Найти Копейкина. Документальные поэмы и повесть

В нашем доме напротив иконостаса, у стены под портретом деда и бабки стоял комод. И на нём неприпрятанные валялись письма отцу из лагеря от сидельцев. Они почему-то обращались к матери.

«Добрый день или добрый вечер, уважаемая Анастасия Семёновна! Надеемся, что наш товарищ Иван Петрович Вам по душе, и живёте Вы в любви и согласии. Здесь, под свист северных вьюг, под звон запретки, так хочется порой окунуться в домашнее хозяйство, почувствовать сердцем, изболевшемся на этапах и пересылках, нежную женскую заботу.

Дорогой друг наш Иван Петрович, жизнь наша течёт по-прежнему. Болезни у нас всё те же. И они нас всё так же мучают. Если можешь, пришли (а чего – ты сам знаешь)…

Да, а ты помнишь Лёву Одесского, друга нашего общего? Так его в пятьдесят пятом году мусора убили.

Желаем тебе семейного счастья и нас не забывать. Пиши на вольный адрес: город Молотовск, улица Сталина, Заворотнюку Тарасу Ивановичу».

Отец посылал им морфий. Моя тётя, его сестра, работала в больнице и некоторое время приносила с работы ампулы. Она потом, после смерти отца, рассказывала мне: «Ну, я терпела, терпела. А потом говорю: „Иван, хоть ты и брат мне, но в тюрьму я не хочу“. Он и отстал».

Но ещё долго освободившиеся приходили в наш дом передавать приветы отцу из лагерей. Один из таких людей, человек по кличке Божий, отсидев 25 лет в Гулаге и пробыв на воле с месяц, загремел опять на всю катушку. Он повздорил с бывшим лагерным охранником, оказавшимся вместе с ним на свадьбе. Они сцепились не на жизнь, а насмерть, и Божий спьяну зарезал. Отец оправдывал своего знакомца: «Мы же не знаем, чем вохровец насолил Божьему там, в лагерях. Среди них, знаешь, какие сволочи водились».