Бабочка в коконе. Роман

– Не знаю, но почему ты предлагаешь только мне? Разве Наташа не голодна?

– Наташка у нас вообще никогда ничего не ест – говорит, что сыта.

Я удивился. Что-то уж очень много странностей. У меня снова возникло нехорошее предчувствие.

Внезапно я ощутил легкую тошноту. Должно быть, я в самом деле переутомился, что и неудивительно – день был страшно тяжелый. Надо ехать домой и отдохнуть.

– Ну, тогда я тоже не буду, – сказал я, – уже поздно, я жутко устал, и мне пора ехать. Прошу меня извинить.

Я встал.

– Тем более что тянуться мне к черту на кулички. Ко мне пока доберешься, все на свете проклянешь, не то, что у вас, на Летней, – я повернулся к Наташе, – совсем не далеко. И главное, чудный район – зелень, чистый воздух. Разве только, кладбище почти что под окнами. Такое соседство, наверное, не очень приятно?

Наташа напряженно смотрела на меня. В глазах у нее появилось какое-то новое выражение – его было трудно сразу определить, но оно мне не понравилось.

– Нет, ничего, – наконец ответила она. – Покойники ведь не разгуливают по улицам и не нападают на прохожих, не так ли?

– Конечно, – ответил я с напускной небрежностью, хотя на душе у меня кошки скребли, – опасаться следует живых, это верно. Спокойной ночи. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Спокойной ночи, – довольно холодно ответила Наташа.

Я направился к двери.

– Я тебя провожу, – сказал Борис, и мы вышли в прихожую, затворив за собой дверь комнаты.

– Ну что? – спросил он, когда мы оказались вдвоем.

– В каком смысле?

– Как в каком? Ну, Наташа?

Я в нерешительности провел рукой по волосам, как я всегда делал, когда не мог ответить что-либо определенное.

– Вот что, старина, – наконец сказал я, – это все не сформулируешь в нескольких фразах, к тому же мне самому еще надо подумать, разобраться. И потом, здесь не место, да и не время. Давай, я позвоню тебе на днях, и мы встретимся где-нибудь в городе, идет?

– Ну, хорошо, – согласился он. – Я буду ждать звонка. Но все-таки, хотя бы общее впечатление.

Впечатление у меня было явно неблагоприятное, но ничем определенным, таким, что я мог бы привести в подкрепление его, я не располагал. Мне не хотелось задевать Бориса, так как я знал по опыту, что любимая женщина затмевает для человека все и вся на свете, и он мог принять мою нелестную оценку в штыки и даже всерьез обидеться, поэтому я ответил уклончиво:

– Она, безусловно, очень необычный человек, и не скрою, что некоторые моменты настораживают меня, но я вижу, что ты любишь ее, и мне хотелось бы воздержаться от необдуманных, скоропалительных оценок. Я обмозгую все, как следует, и сформулирую свои соображения. Но прежде всего я хочу задать тебе один вопрос.

– Да?

– Скажи мне, только откровенно, и хорошо подумай, прежде чем отвечать: ты действительно хочешь знать мое настоящее мнение, каково бы оно ни было? И не получится ли так, что ты воспримешь его, как обиду?

– Что за дурацкие вопросы?

– Нет, погоди, они вовсе не дурацкие. Мне важно это знать. Я желаю тебе только добра, и я хочу тебе содействовать, но я не хочу быть неправильно понятым. Поэтому я повторяю: ты действительно хочешь знать мое настоящее, объективное мнение?

– Да, я хочу знать твое объективное мнение. Именно поэтому я тебя и позвал.

– Хорошо. Тогда я поразмыслю над этим дома, в спокойной обстановке и позвоню тебе. Договорились?

– Ладно. Звони. Счастливо.

– Счастливо, – ответил я, и мы пожали друг другу руки на прощание.

Глава III. Дни становятся короче

Когда я открыл дверь своей квартиры, мой кот Григорий уже сидел в прихожей и ожидал меня. Как только я вошел, он принялся расхаживать вокруг, заходя то справа, то слева, и тереться о мои ноги. Это было большое, красивое животное, упитанное, с мощной мускулатурой, красивой белой «манишкой» на груди и такими же белыми «перчатками» на всех четырех лапах. Я нагнулся и погладил бархатистую шерсть. Григорий довольно заурчал – целый день он сидел в одиночестве и теперь был счастлив моему приходу.

Кошек я любил всегда. Они нравились мне, сколько я себя помню.

Меня восхищает их изысканная грация, совершенство пластики, точность координации. Меня поражает, например, как Григорий перешагивает через препятствие задними лапами. Передними – я понимаю. Но откуда он знает, куда ставить задние лапы – ведь он не видит! И, однако же, не только ставит их абсолютно точно, но и поднимает их именно на нужную высоту, как раз необходимую для того, чтобы перешагнуть.

Еще то зрелище, когда Григорий разворачивается всей своей почти десятикилограммовой тушей на узком подоконнике в кухне! Как он умудряется с такой филигранной точностью управлять своим грузным на вид телом – это надо видеть! А еще прыжки! Это просто феноменально, как этот здоровенный котяра взвивается в воздух, выталкивая свое тело без видимых усилий. Я с трудом поверил своим глазам, когда он как-то раз одним движением взлетел с пола на высокий холодильник. Все эти прыгуны в высоту со всей их техникой и прочими прибамбасами ему в подметки не годятся! А он без всякой техники, без всяких тренировок проделывает эти трюки играючи, без напряга. И эти роскошные зеленые глаза, отражающие свет, как рефлекторы, почище любых катафотов.

Но главное в этих «тиграх асфальтированных джунглей» все же не это. Самое важное и ценное – это поразительное свободолюбие, настоящий инстинкт свободы, заложенный в этих обаятельных зверьках. Кошку невозможно заставить, принудить, подчинить, выдрессировать – она всегда делает только то, что сама хочет. Кошку можно убить, но нельзя поработить. Недаром же, хотя об этом мало кто знает, на знаменах повстанцев Спартака была изображена именно кошка – давний символ свободы.

Как раз это восхищает меня более всего – внутренняя свобода, независимость, самодостаточность и, конечно, чувство собственного достоинства, столь присущее «усатым – полосатым». Я чувствую духовное родство с этими мини-тиграми, потому что в моей шкале ценностей именно свобода и достоинство занимают первое место. Я не терплю подчиняться сам и не жду подчинения от других, мне не нужно преданно смотреть в глаза. Мне не нужны рабы, или хотя бы слуги. Мне нужны равноправные партнеры. Молчалин говорил: «Служить бы рад. Прислуживаться тошно»[1 - А.С.Грибоедов, «Горе от ума». (Здесь и далее примечания редактора).]. Я бы развил его мысль: и служить-то тошно, а уж прислуживаться…

И я Григорию – не хозяин. Вернее сказать, что мы друзья. Да-да, именно друзья! Ведь дружба может быть только между равными. И поэтому я – «кошатник».

***

Я взял пушистого зверька на руки – приятное, успокаивающее тепло стало разливаться по телу. Я почувствовал, как буквально заряжаюсь энергией, словно от аккумулятора. Отвратительное покалывание, которое не прекращалось все время, пока я добирался домой, начало слабеть и через пару минут совсем прошло, также как и онемение в левой руке, но чувство тошноты осталось. Опустив Григория на пол, я направился в кухню – кот помчался передо мной, давая понять, что он хочет есть. Покормив его, я решил сначала принять душ, а затем перекусить.

Освежившись и окончательно придя в себя, я приготовил себе несколько бутербродов и сварил кофе, которого я, кстати, так и не попробовал у Бориса. Я тщательно, как меня учили, пережевывал хлеб с сыром, пытаясь сосредоточиться и сделать какие-то выводы. Что я видел? Чему я был свидетелем? Есть ли во всем этом что-либо тревожное или же все в порядке вещей?

Поев, я пошел в комнату и уселся за письменный стол. Отставив в сторону пишущую машинку – уже не новый, но по-прежнему надежный «Унис» – я взял стопку чистых листов бумаги и положил ее перед собой. Я решил проанализировать все методически, подробным образом, по возможности ничего не упуская. Достав из карандашницы несколько разноцветных фломастеров, я положил их справа от себя. Немного подумав, я написал наверху листа крупными буквами: АНАЛИЗ – обычным синим фломастером – и подчеркнул. Итак, чем я располагал? В чем заключались, прежде всего, странности, связанные со всем этим делом?

Конечно, самое характерное – это то, что Наташа приходила всегда только ночью. Я взял красный фломастер и поставил цифру 1, а затем написал: «Приходит только ночью. Борис никогда не видел ее днем». После этого я задумался. В самом деле, почему только в темное время суток? Сама она сказала, что у нее попросту нет другого времени, но так ли это? Мне это представлялось малоубедительным. Неужели за два месяца ее знакомства с Борисом, она все время была так занята, что ни разу не смогла освободиться пораньше, тем более что, по словам Бориса, они встречались почти каждый день? Вернее, конечно, каждую ночь. Кстати, почему почти каждую? Были ли на это какие-либо определенные причины? Об этом, я не успел, к сожалению, спросить. Так или иначе, она никогда не появлялась днем. Объяснить это простой случайностью, совпадением было все равно, что допустить, будто обезьяна, произвольно ударяя по клавишам пишущей машинки, может напечатать девяностый сонет Шекспира. Нет, это была не случайность, а необходимость. К тому же, время ее пребывания у Бориса медленно, но постоянно возрастало.

И тут у меня мелькнула догадка: может быть, это связано с продолжительностью светового дня? Я пододвинул к себе перекидной календарь. Насколько я помнил, они встретились впервые два месяца назад, то есть, в начале июля. Допустим, числа пятого. Может, конечно, и не пятого, но это было несущественно. Я открыл соответствующую страницу календаря и прочел: «Восход»: 4:45, «Заход»: 21:43. Ночи в это время очень короткие. Она приходила сначала в районе одиннадцати, то есть, тогда, когда даже в начале июля было уже давно темно, а уходила, не дожидаясь утра, около часа, несмотря на то, что городской транспорт уже не работал. Я не мог отделаться от мысли, что она хотела поспеть куда-то до рассвета – ведь он был тогда ужасно рано. А со временем, по мере того, как ночь удлинялась, у нее становилось все больше и больше времени. Я вспомнил, как Борис говорил, что она чувствует себя все увереннее. Не связано ли это с удлинением темного периода суток? По-видимому, эта тенденция будет продолжаться. Скоро, уже в конце сентября, ночь сравняется с днем, а потом она будет становиться еще длиннее. К чему это приведет? Ответить на этот вопрос определенно было невозможно, но вряд ли для Бориса это была отрадная перспектива. Я интуитивно чувствовал, что ему грозила опасность. От кого она исходит? От Наташи? А может быть, наоборот, она пытается его охранить, ведь сказала же она, что любит его. Все здесь было как-то смутно, зыбко, построено на одних догадках. Может статься, что все мои предположения ошибочны, но все-таки мне казалось, что связь со временем суток тут прослеживается. Возможно, Наташа, действительно занимается какой-то противозаконной деятельностью. Но это было только допущение, ничем не подкрепленное и ни на чем, в сущности, не основанное. Характер ее занятий по-прежнему представлял собой загадку.

Еще одним важным моментом было то, что она не позволяла себя провожать. Она предпочитала добираться домой сама, а, кроме того, и приезжала к Борису тоже самостоятельно, не желая встречаться с ним где-либо в городе. О чем это может говорить? Сама она объяснила это семейными обстоятельствами. По-моему, в этом нет ничего невозможного – личные и семейные обстоятельства нередко складываются самым неожиданным и причудливым образом. Вполне может оказаться, что дома у нее есть нечто такое, чего она крайне не хотела бы показывать кому бы то ни было, тем более, человеку, которого она, по ее словам, любила. Я вспомнил одного своего университетского друга – он тоже все никак не хотел допустить, чтобы я зашел к нему, ища и находя любые предлоги, объясняющие невозможность моего прихода. В конце концов, выяснилось, что его мать – алкоголичка и часто уходит в запой. Что-нибудь в этом роде могло быть и у Наташи.

Это было не исключено, но все же это не могло объяснить всего. К тому же, она не хотела встречаться с ним в городе. Значит, она не только не желала, чтобы Борис знал, куда она уезжает после пребывания у него, но и откуда она приезжает тоже. Все-таки, не чересчур ли тут много тайн? И потом, у меня не выходила из головы история о том, как Борис пытался ее проводить. Почему она вообще позволила ему ехать? Проявила слабость? Не смогла устоять? Я хорошо знал Бориса – когда ему что-нибудь взбредет в голову, он бывает упрям, как бык, и его трудно остановить. Вероятнее всего, она сразу поставила условие, чтобы он не вылезал из такси, но он, конечно, и не думал его выполнять – это было очень похоже на него. Он всегда действовал с женщинами подобным образом – по нахалке. Однако тут он встретил, по-видимому, такой бешеный отпор, что вынужден был уступить и вернуться в машину. Она же побежала. Почему? Просто хотела от него оторваться или на это были еще какие-то причины?

Я задумался – это было утром, не так ли? Было еще темно, но рассвет, по-видимому, был уже близок. Не этим ли объяснялась ее спешка и ее раздражение? Мысль о том, что ее странное поведение может оказаться связанным с суточным циклом, не оставляла меня. Может быть, она не хотела, чтобы кто-то видел ее приходящей домой, и поэтому она спешила вернуться, пока все еще спали? Но если это так, то получалось, что она скрывается, а стало быть, мое предположение о ее неладах с законом получало, как будто, некоторое подтверждение, но, конечно, это еще ничего не доказывало.

И тут я вспомнил, что она побежала в сторону шоссе – так сказал Борис. Мне казалось, что в той стороне нет домов, но может быть, я ошибаюсь? Я взял карту города и нашел интересующий меня район – я оказался прав – улица Летняя была в этом месте застроена только с одной стороны, а именно – противоположной шоссе. В той же стороне, куда она побежала, не было ничего, кроме Восточного кладбища. Не на кладбище же она направлялась, в самом деле! Может, кто-то ожидал ее на шоссе? Я рассматривал карту, и внезапно в памяти у меня всплыла утренняя «летучка» и дурацкие рассказы Майка о призраках. Опять Восточное кладбище! Я сталкивался с ним уже второй раз за день. Может быть, кто-нибудь действительно обделывает там какие-то темные делишки? Но что там можно делать? Раскапывать могилы? Надо поговорить завтра с Майком. Может оказаться, что за этими россказнями скрывается какая-то криминальная история. Не побеспокоить ли мне Павла – моего давнего друга, который работает в уголовном розыске? Однако, пока обращаться к нему было глупо и смешно – у меня не было ничего, кроме смутных и не вызывающих доверия пьяных рассказов сторожа и непонятного поведения Наташи. Между прочим, она сказала, что может быть, «со временем это изменится!». Что она имела в виду? Что через некоторое время ей уже не надо будет скрываться? Этот вопрос тоже оставался без ответа. Пока же я пометил красным фломастером: «2.) Не хочет, чтобы ее встречали и провожали. Возможно, скрывается».

Я откинулся на спинку стула и потянулся. После этого я встал и несколько раз прошелся по комнате. Дома было уютно и тепло, а на улице бушевала гроза. Сполохи молний то и дело прорезали темноту за окном. Григорий, свернувшись калачиком и уткнув физиономию в живот, спал на кресле. Выдвинув ящик стола, я достал оттуда початую пачку «Бонда» и закурил. Не знаю, как кому, но мне сигарета всегда помогает сосредоточиться. Я прокрутил в памяти разговор с Наташей и вспомнил еще одну странность: как она пила коньяк – словно впервые в жизни. Неужели она никогда его не пробовала? А потом, видя, что я за ней наблюдаю, как будто спохватилась и выпила его одним глотком, даже не поперхнувшись. И это человек, который никогда до этого не пил коньяк? Само по себе, это может быть, не представляло из себя ничего особенного, но, становясь в ряд со всеми другими странностями, наводило на всякие мысли. Например, у меня создалось впечатление, что она словно играет роль, выдавая себя не за того, кем она является на самом деле. Я почувствовал, что мне необходимо посоветоваться и решил позвонить своему школьному другу Гене. На часах было почти одиннадцать, но я знал, что он в такое время не спит.

* * *

С Геной мы когда-то учились в одном классе и с тех пор продолжали поддерживать тесные отношения. В моей жизни он был совершенно незаменим. В отличие от меня, гуманитария, это был «технарь», первоклассный инженер и, кроме того, мастер на все руки – много раз он помогал мне справиться с моими проблемами – сам я, пожалуй, не смог бы толком починить даже утюг. Но главное, это был человек с трезвым умом и рассудительностью, а именно это мне сейчас и требовалось.