Когда горит вода

– Это я тебя слушаю, Морозов, – вздохнул Дубинин.

Вздох оттого, что ну никак не мог постичь капитан незамысловатых истин армейской субординации. Вот ведь вроде и по форме отвечал, а все не так, как полагалось. Точно не он у Дубинина, а Дубинин у него находился в подчинении и должен был отчитываться в своих действиях. Да еще эти неистребимые барские интонации коренного, до двадцатого колена, москвича. (В Управлении поговаривали, что в родне у капитана числилась сама боярыня Морозова, та самая, суриковская.) Вот и поди, поговори с таким.

Но, надо отдать должное Дубинину, от родословной капитана он не тушевался, как не смущался вообще ни от чего, и спрашивал с подчиненного по полной, снимая, если требовалось, стружку во-от такой толщины. А если и вздыхал порой, то только лишь из дружеского участия. Мол, бьюсь, бьюсь я над тобой, а толку никакого. Как был великовозрастным обалдуем, так и остаешься. И кому, спрашивается, от этого хуже?

– Слушать пока нечего, – заметил Роман, не обратив, как всегда, внимания на вздох начальства. – Клиент гуляет куда хочет и с кем надо пока не встречается.

– Ты уверен?

– Все под контролем, командир!

– Ой ли?

– На что намекаете? – насторожился Роман.

– Да все на то же, – сухо сказал Дубинин. – Не гуляешь ли ты сам куда хочешь в то время, когда клиент встречается, с кем надо?

Роман горько усмехнулся. Все понятно. Происки Слепцова. Намек на что, что «любитель сладкой жизни» капитан Морозов «кинулся в омут наслаждений» (у Слепцова была слабость к пышной риторике) и начисто забыл о задании Родины.

Раньше Роман от подобных намеков взвивался на дыбы, протестуя и вопия, но со временем попривык и силы на ненужные оправдания не тратил. Время – арбитр беспристрастный и оттого самый справедливый – все расставляло на свои места. Если Роман Евгеньевич и не дожидался извинений, чего не могло быть в принципе, то отсрочка на неопределенное время его немедленного увольнения, чем грозил Слепцов, была лучшим доказательством его правоты.

– Да, подполковник, – сказал Роман. – Так оно и есть. Я не вылезаю из go-go баров, а клиент давно убыл в неизвестном направлении.

– Откуда не вылезаешь? – спросил Дубинин.

– Так, – теперь уже вздохнул Роман, – из ниоткуда.

– Не выпендривайся, Морозов, – сказал Дубинин скучным голосом. – Дело серьезное, старика уже дергали сверху. Советую собраться.

– Вас понял, товарищ подполковник, – еще скучнее отозвался Роман. – Разрешите идти?

– Куда идти? Ты вообще где сейчас? – мгновенно среагировал Дубинин.

– Я сейчас там, где надо, – твердо ответил Роман и нажал кнопку отбоя, пресекая дальнейшие расспросы дотошного куратора.

Подождал, не перезвонит ли.

Не перезвонил.

Ну, Дубинин! Не может без этих копаний. Вечно желает знать, куда да где. Казенная душа.

Однако и нюх же у него!

В данный момент Роман должен был находиться в непосредственной близости от объекта. То есть сидеть в раскаленной машине невдалеке от бунгало Стокка и ждать, пока тот не соизволит выбраться на свою очередную гастроэротическую прогулку.

По инструкции, это занятие наиважнейшее и строго обязательное. По сути же, наипустейшее и обязательное далеко не всегда. Конечно, если правильно организовать процесс. А поскольку Роман все организовал верно, то и надобности в его сидении не было никакой.

Хватит того, что дежурство несет Лак, парень весьма даже толковый. И, кстати говоря, молодой, что служило достаточным основанием надеяться на его выносливость. К тому же он был местный, и климат никак не влиял на его состояние. Вот почему Роман позволил себе после долгой жаркой ночи завалиться в своем кондиционированном номере в постель и честно выспаться перед очередной не менее жаркой ночью. Прознай об этом в Москве, крику не оберешься. А так и отдохнул, и клиента из-под наблюдения не выпустил. Лаку в опасном деле все равно не участвовать, а себе Роман Евгеньевич нужен был сегодня ночью бодрый и веселый. Получалось, что силы были разделены по наиболее рациональному принципу, о чем Москве вовсе знать не полагалось.

Э-хе-хе, вздохнул Роман. Труды наши тяжкие. А там еще Леня со своим спецзаказом…

Телефон снова ожил. Леня. Легок на помине. Впрочем, о нем Роман не забывал никогда. Даже во сне.

– Здравствуй, Лёньчик, – прощебетал Роман, меняя тональность, по сравнению с предыдущим разговором, на два тона выше.

Выказывал радость, так сказать. В местном языковом колорите. Тут ведь не разговаривали, а пели. Вот и Роман, всегда моментально поддающийся ассимиляции, пошел этим жизнеутверждающим путем.

– А если короче? – спросил Леня, изъясняясь в своей самой что ни на есть обычной тональности – деловитой и довольно-таки хмурой.

Впрочем, случалось, что и он был настроен более игриво, но на то должны были иметься очень веские причины, связанные исключительно со сферой приложения его главных интересов.

Несколько лет назад Роман спас биржевого брокера Леонида Пригова от нескольких лет тюрьмы, а то и от чего похуже. Завязалась дружба, результатом которой стало тесное и взаимовыгодное сотрудничество. Капитан Морозов, используя личные связи и профессиональные навыки, добывал горячую информацию, а Леня использовал ее в своих финансовых манипуляциях.

Поскольку был он человеком без малого выдающимся, то Роман очень быстро вкусил сладость быстрых и больших (для недавнего-то босяка!) денег.

Это, в свою очередь, позволило ему в короткие сроки обзавестись рядом широких привычек, свойственных обеспеченным и холостым людям (когда-то был женат, но жена, прельстившись заокеанскими богатствами, давно и безболезненно его бросила, благо детей и состояния нажить не успели, а любовь исчахла сама по себе).

Именно эти привычки – одно пристрастие к рулетке чего стоило! – генерал Слепцов именовал «сладкой жизнью» и каленым железом пытался выжечь их из подчиненного. Но Роман считал, что, пока закона не нарушает, он может жить так, как ему вздумается, и двумя руками держался за Леню, своего благодетеля и кормильца.

Со своей стороны, Леня полагал, что самой дурной привычкой Романа является его служба в Конторе, и всячески старался его от этой привычки отвратить. Но тут уж Роман стоял насмерть, ибо только в защите Родины видел единственный смысл своей в общем-то непутевой жизни. А без смысла жить русский человек не приучен.

Леня злился (особенно, когда «горел» очередной важный заказ), грозил односторонним расторжением конвенции, язвил не хуже Слепцова, но все же терпел, тешась надеждой когда-нибудь заполучить Романа в свои руки целиком и полностью.

Так Роман и мыкался между двумя начальниками, формальным и теневым, то разрываясь пополам, то вполне удачно гармонизируя ситуацию. Все зависело от того, как ляжет карта, то есть, как всегда, от Ее Величества Удачи. Считать себя баловнем последней Роман вряд ли имел серьезные основания, но все же иной раз удостаивался ее благосклонного взора.

– Если короче, то работаю, – выбрал самую осторожную формулировку Роман.

– На кого, Рома? – тут же уточнил Леня.

– Как обычно – на нас, – еще осторожнее ответил Роман.

– «На нас» – с кем? – копал все глубже неутомимый работодатель.

– Ну, Леня, ты же понимаешь, что я сейчас на задании, – пошел в наступление (довольно-таки робкое) Роман. – Временно, конечно. Но это не мешает мне заниматься нашими общими делами…

– Заниматься, Рома, можно онанизмом, – перебил его Леня, бесцеремонный, как все работодатели. – Или вязанием, на худой конец. А дела надо делать.

– Я же не против, Леня…

– Не хватало еще, чтобы ты был против! – возмутился тот. – Три года я тебя кормлю, пою и воспитываю. А ты – против?

– Да нет же, Леня, я совсем не о том…

– А я о том, Рома. Я каждый раз о том и только о том. Другой бы на твоем месте уже двести раз все понял и не вынуждал старого, больного человека повторять снова и снова прописные истины.

– Ну так и не повторяй, – буркнул Роман.

– А, заело! – торжествующе заметил Леня. – Значит, что-то наподобие совести в тебе все-таки шевелится.