Именем Земли (сборник)

Сизер, теплый ветер утра, раскачивал цветы в саду замка Ваас. Эйлар спросила, держа руку на поясе-змее, готовом ожить и убить врага:

– Александр, ты говорил о девушке, которую любишь. Но она далеко. Скажи, ты смог бы остаться со мной? Быть свободным, а не рабом. Править вместе со мной. Ты смог бы полюбить меня?

Чужак вздрогнул, он не ждал такого вопроса. Посмотрел на Эйлар в оранжевом утреннем свете – свете ясности и жизни. И ответил:

– Я не могу остаться. Меня любят и ждут. Понимаешь?

Эйлар еще крепче сжала пояс (змея вздрогнула, пробуждаясь от многолетнего сна) и спросила:

– Ты считаешь, что я недостойна твоей любви?

И тогда Александр закричал, словно боялся, что не сможет сказать этих слов тихо:

– Да пойми, наконец! Я боюсь полюбить тебя! Боюсь остаться в твоем мире, пусть даже свободным, пусть даже королем! Есть мир, в котором меня ждут и любят! Не превращай меня в раба своей любви!

– Я красива? – спросила Эйлар.

– Да…

– И ты смог бы полюбить меня?

– Да, – сказал чужак и отвернулся.

Эйлар поднялась из травяного кресла и бросила пояс-змею в Сиреневый пруд, жадно проглотивший добычу. Потом она посмотрела на чужака и сказала:

– Знаешь, ты тоже красив… И я смогла… Пойдем.

Я, Эйлар Ваас, стою на своей земле, и, значит, мои слова – правда. Я поняла, что отец мой ошибся и будущее стало неизменным. Я отвела чужака с именем раба в башню отца и оставила возле серебряного обруча, холодного и мертвого. Потом я прошла подземным ходом в спальню к отцу. Он ждал меня – возможно, Уммилис предупредил его перед смертью, он иногда видел грядущее… А быть может, отец все понял сам. Он сидел на постели, в углу которой сжались мальчик и девочка, согревавшие его в эту ночь. Меч рода Ваас был в руках отца, и я испугалась. Но истина была со мной. Я подошла к отцовскому ложу и опустилась перед ним на колени.

– Отец, ты ошибся, – сказала я, чувствуя, как давит горло печаль. – Прости, что я поняла твою ошибку.

Ранд Ваас взял меч за лезвие, и кровь потекла с его пальцев. Никто не смеет брать мечи великих Мастеров за клинок…

– Ты уверена, дочь? – спросил он, протягивая меч. – Ты веришь себе и своим чувствам?

Я вспомнила, как чужак валялся на полу башни под мерцанием серебряного обруча. Вспомнила, как он бродил по дворцу вместе с Уммилисом, постигая наш язык, – его глаза были чисты, как у ребенка, а кожа посерела, как у старика. Вспомнила, как он растирал рукой след от ящерицы-воротника на шее… И провожал взглядом Уммилиса. Я вновь прошла с ним по теплым дорожкам парка и вдоволь надышалась сиреневым туманом. И слушала рассказ про его жизнь, где все было на своих местах – рождение и любовь, зрелость и смерть. Это еще ничего не решало: раб рождается и живет теми же муками и радостями, что свободный. Но потом я вспомнила его улыбку и темные глаза, неотрывно следившие за мной в тишине ночного парка. И легкие касания рук – теплые, живые, которым не удавалось казаться случайными.

– Да, отец, – ответила я. – Уверена. Ты сделал рабом свободного.

Рукоять меча легла в мои руки. Отец кивнул и сказал:

– Бей.

Я ударила отца – легко-легко, лишь намечая путь для уходящей жизни. Он взялся за эфес, вырвав его из моих рук, и вонзил меч до конца.

– Пусть моя ошибка умрет со мной, – прохрипел он. – Пусть она не коснется рода Ваас…

Кровавая пена хлынула у него изо рта – значит Храм услышал и исполнил его последнюю волю.

Подозвав мальчика, я зарезала его над трупом отца – ему понадобится красивый и сильный попутчик на дороге Смерти. Девочке я велела прийти ко мне через месяц. Она была в возрасте детства, но случается всякое, и в теле ее могла скрываться новая жизнь, родная мне по крови.

Из плаща отца я достала прозрачный камень-ключ и поднялась в башню. Александр ждал возле серебряного обруча, и цветной узор камней был сложен по-прежнему. Когда я вложила камень-ключ, радужная дымка затянула обруч.

– Уходи, – сказала я. – Уходи навсегда – и быстрее! Иначе я заставлю тебя остаться!

Он подошел ко мне и коснулся губами моих губ. Сказал, и я нашла в его голосе настоящую грусть:

– Прощай, Эйлар. Я еще пожалею о том, что ухожу. Но меня ждут.

Шагнув в радужную дымку, он обернулся и крикнул:

– Прощай! Я почти влюбился в тебя, Эйлар из рода Ваас!

– Прощай, – сказала я и назвала его именем свободного: – Саша…

Когда в серебряном обруче померкли последние тени, я подняла меч и превратила подарок богов в мятые серебряные полоски, присыпанные осколками разноцветных камней.

Потом я вышла на балкон главной башни и велела стражникам собрать всех слуг. Когда молчаливая толпа собралась в маленьком квадратном дворе, я сказала им, что Ранд Ваас ошибся. Я сказала, что он уже идет по дороге Смерти и желающие могут присоединиться к нему. Несколько женщин и двое стражников вышли вперед и пронзили себя мечами. И лишь Глааман, имеющий право спрашивать, решил невовремя воспользоваться им. Он закричал:

– Госпожа! Чужак не был свободным, он такой же раб, как и мы! Господин Ранд Ваас погиб напрасно…

Я кивнула Гонууску, и начальник стражи вскинул арбалет. Глааман упал со стрелой в груди, и я попросила богов, чтобы он догнал отца на дороге Смерти. Такие рабы, как он, порой бывают нужны.

Так начался вчерашний день, равные мне Крий Гуус и Ранд Ваат. Как он прошел – вам знать не нужно. Я сделала все, что могла, для отца, и путь его по дороге Смерти не будет трудным. А сегодняшний день начался для меня с печали – ибо я узнала, что вы идете к моему замку с отрядами рабов. Но я признаю за вами право вопроса и дам вам знание ответа. Мой отец ошибся, приняв чужака из другого мира за раба. Да, он носил рабское имя и не всегда поступал, как подобает свободному. Но это не важно.

Правда снаружи, а не внутри, а истина приходит лишь через посредство человека. Я сидела рядом с чужаком под светом неведомых ему звезд, я слушала его рассказы, я чувствовала его дыхание. Я полюбила его, а значит, мой отец ошибся. Ибо раба нельзя любить. Он может стоить уважения и дружбы или ненависти и страха.

Можно овладеть его телом – или отдать ему свое.

Но только свободного можно любить.

От сотворения земли – и до угасания солнца.

Мне трудно вспомнить, что послужило толчком к написанию «Л – значит люди» (рассказ печатался также под названием «Имитатор»). Уж наверняка не спор, что определяет человека – тело или душа. На этот вопрос я дал себе ответ давным-давно и без всякой фантастики. Еще Виктор Гюго в «Соборе Парижской Богоматери» говорил в общем-то именно об этом.

Скорее меня занимал самый простой и вечный вопрос фантастики – «какими мы станем». Что сделает с собой человек, чтобы выжить в чужом мире. Какие следы мы оставим «на пыльных тропинках далеких планет» – от рубчатых подошв бронированных скафандров или от босых ног… пусть даже не совсем человеческих.

Но на простые вопросы очень трудно дать простые ответы.

«Л» – значит люди

Он лег спать человеком. Ритмично билось сердце, прогоняя кровь по сосудам, ныла ушибленная лодыжка. Две руки, две ноги, загорелая кожа, короткая стрижка… Все как положено.

Среди ночи он проснулся. Слабый свет из залитого бронестеклом окна падал на стойку у изголовья. Янтарно желтела нашивка на рукаве посеревшего под цвет стен комбинезона: «Ингвар Вистин. 37 лет. Десантный Корпус. ГРИМ».

ГРИМ.

Ингвар лежал, чувствуя, как расползается по телу жгучая, мучительная боль. Словно тысячи крошечных москитов впивались в него изнутри тонкими отравленными жалами.