Прыжок

– Именно поэтому решать должны те, кто не скован уставами, – кивнула Ксения. – Матиас согласен со мной.

Первым заговорил Криди.

– Я был шпионом. Я скрывал свои мысли от друзей и от женщины, которую полюбил. На это потребовалось время, но я изменился. Уолр имеет право на свои тайны.

Анге задумчиво посмотрела на кота. Сказала:

– Мне не нравится сама мысль о том, что наш товарищ связан с врагом. Но ведь это не доказано? И, возможно, он ведет двойную игру? Я готова к тому, что он останется на борту.

– Вряд ли наше мнение очень важно, – произнес Ян. Его подруга, Адиан, кивнула. – Мы случайно оказались среди вас. Мы многого не понимаем. Но… в поступках Уолра ведь не было предательства? Надо дать ему шанс.

– Я за то, чтобы поговорить с ним, – сказал Бэзил. – Он принц? Ну так это многое меняет, дипломатия – грязная штука.

– Ох уж это британское почтение к особам королевской крови, – Мэйли покачала головой. – Но я за разговор. А там посмотрим. Но что именно заставляет вас подозревать Уолра?

– Разговор, который был у него с обитателями Соргоса и Невара.

– Он не сказал ничего подозрительного, – нахмурился Криди. – Я помню все, что он говорил!

– «Маленьким и пока что не самым развитым цивилизациям лучше иметь дружелюбных покровителей…» – процитировала Ксения.

– Не понимаю, – признался Криди. – Это банальность, но банальность не предательство.

Ксения вздохнула.

– Мы знаем психологию Халл. Особенно – Халл-три. Их культура построена на протесте против материнской цивилизации. Как у подростка, ушедшего из родительского дома и стремящегося доказать свою самостоятельность. Они отвергают наше покровительство, они отвергают помощь Халл-один. Слова Уолра означают, что они смирились с необходимостью подчиниться кому-то. Значит, они уже имеют какое-то представление о Стирателях.

– Но вы победили в бою, – заметил Ян. – Возможно, Уолр изменит свою позицию? Выберет более сильного?

Ксения едва заметно улыбнулась:

– Надеюсь, что нет, потому что мы оказались слабыми. Спасибо за ваше мнение, друзья. После прибытия новых членов экспедиции мы проведем разговор с Уолром. Честный разговор.

– Новых членов? – поразился феолец.

– О, разве я не сообщила? – Ксения пожала плечами. – Да. Мы вызвали корабль Ауран и вашего ползуна.

Двести шесть – пять поморщился.

– Вот это было излишне!

В России профессиональное обучение космонавтике практиковалось с шестнадцати лет. Было, конечно, Гагаринское кадетское училище в Смоленске и Центр Циолковского в Калуге, где дети учились «космическим профессиям» с десяти лет. Горчаков считал это пустым баловством, пусть и романтичным – по статистике с космосом свою жизнь связывало меньше двадцати процентов выпускников. Сам он поступил в училище в шестнадцать, в последний момент выбрав между Владивостокским Глубоководным и Московским Аэрокосмическим. О решении своем он никогда не жалел, но был убежден, что в десять лет планировать жизнь невозможно. Были у них в училище ребята из Смоленска и Калуги – ничем особенным они не выделялись, подготовкой не блистали, хоть и надували поначалу щеки, рассказывая о традиционном одиночном орбитальном полете и выпускной лунной миссии. Так что американский подход – непрерывный цикл обучения с девяти до семнадцати лет, точно так же, как европейский, при котором подготовка начиналась в одиннадцать, по мнению Горчакова, были последствиями элитарного англосаксонского подхода к образованию, когда детей стараются как можно раньше выпихнуть из дома для обретения полезных в жизни социальных связей.

Впрочем, благодаря русской неспешности, Валентин подружился с Матиасом – тот тоже решил стать космонавтом лишь в пятнадцать лет, и выбор русского училища был для него последним шансом на достойное образование.

Но сейчас, разговаривая с «откатившейся» к одиннадцатилетнему возрасту Лючией, он впервые подумал, что в американском подходе тоже есть какой-никакой смысл. Вот как бы он сам себя вел, внезапно очнувшись во взрослом теле, в глубоком космосе, в окружении незнакомых людей – и с разумом одиннадцатилетнего пацана? Да разревелся бы, без всяких сомнений.

А вот Лючия, после короткой паники, вызванной, похоже, в первую очередь тем, что она пришла в себя голой, на удивление быстро собралась. И после того как Мегер помогла ей одеться и напоила какао, вела себя достойно. Сидела на кушетке, держа в руках кружку, и очень старательно отвечала на вопросы.

– Были гонки на картах. Я очень хотела победить, – рассказывала она. – Алекс был первым, но я думала, что стану второй.

– Ты пришла третьей, – пробормотала Мегер. – Очень достойно для девочки, которая не специализируется как пилот.

– То есть я не разбилась? – уточнила Лючия.

– Нет. Взяла третье место. Хорошо училась… хотя мне кажется, что твои кулинарные навыки не соответствуют высокой оценке… – Мегер хмыкнула. – Мы опоздали на «Техас», где должны были пройти практику. Вместо этого попали на «Твен», к командиру Горчакову.

Лючия с интересом посмотрела на Валентина. Потупила глаза. Потом спросила:

– А я кто?

– Специалист по системам жизнеобеспечения, – с ноткой удивления произнесла Мегер.

– Я хотела перевестись на инженера двигательных систем, – вздохнула Лючия. – На третьем курсе…

– Видимо, ты передумала, – сказала Мегер терпеливо. – Или не прошла экзамен. А чем тебе не нравится специалист жизнеобеспечения?

– Я пошла на этот курс, потому что у меня высокий балл за внешность, – откровенно сказала Лючия. – На другие курсы не проходила. Но специалисты по жизнеобеспечению… мама говорит, что туда идут девушки вольного поведения. Мама говорит, это место для baldracca.[5 - Бальдракка (итал., диал.) – женщина с пониженной социальной ответственностью.] Тетушка Бьянка с ней спорила, это была ее профессия в молодости…

Валентин даже поперхнулся. Ничего особо грубого сказано не было, но в сочетании с невинным детским выражением лица Лючии и ее более чем сексапильной внешностью… В общем, прозвучало странно.

– И вовсе не обязательно, – сказала Мегер. – Психологический климат в экипаже вовсе не обязательно поддерживать таким путем! В любом случае, ты выбрала именно эту профессию.

– Но ведь я теперь все забыла? – с надеждой произнесла Лючия. – Можно мне чему-то другому научиться?

– Я подумаю над этим, – решила Мегер. – Сейчас я отведу тебя в каюту, отдохнуть и ознакомиться с событиями нашего полета. Думаю, Марк подготовит краткий и точный пересказ событий.

– Марк – наш искин? – спросила Лючия и захлопала ресницами. – Кажется, я помню, что искина зовут Марк!

– Вот видишь, детка, кое-что вспоминается, – сказала Мегер. – Пойдем.

– Разрешите идти, командир Горчакофф? – спросила Лючия.

Правила субординации кадеты явно учили хорошо и с первого года обучения, а вот в произношении русских фамилий путались.

– Свободны, кадет Д’Амико, – разрешил Горчаков.

Лючия поставила кружку и вместе с Мегер вышла из медотсека.

– Блин, ну и дела, – пробормотал Гюнтер. Покачал головой. – Schei?e…[6 - Шайсе (нем.) – дерьмо, традиционное и самое популярное немецкое ругательство.]

– Вынужден согласиться, – сказал Горчаков.

– Простите, командир. – Соколовский достал из-под столика припрятанную бутылку, допил воду из стакана и щедро налил себе польской водки. – Я старый никчемный дурак. Я был уверен, что девочка в порядке.

– Вы сделали все, что могли, – Валентин пожал плечами. – И Ракс сделали все возможное. Хорошо, что Лючии не три года. Она хотя бы понимает, что находится в космосе, и у нее есть какие-то базовые навыки дисциплины.

Соколовский залпом выпил, глянул на командира мгновенно покрасневшими глазами. Засопел. Гюнтер протянул ему кусок колбасы, но доктор упрямо покачал головой.