Масамунэ и Мурамаса. Детективная серия «Смерть на Кикладах»

– Сергей Иванович, – моментально растеряла весь свой боевой пыл смотрительница, – конечно, как скажете! К вам – в любое время, раз нужно – значит нужно!

– Сашка, иди сюда, – позвала голова и снова скрылась за портьерой, – только аккуратно, тут лестница.

Алекс зашел за портьеру, открыл тяжелую металлическую дверь, спустился по узкой лестнице на пять ступеней вниз и оказался в запасниках музея, в небольшой комнатке, которую его друг использовал как рабочий кабинет.

– Ты тут пока вот посиди, – попросил его Тишкин, – там вон чай в термосе, бутерброды. Книжечку почитай. Я сейчас закончу рассказывать молодежи про эпоху Камакура, и мы с тобой пообщаемся!

– Давай, давай, – кивнул Смолев. – Не беспокойся за меня, я подожду!

Он осмотрелся: в небольшой круглой комнатке с узким, словно бойница, зарешеченным окном, царил полумрак, пахло табаком и окурками из переполненной пепельницы, клеем и пылью.

Алекс уселся в удобное кресло за огромным письменным столом, заваленным книгами, альбомами, фотографиями клинков, рукописями, какими-то вырезками из газет в раскрытой кожаной папке. Видимо, Тишкин недавно их просматривал.

Одну из вырезок, лежавших перед ним, Алекс взял в руки и с интересом прочел:

«Загадочное событие на выставке „Искусство самураев: японский меч“ 12 мая в Санкт-Петербурге. Специальный корреспондент информационного агентства „Арт-Инфо“ Майя Воронина сообщает, что во время выставки „Искусство самураев: японский меч“, проходившей в Военно-историческом музее артиллерии, ракетных войск и связи Санкт-Петербурга, на которой были представлены в качестве экспонатов уникальные японские клинки, произошло событие, которому никто до сих пор не может дать внятного и разумного объяснения. За два дня до окончания выставки в закрытом зале вдруг само по себе лопнуло и разбилось толстое стекло витрины, за которым находился один из самых ценных экспонатов – клинок японского мастера по имени Сэндзи Мурамаса. Легендарный мастер жил и ковал свои уникальные клинки, предположительно, в шестнадцатом веке. Тяжелое стекло упало на клинок и немного повредило его. Эксперты музея осмотрели полученные повреждения, и клинок был немедленно передан лучшим специалистам на реставрацию…»

Интересно, кто эти «лучшие специалисты», подумал Алекс, которым был «передан клинок на реставрацию», не наш ли Сергей Иванович?..

Смолев вернул вырезку обратно в альбом, вслушиваясь в то, что говорил Тишкин в соседней комнате. Дверь была полуоткрыта, и со своего места Алексу было все прекрасно слышно.

– Эпоха Камакура, молодые люди, – рассказывал Тишкин немного усталым и приглушенным голосом, – это Золотой век японских оружейников, самое блистательное время в искусстве создания японского меча. Она датируется тысяча сто восемьдесят пятым – тысяча триста тридцать вторым годами нашей эры. Многие историки считают, что никогда больше оружейное дело в Японии не переживет таких значительных взлетов, как в эпоху Камакура.

– А почему, Сергей Иванович? – поинтересовался кто-то из группы школьников срывающимся подростковым баском.

– Благодаря великим кузнецам, которые жили и творили в ту эпоху. И первым среди них был Окадзаки Горо Нюдо Масамунэ в провинции Сагами. Точной даты рождения его никто не знает, известно лишь, что умер он в тысяча триста сорок третьим году, став легендой уже при жизни настолько, что само его имя стало в Японии нарицательным выражением безупречного совершенства! Когда хотели сказать, что клинок идеален – говорили, что его словно ковал сам Масамунэ! Сталь его клинков по качеству и обработке не имеет себе равных. Вот, посмотрите, в коллекции музея есть клинок Масамунэ. Сейчас я вам его покажу!

Было слышно, как Тишкин выдвинул деревянный ящик и развернул его к группе, чтобы все могли насладиться красотой древнего меча.

– Даже вид клинков этого великого мастера поражает чувством гармонии и вкуса. Это шедевр! Смотрите сами! – растроганно произнес он.

Группа столпилась у него за спиной, были слышны восхищенные возгласы, ахи и перешептывания. Меч произвел сильное впечатление.

– Но, Сергей Иванович, – вдруг недоуменно спросил кто-то из учеников, – здесь же, на хвостовике нет никакой подписи! Вы же сами нам говорили, что кузнецы всегда выбивали свою подпись на клинке, которая потом закрывалась рукоятью. А здесь ничего нет! Как понять, что этот клинок сделал именно Масамунэ?

– Среди известных сегодня пятидесяти девяти клинков Масамунэ практически нет ни одного подписанного, – ответил Тишкин. – Если не считать несколько кинжалов. Но у экспертов никогда не возникало проблем с установлением их авторства. Для тех, кто всерьез изучает историю японского оружейного искусства, это просто очевидно. Я могу вам сейчас рассказать про эффектные элементы закалки стали, которые я вижу здесь: тикэй, кинсудзи, суганаси, ниэ… Но вам эти слова пока ничего не скажут. Вот когда я свожу вас в кузницу, тогда мы разберем эти моменты подробнее. Поэтому, молодые люди, сегодня просто поверьте мне на слово! Это меч Масамунэ!

– Но почему он их не подписывал? – недоуменно поинтересовался еще кто-то. – Разве он не боялся, что их могут подделать?

– Да как ты не понимаешь, – ответил вполголоса своему товарищу басовитый ученик. – Он потому и не подписывал, что их подделать было невозможно!

– Это хорошая версия, она мне нравится! Молодец, Антон! – согласился преподаватель. – А еще и потому, что Масамунэ ковал мечи непосредственно для высоких военачальников – сегунов. И подпись кузнеца, как бы велик и знаменит он ни был, могла быть истолкована как непочтительность к сильным мира сего. У японцев был свой очень сложный этикет и существовал крайне специфический кодекс отношений. Нам сейчас многие вещи показались бы странными, но…

– Сергей Иванович, – спросил басовитый Антон, – а был ли еще кузнец в истории Японии, с мечами которого можно было сравнить мечи Масамунэ? Ну, хоть один?

– Талантливых кузнецов было очень много, – после паузы ответил Тишкин. – У самого Масамунэ были ученики, ставшие великими мастерами своего дела, известными на всю Японию, так называемые «Масамунэ-но дзю тэцу» – «десять учеников Масамунэ». Я могу назвать вам их имена, но сейчас они вам ничего не скажут. Да и эксперты отличат меч самого Масамунэ от тех, что ковали его ученики. Практически каждый клинок Масамунэ – это «мэйто», или «меч с именем». Это специальный термин, который был введен, чтобы подчеркнуть уникальность и исключительное качество клинка.

– И все-таки? – настаивал ученик. – С кем его сравнивали?

– Вот прицепился, – добродушно рассмеялся Тишкин. – Ладно, мне пришла в голову одна старая история. В Японии есть древняя легенда о том, как воины решили сравнить качество двух клинков двух великих кузнецов: Масамунэ и Мурамаса. Они взяли два лучших меча и воткнули их в горный ручей, лезвием против течения. Поток нес навстречу им листья магнолии, упавшие в воду выше того места, где стояли мечи. Когда лист магнолии приблизился к мечу, который ковал Мурамаса, – то острый, как бритва, клинок, оставаясь неподвижным, мгновенно рассек его пополам, – и уже две половинки листа плыли дальше вниз по ручью. А когда такой же лист плыл в сторону меча, изготовленного Масамунэ, то лист вдруг замедлял ход и огибал меч гениального кузнеца, оставаясь целым и неповрежденным, – закончил рассказ Тишкин. – Вот так!

В комнате повисла недоуменная тишина. Ученики пытались осмыслить сказанное.

Задумался и Смолев. Глубоко! С наскоку и не разобраться, надо подумать!..

– И как это понимать, Сергей Иванович? – не выдержал ученик, задавший ранее вопрос. – Почему?

– А вот почему и как это понять, вы скажете мне в следующий раз, молодые люди, – подвел итог Тишкин. – Это и будет для вас домашним заданием. Все ясно? Ну и хорошо! Лекция закончена! Следующее занятие через две недели. По коридорам идти тихо, ногами не топотать, не бегать, не кричать. Вы в музее! Мне потом после вашего ухода Алевтина Георгиевна вечно жалуется на мигрень. Все! Свободны!

Мальчишки вышли, видимо, через другую дверь, потому что, как только их голоса и звуки шагов затихли, к Смолеву вернулся один Тишкин.

– Чего чай не пьешь? Он на травах, сам заваривал, – хмуро поинтересовался он у старого друга, уступившего ему хозяйское место за столом и собравшегося пересесть на старенький, продавленный, замызганного вида диванчик в углу. – Ты там только не испачкайся, вот, газетку подстели.

– Спасибо, чаю не хочется, я завтракал, – ответил Алекс, следуя его совету и расстилая на диванчике несколько пухлых листов «Из рук в руки». – Да и тебя заслушался – добавил он, усевшись, – ты, как всегда, в ударе!

– Да брось, это так, подработка. Но парнишки толковые, интересуются – вот что радует! На пятую лекцию уже ко мне приходят. Глаза горят! Сейчас это редкость. Сам понимаешь: старые кадры уходят, а новые нам на замену никто не растил. Вся моя надежда – вот в этих самых мальчишках. Поведу их потом по нашим мастерам-кузнецам, там они смогут поработать руками. Надеюсь, будет смена!

– Чем помочь тебе могу, Сережа? – поинтересовался Алекс, глядя, как Тишкин наливает себе в большую кружку с логотипом музея горячий ароматный чай из термоса и неловко разворачивает пакет с бутербродами. – Ты сам-то ешь, ешь, не стесняйся!

Тишкин, кивнув, откусил сразу добрую половину бутерброда с колбасой, прожевал, проглотил, запил большим глотком чая с ароматом зверобоя и только после этого произнес:

– Саша, тут такое дело. После Петербурга выставка «Японский меч» едет в Афины. У нас тут случился небольшой инцидент, – и мне пришлось реставрировать один древний клинок.

– Мурамаса? – поинтересовался Алекс и пояснил: – Я прочел вырезку. Странное происшествие!

– Да? Ну, значит, ты в курсе. Странное? Просто чудовищное! Так вот, меч не сильно пострадал, слава Богу, удар пришелся на хвостовик, а не на лезвие. Реставрацию мы провели на высшем уровне. Лично делал! Но все равно перед японцами жутко неудобно, ты же понимаешь. Этот меч у них – «национальное достояние», считай, драгоценность, а у нас на него витрина падает! Кошмар! Стыд! Когда и кто к нам еще что-то повезет после такого?! Понятно, что музей не виноват, но тогда кто? Мистика! Я в зале сам все осмотрел, до сих пор не понимаю, как это могло произойти. Стекло лопнуло именно изнутри, словно кто-то ударил чем-то острым. Но в витрине никого не было и быть не могло! Она совершенно герметична! Комиссия в итоге решила, что это заводской брак стекла. В общем, я предложил, чтобы наш музей достал кое-что из запасников и отправил тоже в Афины, чтобы поддержать японцев и морально, и, так сказать, материально. Мол, российско-японская выставка в Греции: «Шедевры древнего оружейного искусства Японии»! А? По-моему, неплохо звучит! Японцы обрадовались страшно! Я составил перечень клинков, которые мы могли бы отправить, наше начальство утвердило, японцы тоже остались довольны.

– Так ты едешь в Грецию? – обрадовался Смолев.

– Еду… – расстроенно покрутил головой Тишкин, наливая себе еще чая. – Хотелось бы!.. Но наши балбесы там что-то напортачили с моими выездными документами, и оказалось, что мне просто не успевают открыть визу, представляешь? Выставка едет через три дня и будет в Афинах две недели, а мне еще две недели здесь куковать в ожидании визы. Наш идиотизм, помноженный на европейский бюрократизм… Я японцам даже еще не заикался, они вообще не поймут. Они и так смотрят на европейцев, как на идиотов. Культурный барьер, что ты хочешь. Мы же мыслим и чувствуем с ними совершенно по-разному! Что, не веришь? Ты знаешь, сколько цветов и оттенков способен назвать воьмилетний японец? Недавно исследования проводили: свыше пятисот! Они другие, Саша, совершенно. Мы для них как инопланетяне: культуру не бережем, древние знания не храним, красоты жизни не замечаем, детей в большинстве воспитываем так, что из них вырастают ленивые, самодовольные паразиты!.. А японцы – все наоборот! Очень сложно с ними поддерживать контакт. Как бы они совсем на нас не махнули рукой – не видать нам тогда больше от них экспонатов. Ты никак не можешь мне в этом помочь? Нет связей, чтобы в Афинах ускорить как-то процесс с визой? В порядке исключения: все-таки, – культурный обмен? Ну и с документами на ввоз тоже помочь: везу ведь от нас восемнадцать клинков! Некоторые имеют серьезную ценность, хотя до японской коллекции им далеко. Но стыдно за нашу часть экспозиции не будет!

– Попробую завтра выяснить вопрос! – пожал плечами Смолев. – Есть у меня в Афинах один знакомый генерал… Думаю, что вопрос решим. Сразу же сообщу. Так ты все-таки скажи мне, почему меч Мурамасы разрубал плывущие по течению листья, а меч Масамунэ они огибали?

– А ты спроси у Фудзивары, – подмигнул Тишкин, откусывая очередной бутерброд. – Насколько я помню его фамильный меч – это просто шедевр Масамунэ! Наверняка у него есть свой ответ на этот вопрос. Не может не быть. Этот меч в его семье хранится почти семьсот лет. Настоящий «кото» – старый меч! Я думаю, что он знает все про его создателя.

– Да, – кивнул Алекс. – Я тоже хорошо помню этот меч. Я с ним работал. Ты прав – это что-то! В Додзе к Фудзиваре планирую сегодня вечером. Как у тебя дома, как Марина, как Пашка?

– Все в порядке, все нормально, – отводя глаза и отчего-то волнуясь, ответил Тишкин. – Так ты поможешь с документами? Это очень важно, Саш!

Смолев внимательно присмотрелся к старому другу, отметил темные круги под глазами и легкое дрожание пальцев. Бросил взгляд на полную окурков пепельницу и на задвинутые под стол бутылки, но не стал ни о чем расспрашивать. Захочет – сам расскажет, зачем лезть человеку в душу?

Еще через полчаса они распрощались.

Алекс снова вышел на Кронверкскую набережную и, глубоко задумавшись, направился в сторону Троицкого моста. Пролетавшие мимо автомобили щедро обдавали его брызгами, но он их даже не замечал.

Часть первая

Проявляй великое сострадание и помогай людям.