Танцы на снегу. Геном. Калеки

Лиона я нашел на кухне. Он сидел у окна и пил чай с вареньем.

– Привет, – сказал я. Все сейчас было чуточку глупо – будто на следующий день после тяжелого экзамена или… или как в тот день, когда родители ушли навсегда. Слишком много всего вчера случилось.

– Привет. – Лион на миг обернулся. – А красиво здесь, да?

Я кивнул, налил себе чаю, сел рядом. И совсем не удивился, когда Лион спросил:

– Как ты думаешь, что с моими родителями?

– Ну, они живы… – пробормотал я.

– Я понимаю, – кивнул Лион. – Они теперь такие, каким я был? Зомби?

– Стась говорил, что не совсем так. Там все вроде бы как стали нормальные. Только они теперь присоединились к Инею и считают, что это самая лучшая планета в Империи.

Стась и впрямь рассказывал, что на Новом Кувейте все выглядит обыкновенно и мирно. Люди работают и даже веселятся как ни в чем не бывало. Насчет той ночи, когда вся планета заснула, даже не вспоминают. Когда на Новый Кувейт высадился личный посланник Императора, его встретил султан и заявил, что все нормально, что никакой агрессии против них не было, что они добровольно присоединились к Инею… а той ночью просто произошли небольшие беспорядки из-за болельщиков бейсбольного клуба «Ифрит». Молодежь, расстроенная поражением команды, напилась и даже захватила космопорт и центр космической связи. Были жертвы. Но к утру порядок восстановили, и никаких проблем на Новом Кувейте больше нет.

Самое обидное, что, как сказал Стась, у Императора нет оснований вмешиваться. Любая планета может войти в союз с другой планетой, если это союз добровольный. А доказать, что Новый Кувейт захвачен, что все его жители были запрограммированы, не удалось. Единственное, что сделали в Империи, – это стали проверять все фильмы и обучающие программы, особенно сделанные на Инее. Если оказывалось, что там присутствует нераспознаваемая информация, то эти программы запрещали.

И таких программ нашли много. Хорошо еще, что на Земле, Эдеме и Авалоне, самых развитых планетах Империи, фильмы с Инея были не так популярны. Но даже здесь процентов двадцать населения могло в один миг оказаться зомбированными. А это очень много… поэтому никакой войны не было, Флот к Инею не вылетел, а ученые все пытаются разобраться в произошедшем.

– Император обязательно выяснит, в чем дело, – сказал я. – И Новый Кувейт освободят. Не может ведь Император позволить такое делать!

– Угу, – кивнул Лион. – Выяснит… Меня привяжут к койке и будут изучать целый год…

– Никто так не сделает!

Лион пожал плечами. Очень серьезно сказал:

– Ты знаешь, я даже спорить не стану. Если это надо, чтобы всех спасти, – то пускай. Это будет честно.

– Перестань!

– Да ничего… – Лион молча бултыхал ложкой в остывшем чае. – Тиккирей, знаешь, как это страшно… прожить жизнь.

– Ты вправду думал, что это все настоящее?

– Да.

Он посмотрел на меня, и глаза у него были совсем другие, незнакомые. Усталые. Как у старика.

– Я воевал, Тиккирей, – сказал Лион. – И у меня был друг… – он запнулся, – вроде тебя. Только его убили, когда мы попали в засаду. Но я за него отомстил. У меня в руке, вот здесь, – он каким-то очень уверенным жестом коснулся запястья, – был маленький излучатель на браслете. Я поднял руки и вроде стал сдаваться. А потом включил луч и всех убил. И мы снова воевали…

На миг у него дрогнули губы.

– Ты знаешь, сколько я людей убил? – вдруг тонко выкрикнул он. – Семьдесят человек!

И то, что он сказал не сто и не тысячу, а именно семьдесят, – меня доконало. Даже руки задрожали, и я поставил чашку, чтобы не расплескать чай.

– А потом у меня появилась подруга, – сказал Лион. – Из пятой роты… мы после войны поженились. Я даже детей теперь умею воспитывать! Я все умею, как взрослый, совсем все! Тушить пожары, вытаскивать утопающих, управлять флаером! Я прожил целую жизнь и умер! Мне… мне скучно, Тиккирей! И ничего не страшно, совсем!

– Это пройдет… – прошептал я.

– Что пройдет? Я все помню, все как вчера было! Ты знаешь, как горит небо, Тиккирей? Когда звено орбитальных штурмовиков заходит в атаку, а зенитчики ставят над позицией плазменный щит? Ты не знаешь… Начинается ветер, Тиккирей. Небо оранжевое, и воет ветер, он дует прямо вверх, так что за землю хватаешься, и воздух все суше и суше, а у меня кончились капсулы в респираторе, я тогда обжег горло, но зато штурмовики не успели отвернуть, они вошли в щит и растворились… словно белые кометы в оранжевом небе… А потом мы пришли в деревню, но имперская пехота оттуда уже ушла, и всех жителей убили за то, что они нас поддерживали… мужчин расстреляли… а женщин и детей согнали в мечеть, закрыли дверь и подожгли… они еще кричали, когда мы пришли, но там уже ничего не потушить было…

– Ка-какая имперская пе-пехота… – прошептал я. Голос у Лиона был страшным. Он не придумывал, не пересказывал книжку или фильм. Он вспоминал!

– Шестая авалонская бригада космопехоты, формирование – Камелот, командующий – генерал Отто Хаммер, эмблема – серебряный молот, падающий на горящую планету, – отчеканил Лион. – Мы воевали с Империей, понимаешь? Я воевал с Империей!

– Ты вчера не сказал…

– Я сегодня скажу. – Лион отвел глаза. – Я… боялся, что тогда меня сразу заберут.

– Но это же неправда! Это было во сне!

– Для меня это не было сном, Тиккирей, – сказал Лион. И мне вдруг почудилось, что со мной говорит взрослый, всего повидавший человек, а не ровесник с космической станции.

Но это длилось только секунду. Потом взгляд Лиона дернулся, будто он увидел что-то у меня за спиной. И он опустил глаза.

Я обернулся – в дверях кухни стоял Стась. Молча смотрел на Лиона, и в его глазах ничего нельзя было прочесть.

– Просто не хотел говорить вчера… – пробормотал Лион.

Стась подошел к нему, взъерошил волосы. Негромко сказал:

– Понимаю. Кто-то ответит за это, парень. Сполна ответит. Не бойся, Лион.

– Вы лучше меня прямо сейчас увезите и исследуйте, – пробормотал Лион. – Я так не могу. Оно все сильней и сильней вспоминается… у меня голова разламывается… не от боли. Я чего-нибудь натворю или с собой…

– Сейчас поедем, – сказал Стась. Он что-то лихорадочно обдумывал. – Ты знаешь что… продержись немного. Хотя бы сутки.

– А потом?

– Потом все будет хорошо. Лион, Тиккирей, одевайтесь. Позавтракаете в машине. У вас у обоих будет трудный день.

Машина у Стася была так себе. Не мощный джип-вездеход, не скоростная спортивная «пиранья», а здоровенный неповоротливый «Дунай». На работе у нас на таком ездит лишь одна женщина из технического отдела, толстая и медлительная.

Но Стасю словно бы было все равно, на чем ехать.

Мы с Лионом сидели позади, молчали, ни о чем его не расспрашивали. Стась сам говорил, но больше о всякой чепухе. Об экспериментах в области глюоновой энергетики, которые позволят строить новые космические корабли. О том, что теоретически доказано существование гиперканалов, ведущих в другие галактики, и есть планы по их поиску. О том, что Император подписал указ о снятии «трехпроцентного предела» и теперь ученые могут по-настоящему улучшить человеческий геном, а не только по мелочам. О том, что заканчиваются съемки ретробоевика «Мудрец из Назарета» о христианской религии и в этом фильме все будет взаправду – и актеры живые, и декорации, и даже спецэффекты. Никаких компьютерных съемок, все настоящее! И даже актеры были введены в транс, не знали, что играют в фильме, а считали все правдой.

Стась умеет интересно рассказывать, если захочет, конечно. Но сейчас я понимал, что он просто заговаривает нам зубы, отвлекает. И поэтому мне было совсем не интересно. Ничего не изменится от этих глюоновых реакторов, новых галактик и улучшенных геномов. Куда важнее то, что решит сделать с нами совет фагов.

И Стась, наверное, угадал мои мысли, потому что замолчал. Мы молча дожевали свои бутерброды, допили кофе и стали ждать.

Порт-Ланц – город-спутник Камелота. Если бы Стась хотел, он бы даже на своей колымаге доехал за полчаса. Но Стась никуда не спешил: либо думал о чем-то, либо ему было назначено точное время. И мы ехали больше часа. Потом еще покрутились по городу, перескакивая с внешних дорожных развязок на внутренние транспортные кольца, постояли в паре пробок – все как раз ехали на работу и улицы были забиты.

А потом Стась припарковал машину у красивого высотного здания в старинном стиле – с большими зеркальными окнами и флаерной площадкой на крыше. Здесь я один раз был. Тут и помещался главный офис фагов, который официально назывался «Институт экспериментальной социологии».