Четвертый

– В Испании начинали? А потом финская? – сочувственно проговорила Оля. Дождалась кивка и продолжила: – А разжаловали вас из-за?.. – она щёлкнула пальцем по горлу.

– Или шерше ля фам? – предложил я иной вариант. – Да это и не важно, – под странным взглядом собеседника срочно захотелось сдать назад. – Научите нас, пожалуйста, выплавлять тротил из разбросанных взрывом миномётных мин. А то мы сильно поиздержались, – поспешил я увести разговор подальше от, возможно, болезненной темы.

– Совсем? Всю взрывчатку до крошки истратили? – уточнил лейтенант.

– Есть с десяток кругленьких немецких шашек с заклеенной бумажкой дырочкой на торце.

– А ещё чему вас научить? – спокойным голосом спросил старшина.

– Нам много чего нужно, но вы ведь скоро уйдёте – понесёте генерала к нашим. Так что давайте ограничимся пределами возможного.

* * *

Свинчивать с мин колпачки и разбираться, в каком положении находится взрыватель, учил нас лейтенант. Он артиллерист. Попросил называть его Володей, не сводил восхищённых глаз с Ольги и из трёх разбитых миномётов, что оставались неприбранными на разгромленной позиции в районе поля, где мы собирали мины, соорудил один. Целых или не слишком повреждённых мин, таких, какими можно было выстрелить, нашлось одиннадцать штук – мы их припрятали до случая, а из остальных, из которых можно было извлечь взрыватель, под присмотром старшины выплавили взрывчатку, нагревая их в снятом с разбитого грузовика бензобаке. Не целом, а помятом и порванном – после доработки зубилом из него вышла металлическая емкость, куда мины входили тройками. Каждый раз их опускали в холодную воду, которую потом нагревали – так безопасней. И костер вместе с ёмкостью разместили на дне ямы, чтобы не было ветра, да еще и прикрывали сверху. Взрывчатка – штука нежная, твердил Антон Егорович. Он по-отечески за нас переживал, хотя лет ему, на мою оценку, немного за тридцать.

Расплавленный тол выливали по три мины в одну форму, получая бруски, в каждый из которых влепляли, пока не затвердело, половинку немецкой цилиндрической шашки. А то, сказал старшина, может и не подорваться от капсюля-детонатора. Формы сделали из дощечек, которые нашлись тут же, на поле – на них разлетелись ящики, в которых везли собранные нами мины.

Стрелять из миномёта мы выучились теоретически, хотя устанавливать его и наводить пришлось на практике и до пота. То есть до момента опускания мины в ствол всё было по-настоящему. В объёмах самого краткого интенсивного курса, естественно.

Добавлю, что встречались мы со старшими товарищами всегда в условленных местах, избегая показывать им основной лагерь. И имён своих не называли. Меня окрестили Ференцем, как было написано в солдатской книжке, которые на всякий случай все мы носили в кармане – в случае чего, хотя бы на секунду отвлечёт внимание немца, если нарвёмся на что-то вроде проверки документов. Из этих же соображений Ольга оказалась Куртом, Фимка – Гейнцем, а Миша Генрихом.

Да, мы тихо сидели в глухом углу – то, что ефрейтор Лючикин несёт постоянную дозорную службу по нашей охране, устраивало всех.

* * *

– Пора прощаться. Сегодня вечером снимаемся и идём к фронту. Будем прорываться, – предупредил нас старшина. – Можете присоединиться, ведь своё задание вы уже выполнили.

– Спасибо, что позвали, но у нас ещё дела остались, – поблагодарил я и отметил острую тоску в глазах лейтенанта Володи. – Немцы сейчас начнут получать по сусалам в районе Смоленска и захотят увеличить перевозки по здешней железнодорожной ветке.

– Неужто поворот в войне? – обрадовано спросил Лючикин.

– Поворот не получится, только задержка в темпе продвижения, но сопряжённая со значительными потерями. Для вас это значит, что стоит отклониться севернее. Оттуда немцы могут отвлечь силы на главное направление, так что есть шанс обойтись без прорыва – тихой сапой нащупать зазор, без шума снять заслоны и пробраться на мягких лапках. Ну, не могут фашисты быть одновременно сильными повсюду!

– Хм. Слушайте, ребята. Мы вот всё кумекаем, откуда вы такие странные? – сменил тему старшина.

– Есть предположение, что дети белоэмигрантов, сочувствующие коммунистическим идеям, – высказался лейтенант.

– С чего бы это? – удивился Фимка.

– Так вот барышня ваша давеча про красного командира сказала, что он офицер. А офицеры у белых были или при царе.

– Княжна! Нас раскрыли. Какой ужас! – воскликнул я и протянул руку Оле. Та не замедлила подать свои пальчики, которые я церемонно чмокнул.

– Но, милостивые государи, – обратился я к слегка прифигевающим взрослым, – надеюсь, вы не выдадите этой невинной тайны. Если нас прогонят из пределов любезного отечества наших предков, граф будет искренне огорчён, – я покосился на Фимку, который выглядел слегка обалдевшим. Чтобы интенсифицировать мыслительный процесс товарища, Миша двинул того локтем.

– А! Да. Буду ужасно огорчён, – поспешил согласиться Ефим.

– Барин страсть как уважает вечерком после баньки мостик взорвать железнодорожненький или составчик с военными грузиками направить под откосик, – развил мою мысль Миша. – А без этого у него болезнь рассудочная аглицкая приключается, сплин.

Эта фраза добила Ольгу, которая залилась серебристым смехом. Потом фыркнул Фимка, и понеслось веселье на пару минут.

– Артисты, – наконец успокоившийся старшина смахнул слезинку, выступившую от хохота. – Так что насчёт офицера? – он вдруг подобрался и стал серьёзным.

– Я действительно княжна, – просто ответила Оля. – В доме у нас в ходу многие слова из старой жизни, – и всем видом показала, что тема закрыта.

– Парле ву франсе? – вдруг не послушался Володя.

– Откуда? Родители на работе, а мне нужно в школе учиться и ещё общественные нагрузки тянуть. Так что никакого домашнего воспитания или гувернантки не было.

– Хватит об этом! – рыкнул я на собравшихся. – Есть более важный вопрос. Весточку нужно отнести о том, что каждую ночь с четверга на пятницу в час пополуночи мы ждём У-2 с тротилом и провизией. Место, – я достал карту и указал большую поляну, с трёх сторон окружённую болотами. – Как услышим звук мотора, зажжём цепочку огоньков, на которые и нужно садиться. Они будут прямо на земле.

– Скажете любому особисту, что имеете сообщение для начальника школы подполковника Гурова, – внёс окончательную ясность Фима.

– А потом терпеливо ждёте, пока он наведёт справки по своим каналам. Никакой срочности или важности не подчёркивайте. Просто весточка для подполковника. А само сообщение только адресату или тому, кто его замещает.

– А пароль? Или название группы? Имена хотя бы? – попытался хоть что-нибудь разузнать лейтенант.

– Ничего. Если встретитесь с кем надо – всё выяснится, – улыбнулась Ольга. – Вы на карту смотрите внимательно, чтобы место точно указать.

* * *

Звук мотора в ночной тишине мы уловили только на самом краю слуха и немедленно начали поджигать смоченные бензином тряпочки, помещённые в пустые консервные банки – на каждого пришлось по три таких светильника, расставленных метрах в тридцати друг от друга. Сбрасываешь крышечку, чиркаешь колёсиком зажигалки, отдёргивая пальцы от вспышки, и бегом к следующей точке, построенной по шнурку линии. Отбежали, залегли, слушаем.

Тональность звука изменилась – нашу взлётно-посадочную полосу заметили. Спустя несколько минут с небес спустился маленький биплан и аккуратно притёрся к земле – чувствуется рука мастера. Так получилось, что остановился самолёт неподалеку от меня. Встав на ноги, я осветил себя фонариком и громко спросил:

– Здесь мамонт не пробегал?

– Олени лучше, – последовал условленный отзыв, произнесённый мужчиной.

– Кто тебя, Кутепов, надоумил назначить такой идиотский пароль? – раздался из задней кабины женский голос.

– Так, Тамара Михайловна, – подключился к диалогу подбежавший Фимка. – Странно было бы посреди леса спрашивать дорогу к библиотеке.

– То, что ни мамонты, ни олени в этих краях не водятся, только способствует правильному запоминанию, – вступился за меня Миша.

– А где Бецкая? – принялась крутить головой по сторонам женщина.

– Здесь, – ответила из темноты Ольга. – Не пугайтесь, сейчас тренькнет спущенная тетива, а болт я уже убрала.

– Какой болт? – уточнил выбирающийся из кабины лётчик.

– Арбалетный, из гвоздя стопятидесятчика со срезанной шляпкой, – объяснил Миша.

– Разговоры потом, – рявкнул я. – Гасим огни и тащим аппарат под деревья. Там маскируем и разгружаем. Пошли, пошли, бездельники.

Мы разбежались вдоль линии светильников, захлопывая крышки и собирая горячие консервные банки, прихватывая их за проволочные дужки. Потом взялись за хвост и крылья и покатили У-2 в прореху, давно присмотренную и расчищенную под густыми кронами крупных деревьев, где довели маскировку до совершенства сетью.

Из задней кабины доставались тюки и перетаскивались в палатку, собранную из тех же немецких плащ-палаток. Пока то да сё, я присмотрелся к прибывшим – женщина была изящна и миниатюрна, чего не смог скрыть мешковатый лётный комбинезон. К тому же молода и пластична. Возраст пилота я бы определил чуть за сорок. Некрупный и с бородой.