Блюститель. Рассказы, повесть

– А зачем цветы?

– Они красивые и ты красивая.

– Господи! – Оля не заметила, как перешла на крик. – Зачем же клумбы топтать?

– Я люблю тебя.

– Заладил. Ты можешь понять, что я люблю другого. Другого, понятно?

– Я люблю тебя, – еще раз повторил он.

– Перестань!..

Уже приготовились, уже вертелись на языке оскорбления и угрозы, но Оля испугалась своего же голоса. Получалось, что среди бела дня, на центральной улице она закатывает истерику слабоумному парню – так кто же из них душевнобольной?

– Не надо, слышишь меня, не надо больше приносить цветов, – прошептала она и скорее, скорее подальше от него.

Утром Оля боялась открыть глаза. Перед сном она несколько раз проверила, закрыта ли форточка и заперта ли дверь. И все равно боялась увидеть цветы. Прежние она выкинула на помойку, а варенье из тарелок перелила обратно в банку. В комнате цветов не было. Они лежали на лавочке возле входа.

На первом же уроке Оля услышала сдавленное хихиканье. Оно гасло на одном ряду и тут же вспыхивало на другом. На следующем уроке все повторилось. Хихикали даже сопливые пятиклашки, стоило ей повернуться к доске. Оля резко оглядывалась, и становилось тихо. И тогда она всерьез подумала: уж не слуховые ли галлюцинации привязались к ней. На перемене она явственно услышала, как тоненький голосишко за ее спиной мурлыкал: «Ты не вейся, черный ворон…». Оля не сомневалась, что песня адресована ей. Певец мог бы и не прятаться. Она все равно ничего бы не сказала.

Василий пропал. Не звонил, не заходил. День, второй, третий. Собственно, его и не связывали никакие обязательства перед ней. Но ведь на улице-то он мог встретиться. Хотя бы поздороваться, на большее Оля уже не претендовала. Так нет же, словно прятался.

Неизвестность, недосказанность мучили ее. А звонить самой, просить у матери позвать его к телефону – а вдруг мать станет допытываться: кто она, что ей нужно от сына, давно ли знакомы – мало ли что могло ее заинтересовать.

И Оля пошла к вокзалу, куда узкоколеечная «мотаня» привозила рабочих с отдаленных участков.

В составе было четыре зеленых вагончика. Пока ее взгляд метался от одной двери к другой, узкий перрончик заполнился народом. Она почувствовала, что за спиной кто-то стоит и смотрит на нее. Стоит совсем рядом, может быть, в метре, самое большее в двух. Толпа на перроне заметно поредела, но Василия не было видно. А именно сейчас он смог бы помочь. Неужели ему трудно отпугнуть этого дурачка. Не устраивать же ей новую сцену? Перрон уже просматривался насквозь. На ее плечо легла рука. Оля резко повернулась и увидела Володьку.

– Привет, что ты здесь делаешь?

– Ох! – руки у нее опустились, она не могла выговорить ни слова.

– Что с тобой? – забеспокоился Володька.

– Ну ты меня и напугал.

– Неужели я такой страшный?

Володька явно кокетничал. Вид у него был бравый. Штормовка, плотно сидящая на широких плечах, и высокие болотные сапоги четко очерчивали клинообразную фигуру.

– Хочешь клюковки?

– Нет, спасибо. Я Василия жду.

– Так он сегодня никуда не ездил. У них в конторе какое-то важное совещание.

– Мне очень нужно с ним поговорить. Ты не можешь его вызвать?

– Понятно. Смогу, если надо. Только не знаю, зачем все это.

– Мало ли зачем.

А Сема, наверное, давно таился поблизости. Стоило народу рассосаться, и замаячила его сутулая фигура. «Пусть видит, может, испугается и отстанет», – решила Оля и взяла Володьку под руку. Володька в этой роли выглядел куда внушительнее Василия. Но Сема не отстал. А потом и Володька заметил его.

– Эй, Семен, а ну иди сюда!

Сема остановился, но не подходил.

– Иди, клюковки дам, – и уже обращаясь к Оле, пояснил: – Чудак не понимает, что хлеб за брюхом не ходит.

– Пойдем быстрее, – попросила Оля.

Она поняла, что Володька ни о чем не знает, а значит, и Василий мог не знать. И тут же поймала себя на мысли, что боится, как бы не узнали, будто и впрямь перед кем-то виновата.

Володька повесил рюкзак на забор, развязал узел и достал пригоршню клюквы. Сема поверил, что над ним не смеются. Оля спряталась за Володькину спину и отвернулась.

– Ешь, Семен, больше витаминов и будешь таким же здоровым, как я, – вразумлял Володька до смешного серьезным голосом. – Бери, не стесняйся. Да что ты в руках мусолишь, сыпь в карман. Вот и молодец, а теперь еще горсть. С этой горстью Сема и подошел к Оле. Она смотрела на горку упругих белобоких ягод, которые так не вязались с обкусанными грязными ногтями, и пятилась от Семы.

– Возьми, не бойся, – говорил Сема и тянул к ней руки.

– Ай да Семен! Ай да молодец. Вот это я понимаю, джентльмен!

– Возьми, они вкусные, – Сема зашмыгал носом.

Так ничего и не сказав, Оля повернулась и пошла, почти побежала.

Володька догнал ее только на перекрестке.

– Зачем ты его подозвал?

– Ягод что ли жалко? Зря ты его обидела.

– Обидела! Да он со второго числа мне проходу не дает. Я уже не знаю, куда прятаться от него. Вся школа смеется.

– А Васька что?

– Вот я и хочу его увидеть, может, подскажет, как быть.

– И только-то?! А я думал – у вас более тесные отношения.

В другой бы раз Оля оскорбилась, а здесь пропустила мимо ушей, не хватало еще с Володькой поссориться…

Заверения, будто мать Василия очень простая женщина, ее не убедили. Заходить в дом она отказалась. Единственное – попросила не засиживаться.

Володька убежал, а Оля осталась у калитки. Мимо прошла женщина и внимательно посмотрела на нее. Может быть, родительница? Оля с тоской ждала, когда она оглянется. Не оглянулась. Но легче не стало. Чтобы не привлекать внимания, она прошла немного вперед. Встретились две девочки. Засмущались и, непонятно зачем, поздоровались. Она еще не запомнила в лицо своих учеников, но девочки по возрасту могли ими оказаться. Оля стала успокаивать себя, пробовала подсмеиваться и делить улицы поселка на те, по которым имеет право гулять, и на запретные… А потом увидела, как в окне самого «запретного» дома отодвинулась занавеска, и разом забыла о своей иронии. Она чуть не убежала, не дождавшись. И убежала бы, но на крыльце появился Володька. Один, без Василия.

– Полчаса назад уехал за грибами.