Орден геноцида

Не глядя, захватываю узор чар, превращая его в построение. Не глядя, правлю его.

Мгновение, и мир снова расцветает всеми красками.

Я стою около комода, постукивая по нему пальцами.

Остановился. Прекратил это делать. Посмотрел.

Под моими пальцами был рисунок Вилли. Рогатое и хвостатое чудище непонятной принадлежности, способное поставить в тупик даже признанного магистра монстрологии Брема, подписанное как «животное»…

Что, если я и правда начинаю видеть будущее? Ужасное будущее, кошмарное будущее. Где наш дом разрушен, Вилли мертва, а я убиваю Хильду.

Да, даже моих скромных познаний хватает, чтобы понять – так пророчества не делают. Нельзя просто взять и увидеть что-то так, будто ты читаешь книгу и решил узнать, что будет с персонажем через полсотни страниц. Пророчества – это долгие и сложные ритуалы, занимающие кучу времени. И еще большее время обычно требуется на то, чтобы расшифровать увиденное.

Молодой лев одержит верх над старым
На ратном поле, в одиночном бою.
Выколотый глаз в золотой клетке.

Ну и все в таком духе.

Где уж тут сообразить, что золотая клетка – это шитье парадного мундира, а выколотый глаз – это простреленный амулет Уаджет, привезенный тогда еще консулом Боливаром из Египта?..

Так что пророки не листают Книгу судеб, а люди – не персонажи на ее страницах. Не в нашем мире уж точно. Для такого надо прийти откуда-то со стороны, откуда-то извне…

Может быть, я – это и не я вовсе? А кто? Кто-то другой? А что, тоже версия – ничуть не хуже сдвинувшейся клетки или внезапно прорезавшегося редкого Дара. Раз уж можно заснуть в одном месте, а проснуться в другом, то почему нельзя заснуть одним человеком, а проснуться другим?

Ладно уж… Что-то я куда-то не туда ушел. Мне бы с основной проблемой разобраться, то бишь с ситуацией «Я вижу мертвых людей».

Может, все не так однозначно и явно? Может, все эти зловещие видения – всего лишь предупреждение… О чем? О том, что мне нужно беречь сестер? Так я и без всяких галлюцинаций за них кого угодно порву…

Пресветлый Ормузд, ну почему все так сложно-то? И почему именно я?! Не было печали, называется…

От невеселых мыслей меня отвлек неясный шум на дворе.

Прислушался, машинально усилив слух магией… Машина? Странно, дядя уезжал на лошади…

Глава 3

Из остановившегося перед распахнутыми воротами усадьбы «порше» выбрались трое – двое мужчин и молодая девушка.

А вот и Хильда, а вот и нашлась наша пропажа…

Хильдегарду, бывало, принимали за мою сестру-близнеца. Роста мы почти одинакового – она ниже меня всего на вершок. Оба светловолосые, голубоглазые и даже родились примерно в одно время – зимой, разве что Хильда на месяц раньше. Ну и в те моменты когда Хильда не одевалась как пацанка, то зачастую вызывала сворачивание голов у постороннего мужского населения. Красивая, фигуристая – за версту видны поколения предков, которые женились не только на способных и родовитых, но и на симпатичных магичках.

По словам дяди – мы пошли в деда Зигфрида, который был классической белокурой саксонской бестией. А вот Райнхард и Вилли больше походили на бабушку, которая была из младшей ветви булгарского рода…

Впрочем, сейчас старшая дочь графа Винтера, столбовая дворянка Хильдегарда меньше всего тянула на благородную даму. На щеке красовался свежий кровоподтек, кожаная мотоциклетная куртка в паре мест подпалена, кожаные же брюки изрядно выпачканы в грязи. Сама – растрепанная, но дово-о-ольная… Хотя и довольно громко возмущающаяся тем, что ее, видите ли, лишили возможности повеселиться.

Веселье в понимании Хильды обычно было связано со старым добрым мордобоем, который старшая дочь графа Винтера знала, любила и успешно практиковала.

А как иначе? Хорошая наследственность, десятки поколений боевых магов в предках и обучение у лучшего охотника княжества.

Окружающие Хильду персоны излучали куда меньше жизнерадостности. Куда меньше – это примерно вообще ни хрена.

Хотя вот дед Патрикей никогда особо дружелюбным и не выглядел. Вечно хмурый, с мрачным, тяжелым взглядом из-под кустистых бровей и до самых глаз заросший бородой. При этом еще и громадного роста – под три аршина всяко, так что даже над долговязым дядей Райнхардом возвышался на добрую голову. Не знаю сколько ему на самом деле лет – Патрикей был стар еще в моем детстве. Да и кто он такой вообще, откуда и на самом ли деле его так зовут – учитывая малоразговорчивость деда, было выяснить весьма непросто… Практически невозможно. То есть дядя о нем что-то знал, а вот мы – ни хрена.

Лет до восьми я даже думал, что Патрикей вообще немой, пока он нас с Хильдой не покрыл отборным матом при попытке воровства яблок из соседского сада.

Числился Патрикей при нашей усадьбе мастером на все руки – и плотник, и конюший, и садовник, и помощник на охоте, и дядька, и вообще… Ну, мастер и мастер, короче. Что тут еще сказать-то?

Вторым сопровождающим Хильды был Потапыч – наш уездный городовой из княжеской стражи. Если Винтеры – это армия нашего уезда, то Потапыч – это вся его полиция.

Вообще-то он Егор свет Дмитриевич, а Потапов – это фамилия у него такая. Но к упитанному увальню с наидобрейшим лицом иное прозвище прилипнуть просто не могло. Притом я, например, знал – Потапыч в городовые пошел после отставки из личной дружины князя, а это что-то да значит – чтобы в княжеское войско попасть, надо быть либо отменным воином, либо магом. Так что маска добродушного дружелюбного увальня – это всего лишь маска…

– Вашсиятельство! – при виде меня всплеснул руками городовой. – Ну что же это делается-то такое, а? Ведь третий раз за месяц сестрицу вашу, Ольгу Ренгольдовну, пес его знает откуда достаем! Бедовая девка, как есть бедовая!

– Доброго дня вам, Егор Дмитриевич. – Я вышел из дома и облокотился на перила крыльца. – Что стряслось-то?

– Нет, ну вы только подумайте! – горестно произнес Потапыч. – Да где ж это видано, чтоб благородные девицы по кабакам портовым шлялись, а? Да еще и дебош учиняли…

– Да они первые начали, че я-то… – ухмыльнулась Хильда.

– Хм, – сказал Патрикей и отвесил сестре увесистого леща.

Та немедленно заткнулась и обиженно засопела, потирая затылок, – дед и сам шуток не понимал, и чужой юмор не особо уважал. А связываться с ним себе дороже – у Патрикея была какая-то ненормальная устойчивость к магии. Достать его чистой силой под чарами усилениями – тоже неважная идея. Связываться с тем, кто может подкову согнуть голыми руками, – вообще не самое разумное занятие.

– Давайте в дом пройдем, что ли, – предложил я. – Чаю вам хоть с дороги налью… Или чего покрепче?

– Рад бы, вашсиятельство, – вновь поименовал меня не принадлежащим титулом Потапыч. – Но – дела-с. Вот привез сестрицу вашу, а теперича вынужден откланяться.

– Стой! Куда это ты собрался-то, а? А мотоцикл мой?! – возмутилась Хильда.

– Все вопросы – к Чердынской управе. Батюшка твой как придет – ему и отдадут, а тебе – ни-ни, чтобы без дела в город не каталась.

Какая прелесть. Дядя эдак и через полгода только может заявиться в управу – по такому-то делу. Он уже и так сто раз пожалел, что год назад ей этот старенький БМВ подарил, но отнять уже не получалось – Хильда в не свойственной ей манере рыдала, каталась по полу, умоляла и вообще всячески давила на дядину жалость, лишь бы ее железного коня не отнимали. Иначе на чем ей в город мотаться-то?

– Вашсиятельство, вы уж примите меры-то, – вздохнул Потапыч. – Я ж в этот раз в городе, считай, случайно оказался…

– Да что случилось-то? – тоже вздохнул я.

Увы, манера речи городового уж чем-чем, а лаконичностью никогда не отличалась – нахватался от местных, которые прежде чем к сути дела перейдут, на полчаса минимум разговоры разведут обо всем. О погоде, об урожае, о цене на лес и о здоровье всех ближайших родственников, включая собаку Жучку, кошку Мурку и хряка Борьку…

– Значица, сестрица ваша в городе по местам всяким злачным слонялась, – сообщил Потапыч. – В частности – по кабакам портовым. И в одном из таковых с кем-то из речной матросни сцепилась. Да так сцепилась, что туда отряд княжеской стражи и пожарных магов вызывали.

Я сурово посмотрел на Хильду. Та с самым серьезным видом начала рассматривать растущую около забора яблоню, что-то фальшиво насвистывая себе под нос.

Вот есть манера у всяких там домашних кошек-собак умотаться куда-нибудь на улицу и пошариться в помойной куче повонючее да вываляться в луже погрязнее. И есть такая же Хильда, которую хлебом не корми, а дай где-нибудь в темной подворотне сцепиться с парой бандюков. Нервы она себе так, видите ли, щекочет. И заодно протест выражает, что дядя ее на большую охоту не берет, а на слабых гейстов охотиться ей уже как бы скучно…

Полгода эта «война» уже идет, считай. И дядя не уступает, и кузина тоже хороша. Нашла коса на камень, что называется.