разговора этого подлого не было бы. А теперь куда деваться? Попался, как петух в винную похлебку! Надо как-то выкручиваться теперь, но как?! Приезжий упорно делал все, чтобы загнать сержанта в угол и не оставить ему ни малейшего шанса.

– А что со мной? – впервые за все время разговора тоскливо произнес сержант, исподлобья взглянув на столичного гостя.

– Как что? А с вами надо тоже что-то решать! – развел руками Грамматикопуло, вдруг сменив тон на отечески-увещевательный. – Не буду ходить вокруг да около. Для вас, сержант, сейчас самое время определяться, на чьей вы стороне: злостного нарушителя дисциплины или греческих сил правопорядка. Не стану скрывать: мне для рапорта нужны факты грубых нарушений. Очень важно выявить превышение полномочий вашим начальником, возможно, даже факты коррупции… Только не надо мне рассказывать, что этот ваш Антонидис честный и неподкупный! Наверняка замешан в каких-то грязных делишках! Кое-что я сформулирую сам, но большую часть фактов должны предоставить мне вы. Это единственный шанс для вас остаться на службе. В рапорте так и будет указано: оперативные данные для внутреннего расследования добровольно и по собственной инициативе предоставил сержант Дусманис.

– Я? – в ужасе отшатнувшись, воскликнул сержант. – Почему я?

Ревизор из столицы снова нервно дернул головой, словно злясь на недогадливость своего собеседника.

– А кто же еще, если вас в отделе вместе с начальником всего трое? Этот что ли ваш, как его… Димос? Полчаса с ним говорил – толку никакого! Только смотрел на меня, глаза выпучив, и честь отдавал! Понаберут в полицию идиотов по объявлению! Еще один повод гнать вашего начальника в шею! Кто, если не вы?! – снова было разъярился ревизор, но тут же быстро опять перешел на более мягкие интонации. – Поймите вы, Дусманис! От Димоса толку не будет, это я сразу понял. Вы старше и опытнее своего коллеги, старше его по званию. Вы ведь проработали с Антонидисом бок о бок целых три года и все знаете о своем начальнике: все его слабые стороны, недостатки, моральный облик, в конце концов! Я вашего начальника увидел сегодня впервые в жизни. Но вы-то – совсем другое дело! Вашим показаниям куда больше доверия. Или вы что, – злобно ощерился проверяющий, – хотите отправиться вслед за своим старшим инспектором? Работу уже завтра хотите потерять, Дусманис?! Без пенсии остаться? Будете писать или нет? Ну?! Последний раз спрашиваю!

В кофейне повисла пауза, которую заполнил глухой шум прибоя, долетавший сюда с пирса.

– Чего писать-то? – почесав затылок, растерянно спросил Дусманис. – Сроду ничего такого никогда не писал. Одно дело, протоколы… Боюсь, не справлюсь я: ничего в голову не идет!

И откуда ты только, прохвост такой, на мою голову выискался, зло думал сержант, старательно изображая на лице растерянность, испуг и пусть неохотную, но готовность к сотрудничеству. Время выиграем, а там поглядим, что ты за гусь… Думаешь, приехал к нам на остров из Афин, и мы под твою дудку сразу плясать начнем? Плохо ты островных греков знаешь, тухлая твоя душонка! Хлыщей столичных, да еще с такими замашками, у нас ох как не любят… Правильно старики говорят: наглый чужак хуже турка, и его словам не верь, и сам лишнего не болтай! Много таких приезжало, да где они все? Единицы прижились. Доверие островитян делами заслужить надо. Компромат ему подавай на старшего инспектора, ишь ты! Да я тебе за шефа голову откушу! Я тебе такое напишу, головастик ты чертов, мало не покажется! И пенсии своей за двадцать лет службы не пожалею. Уж ты бы меня от пули точно не прикрыл, бросил бы раненого кровью истекать, по роже твоей гнусной вижу!.. Погоди, посмотрим еще, кто кого!

Но вслух сказал, по-прежнему неуверенно переминаясь с ноги на ногу:

– Вот если бы образец какой, тогда бы попроще все было. Сам, боюсь, ничего не придумаю: не силен я писать!

– Черт с вами! Я дам вам образец, – тяжело вздохнув, ответил Грамматикопуло, раскрывая папку и вынимая из нее исписанный от руки лист. – Каждый раз одно и то же… Вот, тут все указано по разделам: превышение полномочий, халатное отношение к исполнению служебных обязанностей, коррупция, аморальное поведение, грубость по отношению к подчиненным, жестокое обращение с задержанными, прочие правонарушения… Даже примеры приведены. Прочтете, возьмете чистый лист и в свободной форме на мое имя изложите факты. И не скромничайте, не скромничайте, Дусманис! Чем больше – тем лучше! Не забудьте указать дату нарушения и возможных свидетелей. Даю вам три дня. Образец потом вернете. Все ясно?

– Ясно, – хмуро кивнул Дусманис, забирая лист, складывая его вдвое и убирая в карман форменной рубашки. – Куда уж яснее-то…

– Вот так-то лучше! – подытожил Грамматикопуло, допил кофе, поморщился и спросил: – Дусманис, где здесь в вашей дыре самая приличная таверна? Где кормят лучше всего?

Сержант, не задумываясь, показал рукой в сторону марины.

– До променада, там налево вдоль моря и до конца. Таверна «У Ирини и Георгиоса». Считается лучшей на острове.

– Лучшей? Ну-ну, поглядим… Заплатите за это пойло, сержант. Это не кофе, а помои. Завтра утром жду вас в отделе. Получите дальнейшие инструкции. И найдите этого идиота, вашего сослуживца, Димоса. Пока он не уволен, будете вместе нести службу и выполнять мои распоряжения. Все, свободны!

Ревизор поднялся, взял папку и быстрыми шагами удалился в направлении, что указал ему Дусманис. Тот какое-то время смотрел ему вслед тяжелым взглядом, потом рассчитался с Пападакисом и достал из кармана мобильный телефон. Дозвонившись до кого-то, он с упреком спросил:

– Ты что, не мог меня предупредить насчет этого мерзавца? Товарищ называется! Почему сразу же не позвонил? Что значит «растерялся»? Где тебя черти носят, Димос? Какая еще кража?

Какое-то время сержант выслушивал объяснения своего младшего напарника. Затем уточнил:

– Погоди, погоди… Давай по порядку! Нашелся тот самый скутер, говоришь? А квадроцикл украли – и все с той же стоянки? Когда обнаружили пропажу? Рано утром? Понятно. А вечером скутера еще не было? То есть, ночью кто-то пригнал обратно пропавший ранее скутер и взамен угнал со стоянки квадроцикл? Черт знает что такое! И что у них там за сторожа? – вздохнул Дусманис и покачал головой. – Кто дежурил ночью? Кто?! Пьянчужка Манолис? Этот пропойца? Понятно! Да он без бутылки ракомело часа не протянет! На кой черт он там вообще нужен? Я последний раз видел его трезвым на прошлую Пасху, и то недолго… Да знаю я, знаю, что он двоюродный брат жены владельца. Вопрос в том, какого черта он там ночью забыл? Ах, он спит там… Понятно, домой ночевать его уже не пускают… А почему тогда у квадроцикла ключ был в замке зажигания? Все ключи ночью обычно хранят под замком в сейфе. Это общее правило, все владельцы прокатов о нем знают. Ты говорил по этому поводу с владельцем? И что? Руками разводит? Вот и мне это не понятно. Ну что делать… Оформляй протокол! Пусть владелец проката пишет заявление, остальные – дают свидетельские показания. И этот пьяница тоже, когда протрезвеет! Все как положено, подробно, ничего не пропусти. Утром встретимся в отделе. Все, пока! Мне надо еще сделать пару звонков. Доложусь начальству…

Дусманис набрал еще один номер. Никто не снял трубку. Сержант позвонил еще два раза. Снова никто не ответил. Подумав, он набрал другой номер, и ему ответили после второго гудка.

– Катерина, – волнуясь, произнес сержант, – это я, Дусманис! Скажи, а наш старший инспектор, случайно, не у вас сейчас? Нет? Да что-то трубку не берет… Кстати, а твой босс на месте? Мне бы срочно переговорить с господином Смолевым! У нас неприятности. Да, да! Серьезные. Где? А когда вернется? Плохо… А господин генерал? Только к обеду? Ясно… Передай, пожалуйста, что я звонил. Что? Факс важный отправили? Хорошо, я посмотрю и перезвоню!

Видимо, приняв для себя какое-то решение, сержант вышел из кофейни и широким шагом направился в сторону порта, где находился полицейский участок Наксоса. Идти было всего ничего: через десять минут он уже будет на месте.

Часть восьмая

Есть у меня такая особенность: я слышу и вижу то, что не должен!..

    Из к/ф «Сапожник»

Верный своей многолетней привычке делать все основательно и без спешки, Смолев специально отправился в таверну пораньше, за два часа до назначенного времени. По дороге он провел короткую рекогносцировку на местности: внимательно осмотрел поляну за таверной – небольшой луг, поросший полевой травой с россыпями осенних ромашек и яркими пятнами последних в этом году маков. Участок земли, окаймленный непроходимой стеной разлапистых кустовых пиний и колючими зарослями гибискуса, примыкал непосредственно к таверне, но не был собственностью прежних владельцев заведения.

Добравшись до цели своей рекогносцировки, Смолев еще раз убедился в том, как удачно расположена его таверна. Море было совсем рядом: сюда доносились мерный шум прибоя и крики чаек. Выйдя почти на середину поляны, Алекс закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Тотчас он остро ощутил ароматы нагретого солнцем разнотравья: к тягучему, медвяному созвучью выгоревшей за лето травы, поздних цветов и сухой земли уверенным соло примешивался смолистый запах пиний.

Алекс долго стоял, не открывая глаз. Осени пристала печаль, писал Хемингуэй. Именно в этот момент Смолев вряд ли готов был с ним согласиться. Мягкая и теплая греческая осень на острове посреди Эгейского моря стала для Алекса открытием – это была его первая осень здесь, больше напоминающая лето северных широт. Впереди было много работы. Если все пойдет так, как запланировано, то на печаль времени просто не останется. Для Алекса это была, скорее, осень больших надежд. И где-то впереди даже маячило счастье. Но сперва надо разобраться с делами.

При оформлении документов купли-продажи на виллу и таверну Ирини Аманатиди подсказала Смолеву оформить на этот луг долгосрочную аренду, чтобы на будущее обезопасить себя от возможных конкурентов по соседству. Не хватало, чтобы еще кто-то открыл заведение поблизости и застроил поляну. Это было мудро и предусмотрительно. Алекс тогда внял ее совету и заключил с муниципалитетом договор аренды земли на сорок девять лет. Заключить – заключил и забыл про этот луг на несколько месяцев: много было других дел. До этого момента земля никак не использовалась. Просто до нее не доходили руки. Но вот настало и ее время.

Надышавшись вволю, Алекс не поленился, прошел по участку несколько раз вдоль и поперек, изучая местность и глядя себе под ноги. Поляна, размером в сорок соток, была на удивление ровной: ни пней, ни ям, ни кочек. Это хорошо! Не хватало еще, чтобы гости ненароком в темноте на что-нибудь налетели: корень или камень… Но здесь все чисто. Подготовка больших усилий не потребует: выкосить в центре траву – и действительно готова просторная площадка под шатер! Ну, или большую армейскую палатку – что там готов выделить Джеймс Бэрроу от своих щедрот с музейного склада?.. Студенты вполне справятся. Пожалуй, Софья была права: лучшего места для проведения праздника и в самом деле не найти! И таверна рядом, удобно будет носить угощения с кухни, и до променада рукой подать – все туристы и прохожие обязательно заинтересуются праздником и зайдут на огонек. Отлично все складывается. Будем считать это добрым знаком!

Закончив рекогносцировку и направившись к ресторану, Смолев повеселел и даже замурлыкал под нос мелодию из оперетты любимого им Кальмана.

Завтра же с утра и начнем все работы, думал он, бодрым шагом подходя к променаду, сворачивая на мощеную плиткой дорожку и привычно взбегая по ступенькам ко входу в таверну. А на сегодня еще есть другие дела. Планы на предстоящий Хэллоуин – это, конечно, прекрасно, здесь девчонкам большой плюс за инициативу, но и организационную рутину владельцу виллы никто не отменял. Скоро соберутся друзья для обсуждения праздника, а я пока займусь своими вопросами. С этими мыслями он распахнул дверь и вошел в ресторан.

Прекрасно помня перефразированное генералом высказывание вождя пролетариата, прозвучавшее из уст Манна как «Капитализм – это учет и контроль!», Алекс давно уже намеревался лично пообщаться с персоналом на кухне, с барменом, официантами, выяснить для себя текущую обстановку и, если возникнет необходимость, решить назревшие организационные вопросы. Не то, чтобы он не доверял своей управляющей и повару. Скорее, как раз наоборот. Но быть в курсе всего происходящего – прямая обязанность владельца, считал он, да и свежий взгляд на ситуацию всегда полезен. Вот сегодня Алекс специально и выделил для этого время.

Впрочем, это была формальная причина, которую он сам для себя определил. Официальная версия, так сказать. Но в глубине души Алекс осознавал, что просто старается занять себя работой в отсутствие Стефании, не оставляя ни времени, ни возможности на бессмысленные переживания. И сам при деле, и время быстрее идет, и это дурацкое скребущее ощущение неведомых грядущих неприятностей, которое пару дней назад взялось невесть откуда и все никак не проходило, возможно, оставит его уже наконец в покое.