Кремль. Отчет перед народом

В команде Горбачева курс на демонтаж советской хозяйственной системы был взят уже в 1987 г. Г.С. Батыгин, бывший тогда заместителем главного редактора журнала «Социологические исследования», пишет: «В 1987 г. Главлит СССР потребовал снять из статьи, предназначенной для опубликования в журнале «Социологические исследования», тезис о неэффективности свободного рынка в высокоорганизованной экономике. Это означало, что идея централизованного социалистического планирования уже не соответствовала цензурным требованиям».

Давая 6 апреля 1991 г. обзор американской печати о ходе приватизации в Восточной Европе, газета «Тайм» признает: «Поскольку приватизация считается болезненным, а порой и сомнительным процессом, такие западные финансовые учреждения, как Всемирный банк, Международный валютный фонд и новый Европейский банк реконструкции и развития, должны оказать помощь, чтобы она прошла успешно. Профессор Сакс говорит: «Нам на Западе придется подкупать и уговаривать эти правительства идти вперед».

Видимо, «подкупить и уговорить» удалось, и в 1991 г. Верховный Совет СССР принял закон о приватизации промышленных предприятий, а в 1992–1993 гг. была проведена массовая приватизация промышленных предприятий России. До этого они находились в общенародной собственности, распорядителем которой было государство.

* * *

Эта приватизация является самой крупной в истории человечества акцией по экспроприации – насильственному изъятию собственности у одного социального субъекта и передаче ее другому. При этом общественного диалога не было, власть не спрашивала согласия собственника на приватизацию.

По своим масштабам и последствиям эта приватизация не идет ни в какое сравнение с другой известной нам экспроприацией – национализацией промышленности в 1918 г. Тогда большая часть промышленного капитала в России (в ряде главных отраслей весь капитал) принадлежала иностранным фирмам. Много крупнейших заводов и раньше были государственными (казенными). Поэтому национализация непосредственно коснулась очень небольшой части буржуазии, которая к тому же была в России немногочисленной. Национализация в 1918 г. началась как «стихийная», снизу. Она была глубинным движением, своими корнями оно уходило в «общинный крестьянский коммунизм» и было тесно связано с движением за национализацию земли.

Совершенно иной характер носила экспроприация промышленности в 90-е годы ХХ века. Теперь небольшой группе «частных собственников» была передана огромная промышленность, которая изначально была практически вся построена как единая государственная система. Это был производственный организм совершенно нового типа, не известного ни на Западе, ни в старой России. Он представлял собой важное основание российской цивилизации индустриальной эпохи ХХ века – в формах СССР.

В экономическом, технологическом и социальном отношении расчленение этой системы означало катастрофу, размеров и окончательных результатов которой мы и сейчас еще не можем полностью осознать. Система пока что сохраняет, в искалеченном виде, многие свои черты. Но уже сейчас зафиксировано в мировой науке: в России приватизация привела к небывалому в истории по своей продолжительности и глубине экономическому кризису, которого не может удовлетворительно объяснить теория.

Невозможно было избежать объяснения, и через десять лет после приватизации В.В. Путин говорит в «телефонном разговоре с народом» 18 декабря 2003 г.: «У меня, конечно, по этому поводу есть свое собственное мнение: ведь когда страна начинала приватизацию, когда страна перешла к рынку, мы исходили из того, что новый собственник будет гораздо более эффективным. На самом деле – так оно и есть: везде в мире частный собственник всегда более эффективный, чем государство».

Первый тезис нелогичен. «Народ» у телевизоров ожидал услышать «собственное мнение» Президента о результатах приватизации, а не о том, «из чего исходили» приватизаторы команды Ельцина. Они, в лучшем случае, исходили из ничем не обоснованного предположения – и ошиблись! Признает ли Путин эту ошибку или нет – вот в чем был вопрос.

Второе утверждение также не соответствует предмету разговора. Речь шла не о том, что происходит «везде в мире», а о том, как «частные собственники» управились с хозяйством именно в России.

К тому же второй тезис просто неверен. Нигде в мире частный собственник не является более эффективным, чем государство. Эффективность частного предпринимателя и государства несоизмеримы, поскольку они оцениваются по разным критериям. Разные у них цели. У частника критерий эффективности – прибыль, а у государства – жизнеспособность целого (страны).

Сравнивать эффективность частных и государственных предприятий по прибыльности в принципе неверно и потому, что в рыночной экономике государственные предприятия создаются именно в неприбыльных отраслях, из которых уходит капитал.

Приватизация 90-х годов стала небывалым в истории случаем теневого соглашения между бюрократией и преступным миром. Две эти социальные группы поделили между собой промышленность России. Этот союз бюрократии и преступности нанес по России колоссальный удар, и не известно еще, когда она его переболеет.

Молодой аспирант-биохимик Каха Бендукидзе «скупил ваучеры» и приобрел «Уралмаш». Сам он говорит в интервью газете «Файнэншл таймс» от 15 июля 1995 г.: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить «Уралмаш» оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости».

Заплатив за «Уралмаш» 1 миллион долларов, Бендукидзе получил в 1995 г. 30 млн. долл. чистой прибыли. При этом практически угробив замечательный «завод заводов». Регресс в технологии и организации труда произошел такой, что не только в «наш общий европейский дом» войти России не светило, а и Бразилия стала недосягаемой мечтой.

Вот самая богатая, не имевшая проблем со сбытом отрасль – нефтедобыча. В 1988 г. на одного работника здесь приходилось 4,3 тыс. тонн добытой нефти, а в 1998 г. – 1,05 тыс. т. Падение производительности в 4 раза! В электроэнергетике то же самое – производительность упала в два раза, ниже уровня 1970 г. В 1990 г. на одного работника приходилось 1,99 млн. кВт

час отпущенной электроэнергии, а в 2000 г. 0,96 млн. кВт

час.

Вот непосредственные последствия приватизации.

– Были разорваны внутренние связи промышленности, и она потеряла системную целостность. Были расчленены (в среднем на 6 кусков) промышленные предприятия, вследствие чего они утратили технологическую целостность. Объем промышленного производства упал в 1998 г. до 46,3 % от уровня 1990 г. (а в машиностроении в 6 раз). Оживление, которое началось с 1999 года, прекратилось в сентябре 2008 г., когда начался затяжной спад. Выйдет ли производство при этой системе на уровень 1990 г. – не известно.

– Произошла структурная деформация промышленности – резкий сдвиг от обрабатывающей к сырьевой (и экспортным отраслям, производящим «упакованную» энергию в виде энергоносителей, металлов и удобрений). Ряд системообразующих отраслей почти утрачены, как, например, тракторостроение, авиационная и фармацевтическая промышленность.

– Была разрушена сбалансированная система цен, что парализовало отечественный рынок многих видов продукции (например, сельскохозяйственных машин и удобрений). В ряде отраслей новые «собственники» распродали основные фонды (так, Россия утратила 75 % морского торгового флота). В добывающей промышленности не воспроизводится сырьевая база – разведка полезных ископаемых сократилась многократно. Сооружения, машины и оборудование эксплуатируются хищнически, на износ. Беспрецедентная авария на Саяно-Шушенской ГЭС – это глас свыше нынешней власти.

* * *

Но угрозы более фундаментальны. Любой хозяйственный уклад имеет под собой определенную мировоззренческую основу. Радикальная приватизация советской промышленности якобы с целью получить индустриальную систему западного образца означала внедрение, силой государственной власти, совершенно новых отношений в социальную и культурную ткань населяющих Россию народов.

Между тем, капиталистическая экономика западного типа базируется на специфической культурной основе, во многих смыслах несовместимой с культурой России. Об этом было говорено и переговорено. «Дух капитализма» западного типа имеет специфические религиозные корни (протестантизм), определенную картину мира, определенный тип рациональности и мышления (механицизм и европейская наука), определенную этику. И все это в одинаковой мере важно и для предпринимателей, и для рабочих.

В Концепции закона о приватизации (1991 г.) в качестве главных препятствий ее проведению называются такие: «Мировоззрение поденщика и социального иждивенца у большинства наших соотечественников, сильные уравнительные настроения и недоверие к отечественным коммерсантам (многие отказываются признавать накопления кооператоров честными и требуют защитить приватизацию от теневого капитала); противодействие слоя неквалифицированных люмпенизированных рабочих, рискующих быть согнанными с насиженных мест при приватизации».

Замечательна сама фразеология этого официального документа. Большинство (!) соотечественников якобы имеют «мировоззрение поденщиков и социальных иждивенцев» (трудящиеся – иждивенцы, какая бессмыслица). Рабочие – люмпены, которых надо гнать с «насиженных мест». Эти выражения свидетельствуют о том, что влиятельная часть либеральной интеллигенции впала в тот момент в мальтузианский фанатизм времен «дикого капитализма». Такой антирабочей фразеологии не потерпела бы политическая система ни одной демократической страны, даже в прессе подобные выражения вызвали бы скандал – а у нас ее применяли в законопроектах.

В программу приватизации входила не только идеологическая кампания по созданию образа врага в виде государственной собственности, но и подготовка трудящихся к безработице. Было хорошо известно, что приватизация вызовет обвальную безработицу (в прогнозах ее масштабы даже преувеличивались по сравнению с тем, что потом имело место в действительности).

Создание массовой безработицы в России, которая уже полвека как преодолела эту социальную болезнь, было тяжелым ударом по экономике. До сих пор никакой рефлексии относительно этого шага во властной верхушке России нет и никаких шагов к исправлению положения не делается.

Советское хозяйство, на 90 % построенное уже после войны, к 1990 году представляло собой специфическую систему, созданную как единый сросшийся с государством организм. Аналогии с западным или дореволюционным российским хозяйством познавательной ценности тут не имеют, нечего на них и ссылаться. Никаких теоретических разработок переделки такого хозяйства в рыночную экономику западного типа у реформаторов не было. Их доктрина не имела никаких разумных оснований, кроме стремления уничтожить «империю зла».

Уход государства из хозяйственной системы (ликвидация Госплана, Госснаба, Госстандарта и Госкомцен) неизбежно и моментально привел к ее краху. Ход процесса был довольно точно предсказан с конца 1990 г. Это и есть результат приватизации! Только благодаря «партизанскому» сопротивлению и самих хозяйственных структур, и среднего звена госаппарата удалось сохранить для России хотя бы половину ее экономического потенциала. А власть, как следует из ее деклараций, поддерживает реформу 90-х годов и порицает тех, кто ей сопротивлялся.

Но достигнута ли декларированная цель, удалось ли создать промышленность западного типа? Нет, не удалось. Россия имеет промышленную систему советского типа, только изуродованную и лишенную потенциала к развитию. Ни переделать систему, ни построить рядом с ней новую, «западную», не удалось. Надо же это признать и начать исправлять ошибки – или власть этого и хотела?..

* * *

Едва ли не главным институциональным изменением в хозяйстве России стало превращение в товар земли сельскохозяйственного назначения – введение частной собственности на такую землю и разрешение ее купли-продажи. До этого земля в России находилась или в феодальной собственности помещиков (то есть была наделом, данным дворянину на кормление), или в собственности крестьянской общины (она давала наделы своим членам). В советское время земля была национализирована и в основном передана колхозам в пользование (думали, что вечное).

Такого рода кардинальное изменение, конечно, требовало обширного и гласного обоснования и общественного диалога. Диалога не было, задать вопросы было нельзя – любое сомнение делало тебя «врагом перестройки» и ты лишался слова. Даже в научных учреждениях, обязанных беспристрастно оценивать альтернативы стратегических решений.

Гласные доводы за куплю-продажу земли сводились к двум предсказаниям (о теневых целях гадать не будем):

– Если землю разделить на паи, то сильные хозяева ее скупят у слабых и ленивых, и в России возникнет, как на Западе, класс фермеров, которые будут вести очень эффективное хозяйство и накормят народ.

– Если фермер будет иметь землю в частной собственности, то он сможет заложить ее в банке и получить кредит, на который купит машины, скот, компьютер и все прочее, чтобы вести очень эффективное хозяйство и т. д.

Других доводов не было, искать по документам, книгам и речам бесполезно. Что же мы имеем сегодня? Посмотрим сначала, как пошла купля-продажа земли.

В 2005 году Федеральное агентство кадастра объектов недвижимости опубликовало «Государственный (национальный) доклад о состоянии и использовании земель в Российской Федерации». Здесь даны такие сведения: «Из 401 млн.

га земель сельскохозяйственного назначения в собственности граждан и юридических лиц находится около 126 млн. га, или более 30 % от всех таких земель. Остальные 275 млн. га (около 70 %) находятся в государственной и муниципальной собственности.

Из 121 млн. га, которые являются собственностью граждан, около 113 млн. га (93 % от 121 млн. га) составляют земельные доли, из них примерно 27 млн. га (24 %) – это невостребованные земельные доли».

Реально, никто землю для производства хлеба не покупает, 93 % земли граждан – полученные от колхозов паи, а у юридических лиц земли всего 5 млн. га, то есть чуть больше 1 %. Значит, сельскохозяйственные предприятия и мало-мальски крупные фермеры (все те, кто оформлены как юридические лица) не стали основными собственниками земли. При этом разгром колхозов и совхозов привел к сокращению посевных площадей на треть (на 42,5 млн. га).

Какова же динамика рынка земли? Читаем в том же докладе: «Каждый год сельскохозяйственные предприятия и крестьянские (фермерские) хозяйства в небольших размерах покупают государственную и муниципальную землю сельскохозяйственного назначения. Так, в 2004 г. ими было выкуплено у уполномоченных органов государственной и муниципальной власти земель вне населенных пунктов на площади свыше 8 тыс. га».

Легко посчитать, какую долю составят 8 тыс. га от 275 млн. га предложенной на рынок государственной земли – менее одной трехтысячной доли процента. Зачем покупают такие угодья? Чтобы за взятки перевести их в разряд земель под строительство, что и подтверждается в документе. Частный капитал не покупает землю, чтобы вести хозяйство. Землю скупят спекулянты для теневой перепродажи иностранцам, о чем пишут откровенно. Вот недавняя справка Минсельхоза: «Добросовестные землепользователи и инвесторы сталкиваются с проблемами оформления земли в собственность или в долгосрочную аренду. Одновременно с этим все последние годы идет процесс повышения привлекательности земли как рыночного товара, как актива. В результате в эту сферу вошли многочисленные земельные спекулянты».

Гипотеза о благотворном эффекте частной собственности на производство тоже не подтвердилась. Самый длительный эксперимент по продаже земли был проведен в Саратовской области. Губернатор Аяцков добился такого права еще в начале 90-х годов. Саратовская область – зерновая. Как там частная собственность повысила эффективность хозяйства? Заметных улучшений по сравнению с другими областями нет. Относительно трех «советских» пятилеток 1976–1990 гг. сбор зерна в области за пятнадцать лет – с 1991 по 2005 год – снизился в той же пропорции, что и в других регионах. Никакого положительного эффекта купля-продажа земли не дала.

* * *

В январе 2009 г. состоялось совещание по совершенствованию законодательства в отношении земель сельскохозяйственного назначения. Первый вице-премьер В.А. Зубков заявил: «Активного движения эффективных собственников на земли сельхозназначения пока не видно». По его данным, к началу 2009 года из 12 миллионов дольщиков только 400 тысяч (3 %) оформили свою землю в собственность.

Среди проблем, мешающих «появлению реального собственника сельскохозяйственных земель», Зубков выделил «высокую стоимость и длительный характер работ по выделению земельных участков из общей долевой собственности». Первый вице-премьер обошел более существенный фактор – явное нежелание 97 % бывших колхозников превращать неделимый фонд земли в кусочки частной собственности.