Златое слово Руси. Крах антирусских наветов

Известие было столь неожиданно, что переполошило всех и все не знали, верить ему или не верить. Княгиня не в состоянии была ожидать подтверждения известия и сама бросилась навстречу. Когда Игорь и Ярославна увидали друг друга, то бросились в объятия и были так глубоко взволнованы, что не могли сказать ни слова, а только плакали. Естественно, что и в этом случае княгиня не думала о пасынке.

По поводу критического замечания проф. Голубинского позволительно сказать, что «совсем хороший» исследователь «Слова» должен его внимательно изучать, и не только читать примечания, но и понимать их, и тогда никаких подобных «странностей» в «Слове» он не встретит.

Естественно, что при таком подходе к изучению «Слова» особого прогресса не последовало, текст не только не прояснялся, но и загромождался несообразностями комментаторов. Только последние десятилетия ознаменовались заметным успехом.

Эти успехи ясно показывают, что загадки «Слова» – не задачи, которые не имеют правильного решения, а задачи в умелых руках, получающие надлежащее решение.

Большинство ошибок в понимании «Слова» основывалось на главной общей ошибке: «Слово» понимали, как «героическую» песнь, т. е. как песнь о героях, в которой нечего докапываться до соответствия с исторической действительностью, – все дело в красоте образов, в яркой передаче чувств на фоне родного патриотизма.

Исследование было перенесено исключительно в область поэтики, отчасти мистики, рассматривали «Слово» исключительно, как литературное произведение. Забыто было самое главное – обещание автора «Слова» петь «по былинам сего времени», т. е. воспеть действительность.

Вместо тщательного исследования исторических источников, восстанавливающих взаимоотношения действующих лиц «Слова» и т. д., ограничивались легкими ссылками на поколенную роспись русских князей, приложенную к изданию 1800 года, полную, кстати сказать, весьма существенных ошибок.

В результате оказалось, что автор «Слова» обращался с призывом встать на защиту родины к двум покойникам: к князьям Роману Смоленскому и к князю Мстиславу, умершим в 1180 году, т. за 5 лет до похода! И никого это не коробило!..

Далее, обращаясь к Роману, автор говорит: «Ты, буй Романе!» А Роман, надо сказать, как раз был совсем не «буй», а получил в истории название «Кроткого». Это был удивительно незлобивый и покорный человек: куда бы ни сказали ему перейти на княжение, – он беспрекословно переходил. И князья, и весь народ очень любили его, смерть его была оплакиваема буквально всеми.

В действительности же автор обращался к Роману Великому Галицкому (умер в 1205 г.), прославившемуся своими победами над литвинами и половцами. Это он разгромил литовцев, взял огромное количество в плен и употреблял их в качестве рабочей силы при пахоте земли. О нем-то и сложена была поговорка: «Романе, Романе, худым живеши, – литвином ореши!» (т. е. литвином пашешь). Именно его именем пугали половцы своих непослушных детей.

Понятно, что такие подмены личностей совершенно искажают действительный смысл и ценность «Слова»; его полнокровность, жизненность исчезают, сменяясь худосочием и бледной туманностью. Историческую песнь превратили в фантастическую былину.

Эти исторические несообразности в комментариях устранялись только исподволь. Даже прекрасное издание «Слова» в 1934 г. (изд. Academia) не избавлено окончательно от этого недостатка.

Дело было не в трудности исследования, а в том, что исследователи стояли (а многие и до сих пор еще стоят) на неверной исходной точке зрения.

Они не представляют себе, насколько важно для правильного понимания «Слова» все точные исторические детали о лицах, местах и событиях. «Слово» – исторический документ, а не побасенка.

Еще в 1945 г. один из специалистов-исследователей, объясняя «темное место» о гибели Изяслава («Дружину твою, княже, птици крилы приоде, а звери кровь полизаша») влагает это обращение и уста Бояна, которого он сам считает певцом времени Ярослава. Но не мог же Боян жить 150 лет и петь!

Не заметили, что «Слове» это не фантастическая песнь вроде «Песни о Роланде». Поэтика заслонила для них, может быть, основное, и уж, во всяком случае, очень важное значение «Слова» как исторического и политического произведения.

Отмахнувшись от «Слова», как от исторического источника, несмотря на уверение автора «Слова», что он будет петь правду, а не вымысел, комментаторы не придали, естественно, должного значении многим деталям похода и либо обошли их молчанием, видя в них только игру фантазии, либо старались отыскать в них несуществующую мистику.

Между тем, как мы увидим ниже, многое в «Слове» имеет почти протокольный характер, это последовательная запись того, что было. Эти подробности дают совершенно иное освещение не только событиям, но и всему «Слову».

Перед современным исследователем помимо старых проблем встает еще новая проблема: переоценки ценностей. Все, до сих пор найденное, следует рассматривать под иным углом зрения. В свете иных исходных точек зрения иными оказываются и старые, и новые загадки «Слова» и появляется надежда разгадать их.

Дело сводится теперь не только к тому, чтобы понять «Слово» как литературное произведение и в целом, и в деталях, а в том, чтобы воспринять его как яркое жизненное произведение, всесторонне отражающее XII век нашей родины.

Для этого нужно изучить язык того времени, ибо без этого нельзя расшифровать смысл многих слов и выражений. Изучение языка заставляет нас затронуть интереснейший вопрос о происхождении и взаимоотношениях русского, украинского и белорусского языков, отметить проделанную ими с XII века эволюцию и дальнейшую тенденцию развития. А это очень и очень нелегко.

Далее, восстановить смысл слов, фраз – это еще не значит понять весь контекст. Фраза может быть кристально ясна, но смысл ее в связи с другими фразами совершенно темен.

Для понимания нужно знание жизни, обычаев, даже жизненных мелочей той эпохи, надо знать верования, надо быть знакомым с образами и представлениями того времени, с поэтикой литературных и народных произведений и т. п.

Надо также знать и понимать экономические, политические и иные взаимоотношения различных слоев населения в XII веке, словом, надо, как рыба в воде, плавать среди фактов этой эпохи.

Но этого нет. Поэтому-то 150 лет и не хватило, чтобы понять как следует «Слово». Его можно понять, только изучив всесторонне.

В данном случае мы подошли к нему с методом изучения и навыками натуралиста. Поэтические образы «Слова», большей частью почерпнутые из сравнений с природой, были общим языком между нами и автором «Слова». Эти «образы предстают в нашем освещении в совершенно ином, но еще более глубоком и изумительном свете. Методы мышления натуралиста позволяют осветить очень часто по-иному все то, что найдено и «Слове» представителями гуманитарных наук. И это освещение является более верным; ибо автор «Слова», как будет доказано ниже, был отличным знатоком природы, отчего натуралист понимает его с полуслова, тогда как гуманитарий либо вовсе не понимает его, либо понимает превратно.

Вот эта-то обширность задач, необычайное разнообразие содержания, поразительная художественность, обилие темных мест и загадок и вызывают у многих исследователей часто почти чувства азарта при раскрытии малых и больших тайн «Слова» и составляют его почти неисчерпаемую прелесть.

Родятся десятки догадок и предположений, фантазия имеет перед собой огромное поле деятельности, фантазия творческая, реальная, ибо каждая из этих догадок должна быть проверена перекрестным огнем холодных исторических, филологических и т. д. фактов и железной логики.

Шаг за шагом, с большим трудом, дополняя, поправляя и поддерживая друг друга, мы, наконец, приблизимся к истинному пониманию «Слова». Но знать и понять «Слово» – это значит знать и понимать наш XII век, – задача огромная и трудная, но благодарная, ибо «Слово» показывает каких высот достигла тогда культура Киевский Руси.

Многое уже сделано, но немало еще остается сделать, и это, еще недостигнутое, манит исследователя, как блуждающий огонек, – вот в этом-то и секрет обаяния «Слова».

Эти строки были уже давно написаны, как в газетах появилась взбудоражившая всех любителей «Слова» статья, сообщающая некоторые сведения о втором оригинальном списке «Слова», обнаруженном уже в 1923 году.

Ввиду интереса, приводим эту статью полностью («Русские новости», 1948, Париж, № 186, с. 5: «Поход за рукописями (Новое о «Слове о полку Игореве»)», подпись: А. Л-ский).

«Журнал «Вопросы истории» в свое время напечатал призыв ак. Тихомирова о необходимости организовать сбор древнерусских рукописей, погибающих в глухих углах огромной советской страны. Журнал получил в ответ много письменных откликов и в последнем номере открыл кампанию за осуществление и проведение в жизнь «похода за рукописями» с пожеланием придать этой грандиозной экспедиции характер широкого существенного движения и привлечь к ней специалистов, учащихся и вообще все культурные силы страны.

Мы по своим личным воспоминаниям знаем, что почти в каждом русском доме, особенно в старинных городах, в имениях или монастырях где-нибудь на чердаках, в обитых железом сундуках, хранились пожелтевшие связки писем, грамоты, рукописи всякого рода, книги с медными застежками. Большие архивные собрания и библиотеки в первые годы революции были увезены в города, но целые охапки рукописного материала оставались на местах, и все это необходимо собрать, чтобы не сделались добычей пожаров драгоценные, может быть, памятники русской письменности».

(Какое милое непонимание русской действительности, когда нет уже ни имений, ни монастырей, ни сундуков, обитых железом, а чердаки заселены и превращены в «жилплощадь»! – С. Л.).

«В ответ на письмо ак. Тихомирова журнал приводит отклики ученых и архивоведов, особенно рекомендующих обследовать северные области, приволжскую глушь, Алтайский край, Прибалтику, Западную Украину.

Из этих писем выясняется, что немалое количество архивного материала можно отыскать и у городских букинистов. Так, собиратель старины Груздев сообщает, что он купил для своей личной коллекции около 200 древних рукописей у ленинградских старьевщиков.

Секретарь Института литературы Малышев нашел в другой частной коллекции совершенно неизвестный памятник русского героического эпоса и 8 новгородских грамот, считавшихся погибшими.

Другие пишут, что в сундуках с. Мстеры еще хранятся сотни старообрядческих книг. В другом селе недавно был обнаружен рукописный список редчайшего «Сказания о разорение Соловецкой киновии».

Но самый волнующий отклик получен от работника Псковского музея Л. А. Творогова, письмо которого о его поисках так называемого олонецкого экземпляра «Слова о полку Игореве» нельзя читать без волнения. Поиски эти были полны драматических подробностей.

Творогов сообщает, что проф. Троицкий в бытность свою воспитанником Олонецкой семинарии видел на занятиях в классе в руках у преподавателя рукопись, о которой этот преподаватель сказал: «Вот здесь содержится другой список «Слова о полку Игореве», но гораздо более подробный, чей тот, который напечатан». Но учитель вскоре умер, а рукопись куда-то исчезла.

Однако следы таинственного сборника еще раз были обнаружены. Работая над текстом «Слова» Творогов очутился в 1923 г. в Петрозаводске и там познакомился с одним из преподавателей Олонецкой семинарии, который подтвердил существование и характеристику рукописи.

Оказывается, что после революции архивы Олонецкой семинарии были доставлены в городскую библиотеку, где и разбирались исследователем Олонецкого края Островским. Этот последний обнаружил исчезнувшую рукопись «Слова о полку Игорем» с вариантом, но на другой же день Островский заболел сыпным тифом и умер. Разбор архивов продолжался, но драгоценная рукопись не была найдена.

Конец этой истории печален для русской культуры. Проф. Перец (правильнее Перетц. – С. Л.) рассказывая, что один из его учеников видел в Астрахани воз со старыми бумагами, которые крестьянин продавал на базаре. Студент обнаружил на возу среди всякого хлама несколько рукописных сборников, в одном из которых был список «Слова о полку Игореве». Но у него не было при себе денег, чтобы купить рукописи, и какой-то киргиз купил воз целиком, свалил вещи и книги в свою арбу и уехал.

Был ли это олонецкий список «Слова» или еще другой, сказать трудно, однако этот случай доказывает, что мусин-пушкинский список не был единственным и что при систематических поисках советские ученые могут найти тот олонецкий вариант гениальной русской поэмы, драматическую историю которого сообщает ныне Творогов. Нечего и говорить, что это было бы величайшим литературным событием наших дней».

Таковы краткие данные об олонецком списке «Слова». Оставив в стороне совершенно апокрифический случай со «Словом» в Астрахани, отметим, что олонецкий список «Слова» действительно заслуживает внимания, и, возможно, он еще существует. Не лишено вероятия и предположение, что может найтись и третий список «Слова», но его надо искать!..

2. «Слово – это поэма или политическое воззвание?

Долгое время, целую эпоху, на «Слово о полку Игореве» смотрели как на великолепный, чисто литературно-сказательный памятник.

«Любители Российской словесности, – писал Мусин-Пушкин устами своего редактора Малиновского в предисловии к «Слову» 1800 г., – согласятся, что в сем оставшемся нам от минувших веков сочинении виден дух Оссианов: следовательно, и наши древние герои имели своих Бардов, воспевавших им хвалу».

Еще раньше, в 1797 году. Н. М. Карамзин писал: «…года два тому назад в наших архивах открыли отрывок поэмы под названном: песнь Игоревых воинов, каковую можно сравнить с лучшими Оссиановыми поэмами и каковая написана в XII столетии неизвестным сочинителем. Слог, исполненный силы, чувства величайшего героизма, разительные изображения, почерпнутые из ужасов природы, составляют достоинство сего отрывка…»