Лето волонтёра

– Ты доволен сделанным выбором, Макс? – неожиданно спросила хранитель.

Да, она меня не любит.

Однозначно.

– А ты хотела, чтобы всё оставалось как есть? – ответил я.

Хранитель по-человечески пожала плечами.

– Перемены всегда к худшему.

– Если так считать, то надо сидеть в пещерах и охотиться на мамонтов! – вмешалась Дарина.

Хранитель посмотрела на неё.

– Когда Землёй правили Прежние, мы даже не слышали о них. Мне было шесть, у меня был маленький розовый телефон, я смотрела Влада А-четыре, хотела стать видеоблогером и у меня всё было хорошо! Потом Перемена, Инсеки, никаких блогов и даже телефонов! Инсеки сказали, что так нам лучше. Я хотела, чтобы всё было как при Прежних, хоть я про них и не знала. Но я решила, что буду с Инсеками.

Обычно хранители говорят спокойно, холодно. Мне даже казалось, что они не умеют испытывать эмоции.

Но у Лю получилось.

– Я стояла на балконе, я забралась на перила и смотрела вниз. Мне было очень страшно! Надо было разбиться, но не насмерть. И я не знала, сработает ли мутаген, я ведь уже большая, я даже потрахалась с одним парнем, чтобы знать, как это! Но я прыгнула вниз. И стала Изменённой.

Мы молчали.

– Но вы решили, что с Инсеками плохо. Вы всех прогнали. Теперь я хранитель Гнезда без матери, у нас нет мутагенов, жницы и стражи не знают, что им делать. Приходят люди из правительства. Просят показать разные штуки, которые у нас есть. Дать им оружие Инсеков. Намекают, что Министерству культуры нужно здание… и что содержать нас дорого… потом опять просят оружие и разные штуки. Я не знаю, сколько проживёт Гнездо. Я не знаю, что с нами будет. А снаружи второй день стоит сумасшедшая женщина с мёртвым младенцем!

– Мы не знали, что так будет, – сказала Дарина тихо. – Мы хотели как лучше.

– Все хотят как лучше, – отрезала хранитель. – Все думают, что беды кончаются с победой. А с победой просто приходят новые беды…

Она вдруг обмякла, опустила плечи. Я подумал, что, хоть она ростом с меня и выглядит жутко, но ей всего четырнадцать лет.

Это ребёнок, который резко поумнел, повзрослел – и понял, что ему не хватает сил быть взрослым.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Если как-то можно что-то исправить…

– Гнездо на Олимпийском этой ночью согласилось открыть проход на Селену, – сказала хранитель. – Многие Гнёзда осудили это решение. Но раменское Гнездо сказало, что мы должны сотрудничать с властями… и все замолчали. Пройдёт ещё месяц, и Большое Гнездо будет решать всё и за всех.

– Мы поедем на Олимпийский, – произнёс я. – Спасибо, что сказала. Нам… нам правда жаль. Так ведь, Дарина?

Она молча кивнула, вцепившись в мою руку.

– Скажи, призванный… – хранитель помедлила. – Если бы всё вернулось назад, и ты выбирал, что сделать – оставить Инсеков, вернуть Прежних, прогнать всех… как бы ты поступил?

Я подумал.

Нет, я серьёзно подумал, прежде чем ответить.

– Я поступил бы так же.

Хранитель кивнула. И сказала:

– Можете пройти на Олимпийский через экран. Мне кажется, что к их Гнезду будет трудно подобраться снаружи.

Экраны Инсеков не разнимают тебя на части, когда через них проходишь. Честно говоря, меня это радовало. Один раз я воспользовался технологией Продавцов – меня разобрали на элементарные частицы, мгновенно передали информацию через сотни световых лет и собрали на Земле заново. Из других частиц, между прочим. Ничего ужасного я не ощутил… но порой просыпался ночью и думал о том, остался ли я собой?

Или я лишь копия, двойник, а настоящий Максим Воронцов распался на бозоны и фермионы, из которых Продавцы потом понаделали товаров для тэни?

Нет уж, лучше «совмещение пространств», как это называли Изменённые. Этим методом пользовались Инсеки и Прежние, хотя временами экраны отказывались работать на больших расстояниях из-за отсутствия резонанса (Дарина однажды попробовала объяснить про резонанс, когда мы болтали перед сном, но на словах о пространстве Калаби-Яу и фазовой скорости тахионов я позорно уснул).

Но на Земле экраны обычно работали исправно. И входить в них было не страшно. Можно было даже высунуться, посмотреть на другую сторону, а потом пройти – или вернуться.

Хранитель провела нас в защищённую зону Гнезда. Мы никого не встретили по пути, наверное, все немногочисленные куколки учились или тренировались.

Мне снова пришла в голову неприятная мысль о забытом и работающем по инерции механизме.

– У тебя не будет проблем из-за нас? – спросил я.

– Вы часть Гнезда, даже ты, Макс, – ответила Лю. – Переход в другие Гнёзда не запрещён.

Никаких пультов, конечно, ей не требовалось. Часть металлической стены заблестела, формируя экран.

– Спасибо, Лю, – сказала Дарина. – Мы попытаемся их переспорить.

Хранитель не посчитала нужным ответить. Так и осталась стоять, глядя нам вслед, когда мы подошли к экрану.

Глава третья

Заглядывать в чужое Гнездо мне казалось неудобным.

Так что мы просто вошли в экран и вышли в Гнезде на Олимпийском.

Из бывшего Министерства культуры в бывший «Уголок дедушки Дурова». Что и говорить, во время Перемены российская культура понесла большие потери. Хорошо хоть, что оба московских цирка уцелели.

Защищённая зона Гнезда была точно такой же, как и в Гнездниковском. Вот только если провожала нас одинокая хранитель, то на Олимпийском мы вышли в битком набитый зал.

Во-первых, тут были мать, хранитель, два монаха и три старшие стражи, видимо – охрана. К стражам, монахам и хранителям я привык.

А вот мать своими глазами увидел впервые.

Она была ростом со старшую стражу и очень толстая. При этом непостижимым образом ухитрялась выглядеть… вот даже сформулировать трудно… дружелюбно? Приветливо? Заботливо? Лицо осталось человеческим, выглядело молодым, но совсем бесполым, волосы были умеренно длинными, серо-стальными, у людей такого оттенка не бывает, на седину это не походило. Почему-то хотелось подойти к ней, прижаться, начать что-то рассказывать, жаловаться и требовать утешения…

Я тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Это всё из-за её облика.

Мать Гнезда выглядит так, как воспринимает мать маленький ребёнок. Большой, мягкой, уютной и одновременно строгой и сильной.