Пренебрежимая погрешность

И без его комментариев информации, выдаваемой на экраны, было достаточно, чтобы понять что к чему. «Проникатель», покосившись чуть более первоначального, вибрировал от перенапряжения. Один из якорей немного поддался вверх.

– Кончен бал и спеты песни, – ввернул хола сковородниковское выражение. – Все режущие головки стерты в пыль. Сейчас будут поднимать щит.

Ник Улин, не обращая внимания на висевшие у него над головой фантомы, лихорадочно работал. Анализаторы, установленные на проходческом щите, выдали длинные колонки цифр о параметрах оболочки «ядра». Теоретики развязали очередную дискуссию, творя колонны формул и редкие непонятные слова-междометия. Судя по одобрительным возгласам, они приходили к единодушию. Реагируя на десятое, наверное, требование Яфета пояснить происходящее, квартарец сказал:

– На глубине восемнадцать сантиметров квантит приобрел немыслимые прочностные характеристики. Ни сверлить, ни даже отколотить кусочек не удавалось. Но нельзя всюду быть несокрушимым. Теплопроводность участка поверхности «ядра», что в нашей шахте, позволяет с успехом применить плазменный резак. Сейчас сменят рабочую головку, и прожгут эти несчастные пять метров.

– Почему пять, а, например, не десять? – недоуменно спросил Сковородников.

– Ну… потому, что зона адаптации мала… В общем, так следует из общетеоретических соображений. Квантит мы делать не умеем, но физика есть физика. Глубинные взаимосвязи, вскрытые ею, еще никто не отменял.

– Чудно!

– Да, чудно, – согласился Яфет.

– Подобные выводы есть результат, как говорил Илвин Ли, высшей ступени научного анализа, иногда называемой логикой парадоксов – некорректное решение некорректно поставленных задач, – рассеянно прокомментировал Ник Улин. – Ценность и важность любой новой теории прямо пропорциональны количеству порождаемых ею вопросов, не имеющих однозначного ответа. Представьте себе такую картинку: познавая природу, с каждой новой открытой закономерностью мы словно поднимаемся на один шажочек вверх на гору, с которой открывается лучший вид. Пока еще поднимаемся… а вот когда начнем опускаться в долину, что тогда? И начнем ли когда опускаться… Все, начали прожиг.

Из сопла хищно выросло жало факела раскаленной до миллионов градусов плазмы и коснулось матово черной поверхности «ядра». Легко двинулось на пять, десять… двадцать сантиметров… И остановилось, внезапно обессилев. Истечение плазмы прекратилось. Сбоку высунулись штанги анализаторов, коснулись поверхности «ядра» и застыли, недоумевая.

– Вот это да! – воскликнул Яфет. – Никогда не думал, что могут быть материалы с такой огромной теплопроводностью.

– Новая метаморфоза. Квантит опять резко изменил свои свойства. Сейчас тепло, что мы подводим к поверхности, практически мгновенно растекается по всей массе оболочки. Греть ее придется очень долго. Только вряд ли когда согреем… Скорее поджарим сперва «Проникатель», затем весь Шар. Мала скорость частиц плазмы: они мешают самим себе. Пора заканчивать неудачный эксперимент.

Словно ожидая слов Ника Улина, шахта вновь окуталась облаком гелия, охлаждаясь. Ученая общественность экспедиции открыла дебаты в поисках выхода из тупика. Надо же: преодолеть невообразимо огромное расстояние и споткнуться о пятиметровую преграду! Положение экспедиции было столь унизительным, что раздались даже предложения взломать оболочку «ядра» гипергравитационным взрывом. Горячие головы немного охладили расчеты, показавшие, что в таком случае мало что сохранится внутри «ядра». Да и весь Шар может распасться.

С учетом последних данных анализаторов построили новые математические модели, показавшие, что квантит поддастся лазерному излучению.

Смена рабочей головки и аккумулирование энергии заняло несколько часов. «Проникатель» включил лазер, когда по внутрикорабельному времени было за полночь. Прожиг длился всего несколько секунд, за которые квантитная оболочка из темно матовой превратилась в зеркальную, полностью отражающую бьющий в нее поток лучистой энергии.

Лазер также оказался бессильным.

На «Элеоноре» воцарилась растерянность. Никто не мог предложить плана дальнейших действий. Отправили к Шару лабораторный модуль для исследований квантита на месте с пятью астронавтами на борту. А пока, до получения новых данных, решили поставить громкую точку в неудачной эпопее проникания внутрь «ядра» – прострелить оболочку пенетратором, разогнанным до высокой скорости с помощью электромагнитного ускорителя.

– Возможно, снаряд и успеет преодолеть эти жалкие метры оболочки, пока квантит в очередной раз не изменит свои свойства, – сказал Ник Улин тоном, будто бы заранее оправдывающим будущую неудачу. – Никогда нельзя терять надежды. Вдруг нас ждет неожиданный успех? Но на всякий случай я бы подстраховался, объявил бы чрезвычайное состояние: после пробития изменится топология квантитной сферы – могут возникнуть эффекты, предсказать которые невозможно.

«Проникатель» максимально удлинил свои ножки-штанги и опустил в шахту направляющую шину. Температура окружающей среды была низкой, и получение огромного тока для разгона снаряда не вызывало технических трудностей – в обмотке использовали сверхпроводящие материалы. Требовалось лишь накопить достаточную энергию.

После нескольких часов зарядки мощных конденсаторов прозвучал сигнал готовности к выстрелу. Весь состав экспедиции прильнул к экранам. В звенящей тишине черной змеей прошелестел по всем, наверное, отсекам «Элеоноры» шепот Ника Улина:

– Я бы вернул лаборантов на корабль. Мало ли что может случиться при прорыве оболочки…

И словно в ответ прозвучал выстрел. Сковородников заметил лишь мгновенную тень, ударившую в одну из штанг-ножек «Проникателя» и почти переломившую ее.

– Рикошет! – вскричал Яфет. – Отскочив, снаряд задел опору. Но вроде бы не перерубил ее. Повезло.

– Как посмотреть, – пробурчал Ник Улин. – Главная-то задача – прорвать квантитную оболочку – не выполнена. Ну, да ладно, за сутки-двое, пока будем решать, что делать дальше, опора успеет восстановиться. Что ж, перерыв.

8. Удар

На следующий день, когда они завтракали, Ник Улин озвучил Яфету основной вывод длившейся почти сутки научной дискуссии:

– Квантитная оболочка Шара представляет собой единое целое. Создатели ее реализовали довольно простой, но действенный механизм обратной связи, делающей их детище неприступным. При преодолении некоей пространственно-временной ячейки определяется природа сил, за счет которых внешнее тело проникает в оболочку, и соответствующим образом изменяются физические параметры квантита. Светим на него лазером – он становится зеркальным, отражая падающий лучистый поток. Начинаем бурить – становится сверхпрочным. Подводим тепло – оно мгновенно растекается по всему объему оболочки. Поскольку квантовые силы первичнее, наши витаматериалы не могут достичь сравнимых ни прочностных, ни теплопроводных характеристик.

– Размеры этой ячейки вычислили? – важно спросил Яфет.

– Да, и довольно точно. Двадцать пять сантиметров на три секунды.

– Какие-то странные цифры.

– Объяснений, почему они должны быть именно такими и никакими иначе, высказано много. Посмотри материалы группы теоретиков.

– Все равно не понимаю, почему сантиметры на секунды.

– Ох, дорогой мой. Читай школьные учебники. Еще Аристотель, разбирая апории Зенона «Ахиллес и черепаха», «Летящая стрела» и другие, строго логически вывел, что время и пространство единородны. Единосущны. Разница между ними лишь в том, что пространство уже реализовалось. А время – еще только реализуется.

– Как это – единосущны?

– Могут быть измерены в одних и тех же единицах. Скажем, температуру мы меряем в градусах, а вес – в килограммах, и нельзя складывать градусы и килограммы. Соответственно, температура и вес – разные характеристики, соизмерять их неправильно ни при каких обстоятельствах. А время с пространством можно соизмерять, складывать. Как, например, вес железа и ваты. Понятно?

– Э-э, – протянул Яфет.

– Аристотель имел огромный авторитет. Каждое его слово, каждая мысль обсуждались множество раз на все лады. Тем не менее, его вывод о единородности пространства и времени лежал втуне более двух тысяч лет. Только в двадцатом веке, в результате совершенно иных рассуждений пришли к такому же умозаключению и ввели в науку так называемый пространственно-временной интервал.

– Значит, никакой возможности прорубиться внутрь «ядра» нет? – ушел от скользкой темы Яфет.

– Не видно. Вероятно, придется идти на крайние меры – взрывать. По обломкам, однако, мало что можно будет сказать, что было там внутри. Проблема – как при этом сохранить целостность всего Шара…

Да ясно же, что надо делать, пронзило Алексея Сковородникова понимание вместе с чувством единения с чем-то огромно правильным. После пребывания в надпространстве такие ощущения стали возникать довольно часто. Даже чаще, чем когда-то в прошлом.

– А что мешает быстренько менять тип проникающей головки? – спросил он. – Пробурили двадцать четыре сантиметра за две с половиной секунды, включили лазер, затем плазмой вдарили, потом снова сверлом.

Ник Улин застыл с открытым ртом.

– Э-э… эта… голь на выдумки хитра, – вставил Яфет сковородниковскую приговорку. – А что, Лешик вроде бы дело говорит.

– Честно говоря, подобная мысль ни у кого, кто занимался проблемой преодоления квантита, не возникала, – произнес Ник Улин, поднимаясь. Каша его осталась недоеденной, какао – недопитым. – Пойду я, напрягу народ.

Весь день шли обсуждения. Выдвигались и отвергались теории, вызывающие резкую критику или восхищение. Проводились сложные расчеты, подтверждаемые или опровергаемые грубыми оценками. В конце концов конструкторам было выдано устроившее их техническое описание проникающего устройства. Дальнейший процесс пошел результативнее. Часа три ушло на конструирование и изготовление нового устройства в корабельных мастерских и чуть больше – на доставку и установку на «Проникателе».

Ключевой эксперимент начался за час до обеда.

Алексей Сковородников привычно установил свой фантом над головой Ника Улина рядом с объемным изображением Яфета. Длительное молчание – говорить было не о чем перед грандиозностью транслируемой картинки с поверхности Шара – прервал хола:

– Хорошо идет. Пройдено более четырех метров. Сейчас увидим, что там внутри…

Внезапно экраны потухли. «Элеонора» еле заметно встряхнулась.

– Что такое? Что такое? – забеспокоился Яфет.