Дядя, ты кто?

– Какая почка?.. – я на автомате повторил чужие слова и осёкся от ужаса.

Где-то в глубине души я чувствовал, что Митрич меня разводит, причём разводит как в дешёвых ментовских сериалах, но раз речь зашла ни много ни мало о моей собственной жизни, то его слова сразу обрели и тяжеловесность, и убедительность.

– Что же мне делать? Может, оставить всё как есть? – промямлил я, с тоской уже думая о захолустном Сестродольске, который казался мне сейчас самым прекрасным местом на Земле.

– Что делать, что делать, – проворчал Митрич. – Убраться надо за дядькой. Нельзя так оставлять.

– Но ты же никому не скажешь?

– Не скажу. Если слушаться меня будешь.

Я поспешно кивнул, вверяя тем самым свою судьбу в руки более опытного и знающего человека. Митрич считал этот посыл и сразу перешёл с приятельского языка на командный:

– Матери позвони. Скажи, что всё нормально, но надо ещё задержаться… Через пару часов я заеду за тобой. Будь готов к этому времени… Да, переоденься во что похуже, работёнка предстоит грязная.

– Что нужно делать?

– Гидроизоляцию в овощной яме. Сыро там, как ты помнишь… Да ты не бледней так, не бледней! Бледнеть на месте будешь. И лучше не ешь ничего пока, а то не дай бог…

– Хорошо, – выдавил я.

– Деньги у тебя остались?

Я послушно раскрыл перед ним бумажник. Митрич по-хозяйски выгреб оттуда основную наличность, оставив мне только пару-другую сотенных.

– Цемент нынче дорог, – сказал он с виноватой усмешкой, – а песок на месте наберём.

– Вода ещё нужна, – добавил я чисто механически.

– Вода будет. А ты сиди дома и жди!

Добрый разговор после доброй работы

Митрич заехал за мной на праворульном минивэне – стареньком латаном-перелатаном «японце». Машинка у него была непривычно узкая, но при этом высокая, и мне даже показалось, что она может запросто перевернуться на крутом повороте. Впрочем, доехали мы спокойно и без происшествий.

Как он и обещал, Митрич затарился двумя канистрами с водой и мешком цемента, купленным на мои деньги. Из инструмента же наличествовали два видавших виды оцинкованных ведра, старая совковая лопата и грязный корытообразный таз для размешивания раствора.

Стоит ли говорить, что всю работу пришлось делать мне одному. Митрич, сославшись на грыжу, не помог не то что с вытаскиванием цементного мешка из машины, но даже в саму овощную яму не зашёл ни разу. Он только поглядывал издалека и давал указания, как нерадивый прораб на стройке.

Первое, что мне нужно было сделать, это натаскать песка. Таковой имелся за гаражами в достаточных объёмах, правда, уже лежалый, вперемешку с глиной и с проросшей растительностью. Впрочем, просеивать его нам было нечем, да и незачем…

– Уплотнить бы надо м-м… неровности, утрамбовать слегка, а то раствора может не хватить, – полушёпотом сказал Митрич. Как назло, в соседнюю яму наведался хозяин-старичок, поэтому нам пришлось осторожничать.

– Чем утрамбовать? – прошипел я с плохо скрываемой злостью.

– Да вон хотя бы лопатой, – подсказал бездельный советчик: – Ты начинай пока. Я пойду отолью. Дверь закрою снаружи.

Костеря Митрича последними словами, я взялся за черенок. Конечно, логика в его словах имелась железная. Но одно дело – вываливать раствор в яму, стараясь пореже смотреть вниз, и совсем другое – вручную подготовить такую площадку к бетонированию. Я слышал, что где-то в Азии есть специально обученные люди, которые занимаются перезахоронением останков. Вот таким человеком я и попробовал себя представить.

Я действовал аккуратно, даже бережно, как мне казалось. Последним аккордом нужно было разместить череп. Я переложил его сначала на один бок, затем на другой, а потом сделал немыслимое – поднял его из ямы на совке лопаты как можно ближе к лампочке. Тут лязгнул дверной замок, и я спешно опустил череп обратно и придал тому боковое положение.

– Как ты там? Живой? – весело и громко спросил Митрич в дверной проём, но войти он по-прежнему не решался: – Сосед ушёл. Можно не шифроваться.

– Один из нас точно живой, – невесело пошутил я и приступил к замесу первой партии раствора…

Часа через полтора работа была закончена. Тяжёлый физический труд на голодный желудок – это испытание даже для молодого организма. Я был без сил: руки у меня отваливались, а ноги подгибались в коленях. Мои синие джинсы стали серыми от пятен раствора, в носу стоял запах цементной пыли, а на ладонях вздулись водянистые бугорки мозолей. Мне хотелось пить, есть, куда-нибудь сесть и больше никогда не вставать, и всё это одновременно. Но шантажист Митрич оказался ещё и перфекционистом. Он настоял, чтобы я оторвал полосу от одного рубероидного рулона и уложил её сверху на забетонированное дно ямы.

В город ехали молча. Мне было не до разговоров, а Митрич следил за дорогой. Но молчание он нарушил первым:

– Не злись. Я правда не мог тебе помочь. Нельзя мне.

– Если ты вдруг еврей, то нынче не суббота.

– Ирония – это хорошо, – сказал Митрич через смешок, – поводов для неё у тебя сегодня будет много.

– А что мне ещё остаётся?.. Кстати, я – Алексей.

– Я знаю, Лёш.

– Дядя рассказывал?

– Нет. Слышал твоё имя на его похоронах.

– Я тебя там не видел!

– Кладбищенских алкашей-попрошаек помнишь?

– Да, кажется, тёрлись двое у оградки. Ждали, когда им нальют.

– Один из них был я.

– Зачем же тогда весь этот спектакль с пятихаткой до зарплаты?

– Потерпи немного, всё расскажу. Разговор, Лёша, у нас с тобой будет длинный.

– Ок. Да, сразу хочу предупредить, что про коронку в бандитской пасти нужна новая легенда. Я успел осмотреть зубы в черепушке и ни одной коронки там не нашёл.

– Легенды не будет, а правда в том, что человек тот к криминалу не имел никакого отношения. Но как я мог тебя удержать, если не страхом?!

– Считай, что тебе это удалось.

– Спасибо. Импровизация чистой воды… Не рефлексируй. Мы всё сделали правильно. Скоро ты сам это поймёшь.

– Ну-ну, – промычал я в ответ.

– У тебя дома пожрать есть чего? – сменил тему Митрич.

– Начатая пачка пельменей, четвертинка чёрного, вафли ещё шоколадные остались, – перечислил я и сразу почувствовал выброс кислоты в желудок.