– Ну вот, ночью и сделаете. Подойди поближе.
Лысодор открыл сейф, вытянул нутра толстый пакет. У Кости пересохло во рту. Лысодор про себя прочел фамилию на конверте.
– Не твой. Вот этот твой. Ка-ра-мы-чев. Константин Михайлович.
Лысодор встал, надел фуражку.
– Ну так, Константин Михайлович. Держи! – Он протянул Косте пакет. – С окончанием действительной службы тебя, Карамычев! Родителям передавай привет от командования. Службой твоей довольны.
– Служу Советскому Союзу! – отчеканил Костя, тыкаясь пальцами в висок.
Он развернулся, шагнул к двери и замер: «А четвертак?»
Лысодор сидел раскрасневшийся, теребил бумажки. Левый ящик письменного стола был слегка выдвинут.
– Чего забыл? – не поднимая головы, спросил Лыс
– Тут вот… – Костя подался к столу, пихнул деньги в ящик.
Лысодор на весу расправил четвертак.
– Разменять, что ль?
– Да-а-а, – проблеял Костя.
3
Костя чихнул. Еще раз, еще… И проснулся. Прочищенный чихом нос сразу учуял знакомый запах. План шабят! Анашку! Костя сел на койке, его слегка качнуло. Посмотрел время – часов не было. След белый был, а часы – ек.
– Сняли, – пробормотал Костя, озираясь вокруг. Вора видно не было. Был запах, запах хорошего ломового плана. Дурь чистой воды.
Костя встал, поплевал на ладони, – провел по гимнастерке и бриджам: липнет к хэбэ всякая парша, матрац драный, надо у молодых поменять. Потом опомнился: какой матрац? Завтра домой!
Что-то уж очень скоро напился он у Валерки на КПП. Программу «Время» хорошо помнит, «Братья Карамазовы» уже пошли затуманенные, а конец и вовсе смазался. Где цыгане начали петь, плясать. Только вот почему там цыгане? У Достоевского евреи Мите Карамазову играли перед арестом. Это Костя помнил точно. Еще удивлялся, когда читал…
Казарма храпела.
Запах плана шел Богданова угла, пробиваясь сквозь казарменную вонь. А перешибить ее нелегко: две с лишним сотни сапог и, соответственно, портянок.
Костя достал сигарету и долго прикуривал в надежде, что Женька заметит.
И тот заметил, свистнул тихонько: – Ко-отик!..
Плановые были в сборе. Женька, Миша Попов, Коля Белошицкий, Эдик Штайц и незнакомый парень в накинутом бушлате. Надвинутая фуражка закрывала его лицо. Парень сидел возле Женьки. На тумбочке в консервной банкe горела свечка.
– Сколько времени, Котик? – улыбнулся Женька и протянул Косте часы. – Снимать надо на ночь. Не дома. Когда отвальную?
– Перед поездом. – Костя застегнул часы.
– Ты фосфор-то стери с циферблата, – посоветовал Коля Белошицкий. – Вредно для здоровья.
– Богдан, – простонал Миша Попов, – ну мурыжь, кайф проходит.
– Садись, Москва. – Эдик Штайц подвинулся.
Женька нацепил на хрупкий кончик стеклянного челима новый косяк, подлил в челим вина кружки, стал раскуривать.
– Ты от Танюшки как добрался? – с подсвистом спросил он Костю.
– Марик Мильготин подвез.
– От какой Танюшки? – проворковал парень в фуражке. Знакомым женским голосом.
– Люся? – Костя смешался. – Вы?
– На, дембель! – Женька протянул ему раскочегаренный челим. – На посошок. Все сделали?
Костя осторожно потянул в себя замечательный дым. Челим уютно забулькал.
– Почти. К утру кончим – и отвал.
– А нас до майских, наверное, не выпустят. Ты адрес мой не потерял питерский?
Костя проверил в записной книжке: на месте.
– Колесико не желаешь? – Коля Белошицкий достал кармана таблетку.
Костя помотал головой.
– По люксу пойдет.
– Дай! – рыпнулся за таблеткой Эдик Штайц.
– Тебе звездюлей надо, а не колесико! – мрачно рек Миша. Он уже неделю дулся на Эдика: послал его к знакомой аптекарше за каликами, а Эдик не тех таблеток накупил, нажрался и полдня стройбату покоя не давал – бегал ото всех в одном сапоге и орал, змея.
– Тсс! – прошипел вдруг Коля Белошицкий, настороженно поднимая кверху вислый нос. – Показалось?..
– Менты на зоне, – вяло пошутил Миша Попов.
– Вя-язы, – гнусаво подыграл ему Эдик, приставив к шее два пальца.
На всякий случай Женька вырвал челим у Кости и спрятал в тумбочку, аккуратно спрятал, так, чтобы с носика не свалился недокуренный баш. Женька замер, жестом приказав не шевелиться. Стало слышно, как бьется в банке со свечой не вовремя ожившая тяжелая муха.
– Проехали, – буркнул Миша Попов.
Женька полез в тумбочку. Протянул Мише челим. Миша затянулся и закрыл глаза. Курнул еще раз и с полуоткрытым ртом отвел руку с челимом в сторону – следующему.
– Ништяк, – сказал сидевший напротив Миши Эдик Штайц. – Заторчал.