Поп и работник

– Мисочку мою… – беспокойно заверещала Груша, протягивая руки к уплывающей тарелке.

– Какие трудности, баба Груш? – поинтересовался Толян, накладывая себе и Бабкину винегрет.

– Аринкин петух мово забил, – пожаловалась Груша, не прекращая цапать вилкой проскальзывающую баклажановую икру.

– Что ж ты, мамаш, зверей не дрессируешь? – укорил Арину Толян. – От рук отбились.

– Пусть она своего на привязи держит, раз он задиристый, – вступилась за петуха Арина Маранцева. – Дразнились-дразнились – смертью кончилось.

– …И что характерно, батюшка, – продолжил прерванный невестно когда разговор носатый бугай, – когда православные рожают, не кричат, а еврейки галдят ужасно.

– Еще бы! – передернула плечами женщина в расшитой душегрейке.

– Э-э… – отец Валерий замыкал, пожевал губами, подыскивая результирующую мысль. – Разумеется.

Толян шепнул Бабкину:

– Регент Дима Сычев. Врач по родам.

– Поешь, поешь, Димочка, – проворковала женщина в душегрейке. – Дайте ему, девочки, салат. Служба впереди такая длинная!

– Матушка, – шепнул Толян Бабкину и громко спросил священника: – А что-то машины вашей не видно, батюшка?

– Э-эа… – нерешительно начал отец Валерий, с некоторой тревогой поглядывая на жену.

– Странно, что вообще-то ездит! – процедила та, отворачивая лицо. – Ты б ее пионерам на металлолом сдал. Хоть какая-то польза.

– Ладно, мать, ты это… Не все сразу. Купим новую.

– Когда?! – Попадья вскочила, с треском выбираясь – за стола. – На том свете?!

Она швырнула вышивание на диван и ушла. В трапезной повисло молчание, только в дальнем углу стола тихо охала Шура.

– Кому сказать, – проворчала Татьяна, – Настоятель храма за сто верст на службу пешком должен. На машину собрать не могут. В других церквах где какую копейку наслужат – несут священнику. А тут… – Она гневно зыркнула в сторону Веры Ивановны. – Ты ж неграмотная, какая ты староста! Ушла бы по доброй воле.

– Народ переберет, тогда уйду, – пробормотала Вера Ивановна, жомкая скатерть.

– Скоро на тысячелетие собор указ вынесет: священники снова во главе церквей станут, сами кассой распоряжаться будут…

– Тетя Тань, пропусти собеседника вперед, – перебил ведьму Толян. – Чего с тачкой, батюшка?

– Заглохла, – виновато сказал отец Валерий.

– Делов-то! Где ключи? Сейчас с Вованом поглядим, он разбирается!.. Заведем, пригоним, нет вопросов, куда она, на хрен, денется! Извиняюсь, бабы. – Толян хлопнул по плечу Бабкина, выбив брызги – девушка в дымчатых очках вытерла щеку.

– Кочегар наш новый, – всунулась Вера Ивановна. – Не пьет, не курит… Русский.

– Очень приятно, – кивнул отец Валерий, выуживая – под рясы ключи.

– Это хорошо, а то истопника найти никак не можем. А вы, случайно, не «Автосервиса»?

– Пошли, Вован, машину пихнем!

– До свидания, – кивнул Бабкин, выбираясь – за стола.

– Ты приходи потом-то, – забеспокоилась Вера Ивановна, – а то скроешься, исчезнешь, а завтра мороза обещали.

– Вы крещеный, конечно? – спросил отец Валерий.

– Да он в Бога верует, я те дам! – Толян стукнул себя в грудь кулаком. – У него вот с разговором напряженка. Заикает.

Бабкин покраснел окончательно и, не поднимая головы, уставился в фанерный пол, застланный разъехавшимися половиками.

– Он с бабой своей поругался, она его и выставила без выходного пособия, – пояснил Толян. – Он на дачу, у них дача тут, за Марфином. А дача заперта. Ключ у тещи. Короче, Вован с харчей съехал, города скрылся, на завод больше не хочет. У него от чертежей башка пухнет. Вон калган какой. У них завод ракеты делает…

– Самолеты, – шепотом поправил Бабкин.

– Гробанется ракета, не дай Бог, – молол Толян, – Вован в тюрьму.

– Понятно, понятно, – закивал отец Валерий. – Бывает… А насчет речи можно помочь…

Вера Ивановна ткнулась лицом батюшке в руку – за благословением – и ушла возжигать свечи.

Дима-регент, уставший от невнимания к себе, перехватил священника:

– Папа-то римский что отчудил, батюшка? Собрал в Ватикане на экуменическое богослужение всех кого ни попадя: и евреев, и католиков, муллу пригнал, шаманов разных, буддистов, ламаистов… И давай служить кто во что горазд…

– Диссидент, – подытожил отец Валерий кратко, чтобы не упустить Толяна. – Анатолий, ты мне «Беларусь» с ковшом не достанешь на пару дней фундамент рыть?

– Нет вопросов! Три двадцать в кассу, чеки мне!

Над папертью горела мощная ртутная лампа. По-прежнему хлопал на ветру пододеяльник и две рубашки протягивали руки к земле. В полумраке за оградой тихо выл привязанный Бука.

– Тут топить-то: подкинул угольку и сиди кури. Курить, правда, в церкве нельзя, не любят. Сто рублей и харч бесплатный. В пост только плохо, жрут как потерпевшие. Ты кобеля в котельной запри, орать будет – не слышно.

– Он п-правда лечит?

– Заикание? Он рак даже лечит. Сегодня вот жалко Лешки Ветровского нет… Кандидат наук в Москве. У него мать раком болела. Батя за нее взялся.

– В-вылечил?

– А то! Когда вскрыли – рака не нашли.

– Зачем вскрыли?

– Как зачем? Померла со временем. Лешка теперь в Бога верит, я тебе дам! С женой даже развелся. В Загорск на заочного попа поступил. Мать есть мать, святое дело! Так что ты не сомневайся – он тебе заикание зараз выправит. Болтать будешь, как я, что слюна на язык принесет. Девки давать станут. Жена полюбит. Оформляйся, пока место не занято. В понедельник ехай на завод в Москву, расчет бери…

– Могут не отпустить, – солидно предположил Бабкин.