Маленький ныряльщик

В результате две горизонтальные продольные балки заняли свои постоянные места снаружи будущего корпуса. То есть начали, пусть пока и мысленно, формироваться обводы моей субмарины.

Каждая пара рулей – передняя и задняя – сидела на общей оси и синхронно поворачивалась отдельным рычагом. Оба их я расположил под правой рукой так, что мог одним движением переместить и тот, и другой. Левую руку – последнюю незадействованную конечность – следовало использовать для поворота судна в горизонтальной плоскости. И это мне ужасно не нравилось. Нельзя оставлять себя в положении полной связанности. Чем-то ведь еще придется управлять. Вооружениями, например. Да и с подачей воздуха для дыхания время от времени надо разбираться. Я не уверен, что сумею создать аппарат, аналогичный аквалангу. Вот не знаю я в точности, как устроен пресловутый редуктор, придуманный Кусто, хоть режьте меня. А заниматься его разработкой – совсем не к месту это и не ко времени. Надо что-то попроще придумать, поконсервативней. То есть – управлять дыхательным оборудованием придется вручную, для чего и понадобится мне незанятая постоянной работой рука.

* * *

Вот так и встретился я с затруднением, к которому был не готов. Мысль о том, что одному человеку просто может не хватить рук для управления относительно несложным кораблишкой, не приходила мне в голову. Тут нужно хорошенько обо всем рассудить.

Пару дней я не заходил в мастерскую. Бродил по городу после окончания занятий в гимназии, раскланивался со встречными – теперь знакомые попадались буквально через одного. Газеты почитал. Не люблю я всякие средства массовой информации, но уж очень надо было отвлечь голову от напряженной работы в столь непростом направлении. То есть требовалась некоторая отчужденность хода размышлений.

Любопытно, однако! Кроме ожидаемых вестей о всяких безобразиях, творящихся нынче на Балканах, немало сообщений поступало из Средней Азии. Русские войска там нынче весьма интенсивно занимали новые территории и расправлялись как с угрозами набегов на юг Сибири, так и с теми, кто эти угрозы создает. Словом, страна расширялась.

С точки зрения человека двадцать первого века, пропитанного идеями демократии и гуманизма, я понимаю, что наши сейчас осуществляют агрессию с целью аннексии, то есть, какие бы обоснования ни выдвигались, а захват чужой территории налицо. Да вот только в душе от этого не возмущение вскипает, а радость. За своих. Так вот воспитали меня в советское время. И потом, хоть и прокапали мозги сперва плюрализмом, а потом и гуманизмом, укусив заодно общечеловеческими ценностями, но осталось, видать, в душе что-то древнее, исконное.

Невольно вспомнилась строчка: «И людей долго будем делить на своих и врагов». Напою вечером Варьке.

Так вот, оказывается, русское воинство там, на просторах Туркестана, применяет ракетное оружие. Ведь читывал я о чем-то подобном в технических журналах! Выходит, системы залпового огня придумали задолго до «Катюш». Или не залпового? По газетной заметке вечно ничего не разберешь.

* * *

Как ни майся сомнениями, но привод руля поворота тоже нужно выносить на правую руку. На рычаг заднего руля глубины. А единственная оставшаяся у него степень свободы – влево, потому что справа будет мешать стенка кабины. Поскольку ворочать этот рычаг нужно в обе стороны, значит, нейтраль оказывается при наклонном его положении. Положении, при котором ни залезть внутрь, ни покинуть судно решительно невозможно. Вот и первое ограничение – сначала переложи руль на борт (буквально), а уж потом залезай-вылезай.

Естественно, тяга, получившая второе назначение, стала толще и начала вращаться вокруг продольной оси. Ну а для организации разведения управляющих усилий по разным устройствам мне пришлось испробовать еще три варианта конструкции этого узла. Вполовину проще оказалась переделка привода переднего руля, ведь и его рычаг должен был отклоняться внутрь, чтобы оставаться в той же рулящей правой руке. Прямо аналог самолетной ручки.

Вертикальное перо я идеально балансировать не стал в расчете на то, чтобы сохранить некоторое стремление к его выпрямлению, если отпустишь. Мне просто так привычней, если экипаж имеет тенденцию выравнивать движение при отпускании управления.

Ну вот, ходовая часть готова. И я снова принялся за проверки и испытания. А ничего так, нигде не спотыкается. Значит, пришла пора созидать каркас.

Собственно, полуторадюймовые доски – это и каркас, и обшивка – и продольные и поперечные элементы я поставил плотно, образуя два перпендикулярных сплошных слоя. Как же мне при этом не хватало саморезов! Или хотя бы шурупов! Гвозди ведь могут и вылезти, если изменится направление нагрузки, а строил я герметичный корабль, внутри которого теоретически возможно придется создавать избыточное давление.

В общем, придумал, как вывернуться. Купил толстой медной проволоки и выполнил соединения согнутыми из нее скобками, просверливая тонкие сквозные отверстия и загибая внутренние концы. Почему не гвозди, спросите? Те, кто разбирал сооружения, возведенные с их использованием и последующим загибом, не дадут соврать – обратно такое потом собирается очень плохо. А меня крайне интересовала возможность последующей переделки, ибо ничего не получается сразу и навсегда.

Этими же скобками я и сами доски сшил между собой, стараясь приблизить свойства внешней поверхности к сопротивляемости сплошного листа. Не пожалел трудов. Особенно много возни было с палубой. Мне тут требовались съемные щиты, чтобы можно было добраться до любого места, потому их я закрепил болтами сквозь отверстия в бимсах – могучих и прочных. Не было у меня никаких причин экономить на массе сооружения, которому следует погружаться. Мне его в любом случае предстоит загружать балластом так, чтобы кромки бортов только самую малость выглядывали из воды – иначе не загоню я свое детище в царство Нептуна.

Внешне получилось более-менее прилично: плавно сбегающиеся к носу вертикальные борта крепились к остро заточенным вертикальным штевням – переднему и заднему. Палуба и днище – плоские. Два винта крутятся в противоположные стороны по обе стороны сужения кормы и не выходят за пределы наибольшей ширины судна. Перо руля выступает за корму. Оба конца его оси я тоже закрепил, уперев в торчащие назад консоли продольных брусьев. У меня тут сложно получилось, потому что, не будучи ни в чем уверенным (ну не прочнист), я еще и задние концы валов упер в поперечину, соединяющую окончания рамы, обрамляющей задние рули глубины.

Поймите меня правильно. Изо всех сил стараясь уменьшить сечение, я настолько заузил и обнизил корпус, что в корме образовалась невыносимая теснота. Чтобы, не приведи господи, лопасти винтов не задели руля, я их снабдил кольцевыми туннелями – отрезали мне в мастерских два куска трубы и даже кромки заточили. Как раз каждое в трех точках удобно крепилось.

Скажете – дополнительное сопротивление? Плачу вместе с вами. Но надежность все же волновала меня сильнее, чем скорость.

Разумеется, ограниченность в средствах сказывалась как на выборе материалов, так и на конструкторских решениях. Во всем мире подводные лодки строят только из металла. Но скромная зарплата учителя гимназии не позволяет использовать одни только сплошные классические подходы – приходится изворачиваться с использованием подручных материалов, коих в столярной мастерской имеется довольно разных видов. Тем более что самые затратные дела все еще впереди. И, как вы уже догадались, это горловина люка. Она же – основание прозрачного фонаря.

Плоское кольцо с круговой канавкой отлили из меди. Проблема была в размере – нужен был такой, чтобы я в него пролезал, пусть и свернув плечи – но это тоже немало. А еще требовалась ответная деталь, правда уже без желобка, зато с выступами вверх, к которым я смогу прикрепить детали собственно фонаря.

Где я нашел уплотняющую прокладку? Взял прорезиненный тканый ремень от клиноременной передачи. Нашелся подходящий вариант все в тех же железнодорожных мастерских. Узкий и толстый. Под него мы все размеры и прикидывали.

Фонарь я сделал из четырех стекол. Три трапециевидных – вперед и в бока, и одно прямоугольное сверху. Сзади все равно стоит шарнир люка – он большой, и сквозь него ничего не разглядишь. Стекла эти я посадил на прочную деревянную раму, отчего в моем распоряжении остались скромного размера овальные окошки. Сам же люк после закрытия приходилось крепить струбцинами. Я сразу рассчитывал на них, так что с размерами не прогадал, и все сошлось нормально.

Естественно, проникнуть в лодку получалось одним-единственным способом, и после этого менять положение тела было уже решительно невозможно. Мое творение облегало меня, словно фрак, пошитый у хорошего портного. Длина, правда, получилась чуть больше, чем хотелось – не уложился я в четыре метра, потому что баки для приема балласта при погружении потребовали своего. Мне их склепали из котельного железа, когда уже «проявились» истинно нужные размеры и форма. Три трубы из каждого из них шли в «рубку» – то есть под левую руку. Одна – широкая, идущая от нижней части бака по самому днищу лодки – на впуск воды или выпуск ее при продувке. Вообще-то по классике этот путь, кажется, оставляют всегда открытым. Но я решил подстраховаться и поставил краны. Вторая пара труб предназначалась для воздуха, чтобы он выходил за борт, вытесняемый водой при заполнении цистерны. Третья пара труб служила для продувки цистерны воздухом из резервуара, расположенного за спинкой. Еще один баллон – для дыхания, покоился под лежанкой. Имелась и возможность переключить каждый из баллонов хоть туда, хоть сюда. Как-то не ожидал я, что столь великое хозяйство окажется потребным для управления плавучестью, казалось бы, невеликого сооружения.

Должен признаться, что разработанные для локомотивных паропроводов краны были, на мой взгляд, излишне громоздкими в созданной моими же стараниями тесноте. Они, даже после того, как я их несколько раз переставил, выбирая правильное положение, не прощали ни одного неверного движения, наказывая как локоть, так и иные участки руки синяками и ссадинами.

Как я собирался дышать в этой тесноте? Глубоко и ритмично. Не забывайте, что я не просто рулевой, а еще и двигатель. Так что воздуха потреблять обязан много. Его-то, этот воздух, мне придется регулярно напускать в закрепленный на груди мех, откуда вдыхать ртом через загубник. Вырезал я эту «соску» из липы и хорошенько пропитал растительным маслом.

Лодку я тоже пропитал, но не маслом, а битумом, растворенным в бензине. Его (бензин) сейчас, правда, называют газолином, но мы с хозяином скобяной лавки поняли друг друга правильно, он и привез. Так вот, этот подогретый и слегка разжиженный бензином битум очень хорошо прилипает, если незадолго перед этим древесину «покрасить» керосином.

Что еще хочу отметить – гости в мою мастерскую ходили как к себе домой. Совершенно незнакомые люди с невообразимыми вопросами. Я им был всегда ужасно рад и каждый раз обязательно заставлял что-нибудь подержать или потянуть, или поскоблить… за делом и разговор шел веселей. Короче, про то, что учитель математики строит ныряющую лодку, в городе знали решительно все. И мне кажется, чувствовали свою к этому причастность. Одни чокнутым считали, другие ученым, но, когда что-либо приходилось покупать или заказывать у какого-то мастера, то либо цену скидывали до чисто символического размера, либо вообще отдавали даром.

Говорил ведь уже, что люди в этом времени совершенно не такие, как у нас в двадцать первом веке.

Глава 4

Огонь, вода и…

Три стихии никогда не утомляют взора наблюдателя. Огонь, вода и как другие работают. Посетителей в своей мастерской я мог застать решительно в любое время. Даже вернувшись из гимназии после занятий, нередко обнаруживал хорошо одетого господина или простецкого вида мужика, разглядывающего мою «диковину». Случались и целые группы с дамами – женщины высоких сословий без сопровождения «не выходили», а любопытством мужчинам не уступали.

Я подсказал Макару накрыть скатертями пару незадействованных верстаков и поставить самовар. Так постепенно в мастерской стало образовываться что-то вроде клуба. Желающим поучаствовать в творческом процессе подавались кожаные фартуки, а остальным – плюшки и сладости. Развешанные по стенам эскизы тоже собирали рядом с собой людей, любивших помолоть языком. Так что хозяева мои внакладе не оставались.

Провинция. Развлечений мало. Напрягало ли это меня? Знаете, по-разному бывало. Иной раз кто-то от широкой души и тугой мошны производил существенное пожертвование на развитие подводного плавания. Иной объяснял мне, отчего я непременно задохнусь, если осмелюсь погрузиться в пучину вод. Были и дельные советы, и реальная помощь. И рассуждения, вот такого рода:

– Так вы ныряющую лодку строите? А что ж… Изрядно. Читал о подобных экзерсисах у британцев, вот и у нас в России сподобился повидать. Только вы, голубчик мой, ежели на выгоды от коммерции расположены, сделали б ее двухместной. Это, значит, чтоб барышню с собой на эдакий променад можно было взять. Впрочем, и одноместные такие лодки, я уверен, у многих людей из света вызовут живейший интерес. Конные-то прогулки нынче не особо в моде, а вот, положим, подводная поездка – это будет интересно. Оно, опять же, и для моциону полезно – педали ваши очень притоку крови к икроножной мускулатуре способствуют.

Однако наибольшей пользой ото всего, несомненно, являлась возросшая посещаемость трактира и повеселевший взгляд его хозяина.

Как вы понимаете, я продолжал пользоваться полным пансионом, изредка вспоминал песни для репертуара Вари и Игоря или рецепты блюд моего времени. Шашлыки, беляши – они нынче не вошли еще в широкий обиход, но, скажем, те же чебуреки с удовольствием поедали бурлаки – пища сытная и примерно сутки не портится. Посылал Макар полового с лотком и к пристани, и на берег, где теплыми вечерами прогуливалась городская публика. Ну да. Я подсказал. Меня юные хозяева иначе как дядей Петей не звали и относились, как к родственнику. Случалось, и совета спрашивали.

Спокойной чередой прошли весенние месяцы, сделалось жарко, а там и занятия в гимназии завершились. Я подумал, что, так или иначе, лодка моя и поплывет, и нырнет, и даже вынырнет. Конечно, будут неполадки, но принципиальных ошибок в конструкцию я не внес. Оставалось обкатать ее как следует и продумать боевое применение. А вот тут-то без консультации со специалистом можно накосячить лишнего или так начудить… людей в военно-морской форме мне в городе не встречалось ни разу, и никто из знакомых не поминал, чтобы водил дружбу с флотскими офицерами.

Единственный человек – военный моряк, про которого я надежно знаю, что он живет в этом времени – это как раз Степан Осипович Макаров. В будущем – адмирал. Так что направил я сразу два письма. Одно в Санкт-Петербург, а второе в Севастополь. В качестве адреса написал полное имя и то, что человек, которому нужно вручить послание – офицер флота. Я бы и звание указал, да не помню. Знаю только, что чин его пока невелик, и широкой известностью в среде обывателей он не пользуется. А вот во флотской среде о нем могли слышать многие, поскольку что-то нужное он уже изобрел и даже имеет печатную работу о живучести кораблей.

Однако если кто помнит стишок, про заказное для Житкова, которое «это он, это он, ленинградский почтальон» заставил-таки побегать за адресатом вокруг всего света и, в конце концов, вручил кому следует, то поймет мою надежду на успех. Да, были люди, способные подойти к своему делу творчески, с огоньком. На них и положился.

В письмах же просил ответить мне, указав точный адрес потому, что намереваюсь сообщить информацию, отправлять которую «на деревню дедушке» опасаюсь.

* * *

Лодку на воду спустили в затоне, что левее по берегу от нашего переулка. Я попросил мужиков с пристани – их человек двадцать пришло: грузчики да бурлаки. Считай, на руках снесли. Ругались, правда, что хоть и маленькая посудинка, но тяжелая. Так это она у меня еще без балласта была и со снятыми палубными крышками.

А что вы хотели? Толщина бортов, почитай, семь сантиметров. Аналог двухслойной фанеры, где вместо шпона – доски-сороковки. Правда, не проклеенная, а прошитая медной проволокой. Да еще и усиленная каркасом из брусьев, особенно – мощными бимсами. А сколько железа в нее напихано?! И цистерны, и баллоны, и трубы.

В воду моя лодка осела глубоко, примерно до середины бортов. Аккурат до рулей глубины. Поскольку расчетный объем составлял два с половиной кубометра, то вес получается тонна с четвертью – столько вытеснено воды. И, чтобы погрузить это, понадобится еще около тонны балласта. По моим прикидкам где-то так и выходило.

Забредя в воду, я попробовал, как обстоят дела с ходкостью. Да ничего так. Толкать посудину со скоростью пешехода легко. Правда, это при половине лобового сопротивления, но прилагаемое усилие кажется ничтожным. С килограмм, если по ощущениям. Это на ровном ходу, не при разгоне.

Помощники как раз употребили внутрь плату за свою услугу и, благодушно закусывая, обменивались замечаниями в мой адрес. Когда я покачивал посудину с борта на борт, оценивая, не кувыркнется ли, если в нее залезть, подошли поближе, даже подержали, пока я устраивался. Хотя и без них получилось бы приемлемо. А потом я поставил ноги на педали, взялся за рычаги и стал кататься – верхние кромки винтов несколько выглядывали из воды и здорово брызгались, но это не штатное их положение, а временное состояние на период проведения данного вида испытания.

Постепенно привык и к своему тесному месту, и к реакции судна на руль. Приучился к малой высоте головы над водой, к оценке расстояний. Снова наловчился «ловить» ногами направление вращения винтов, переключаясь на задний ход. Кстати, кормой вперед лодка движется неохотно и управляется вяло. Но как-то маневрирует. Во всяком случае, аккуратненько подойти к мосткам мне удалось. Корпус судна, даже небольшого, ведет себя иначе, чем колесный экипаж на твердой поверхности. Мне надо было привыкнуть к новым ощущениям и возможностям.

Следующий день ушел на балансировку кораблика. Я измерял высоту надводного борта в носу и в корме, добавлял чугунных пластин железнодорожного происхождения и прикреплял их к днищу, внося поправку на изменение положения корпуса в зависимости от наличия пилота. Естественно, добавка веса палубы тоже принималась в расчет. Мне приходилось решать цепь головоломок, связанных с воображаемым заполнением балластных цистерн и прогнозом размера и знака получившейся при этом плавучести.