Достояние павших

– Вроде пришли, – остановился Дойтен.

– Это точно, – кивнул Клокс.

Башня лекарки была не так уж и высока. Пожалуй, даже ниже трактира Байрела, вздумай она перебраться на верхушку городского холма. Но она стояла на узком мысу, как бы собранном из черных валунов, между которыми застыл лед, была странно одинока, и поэтому казалась выше своих, судя по окнам, четырех ярусов.

– Маяк, – пробормотал Клокс. – Провалиться мне на этом месте, маяк. Похожий стоит у Эдхарского моста. Да точно такой же!

– Только тот выше в два раза, – заметил Дойтен. – Или даже в три.

– Да, – почесал затылок, сдвинув шапку, Клокс. – Ну так и этот не ниже. Он просто обрублен над четвертым ярусом.

– Может, достроить не успели? – предположил Дойтен.

– Тысячу лет назад? – удивился Клокс и заковылял по ледяным камням вдоль основания маяка. – Кто достроить не успел? Даже хроник никаких не осталось. Что застыл? Иди за мной. Дверь должна быть с северной стороны. А ведь этот маяк сшибает с ног посильнее всего города… Поверить не могу. Почему я не заинтересовался им в прошлый раз? Интересно, где там у нее колокол. Не может же он так звенеть через стекла? Как она только ноги себе не переломала здесь еще? Вроде есть ступени под камнями, зачем их завалили? Ну что, так и будем стоять или войдем внутрь? Байрел не уверен, что она нас примет, говорит, что звонарка себе на уме, но, кажется, вся эта история ее и в самом деле зацепила. Не просто же так она мальцов на лодке вокруг острова катала. Нужно дверь толкнуть. Если откроется, можно заходить. А если не откроется, разворачиваемся и уходим. Стучать бесполезно. А ну-ка…

Выбравшись на словно поднимающиеся из прибрежного льда черные ступени, Клокс оказался перед тяжелой, украшенной бронзовым литьем железной дверью. Приготовившись надавить на нее всем телом, он коснулся ее пальцами, толкнул и едва не упал внутрь. Дверь легко подалась вперед.

– Не отставай, – обернулся Клокс. – Похоже, нас уже ждут.

Выдохнув облачко морозного пара, хозяйка башни приняла их на первом этаже, на котором кроме пустой коновязи, сеновала, ящиков с углем и заиндевевших стола со скамьей, судя по всему для перевязки увечных и приема хворых, ничего не оказалось. Махнула рукой, приглашая следовать за ней и пошла по узкой лестнице, что винтом заворачивалась вдоль стены вверх. Пошла, не оглядываясь и немало не беспокоясь о том, что двое повидавших кое-что в своей жизни храмовников не сводят глаз с ее стройной, пусть и очерченной платьем из грубой ткани фигуры, потому как лица звонарки-лекарки они рассмотреть не успели. Второго яруса в башне вовсе не было, потому как он оказался частью первого, на третьем в таком же холоде царило запустение и высилась поленница дров, окружая подвешенный под потолком на балках огромный, но рассохшийся, и поэтому исполосованный трещинами деревянный колокол, а на четвертом дохнуло теплом и обнаружился закуток с большим окном на северной стороне, со столом, лавками, затхлой лежанкой и небольшой снокской печью, в которой потрескивал уголь. Впрочем, лестница на этом не останавливалась и уходила еще выше, чтобы оборваться на уровне потолка, прикрывшись чудным люком, отлитым из той же бронзы с вставленным в нее толстым стеклом. За стеклом клубилось серое небо. На печи исходил паром небольшой котел.

– Дыма не было! – прошипел, показав на печь и на уходящую в потолок трубу, Дойтен. – Дыма не было над башней!

– Брось, – отмахнулся Клокс, – может не рассмотрел, – и повернувшись к хозяйке, которая взяла черпак и принялась наполнять каким-то варевом глиняные плошки, спросил. – Не протекает крыша-то?

– Святой Нэйф спасает, – услышали оба сухой и как будто насмешливый голос и наконец разглядели лицо Ийле.

Она была пострижена коротко, как мальчишка. Светлый чуб съезжал на бок, худое лицо от этого казалось странным, но ни хитринки, ни другого изыска в нем не было. Серые глаза смотрели чуть устало, но спокойно, острые скулы блестели, губы были почти неподвижны, и, судя по отсутствию морщин на лице, спокойствие его не покидало. Или же время было над нею не властно. «Сколько же ей лет?» – сам себя спросил Дойтен и не смог ответить, потому как явно немолодая хозяйка странной башни была подвижна как юная арданская девчонка из какой-нибудь прибрежной деревни под Нечи.

– Глаза не ломай, – равнодушно проговорила Ийле. – Ровесники мы с тобой. Хотя, может, я и постарше тебя года на два – на три.

Ийле поставила плошки на стол, сдернула льняной платок с блюда со слегка подсохшими снокскими булочками, придвинула к себе одну из плошек и начала понемногу прихлебывать, сдувая поднимающийся над горячим напитком пар.

– А ну-ка? – наклонился Клокс. – Никак риннский бальзам? А какой аромат! Давай, Дойтен, прикладывайся. Еще добавки будешь просить. Редкая радость в наших краях. Лучшее ашарское, с десяток трав, патока, фрукты, и вот даже жуткий холод за стенами и одиночество превращаются в добрый уют и уединение. Пробуй.

Дойтен послушно подхватил горячую посудину, втянул носом и в самом деле манящий запах, подул на темно-красную, почти черную гладь, на мгновение представил, что у него в руках крохотная порция чидской черноты и где-то в глубине ее болтаются в четырех локтях над дном мертвецы, сделал один глоток, другой и замер. Конечно не такой же напиток, но очень похожий разливался в студеные зимние дни на набережной Нечи, и он, Дойтен, еще молодым стражником менял медяки на терпкость, сладость и жар лета из жестяных кружек среди приморской стыни.

– Хорошо! – крякнул Клокс, вытирая губы. – Вот удружила, так удружила. Послушай, Ийле. Это ведь ты? Доброго здоровья тебе, хозяйка морского маяка, который за каким-то демоном располовинен на берегу этого острова. Я – судья Клокс. Со мной усмиритель Дойтен. Спасибо за гостеприимство и за угощение. Порадовала. Знал бы, с гостинцами заявился. Ну, может, не в последний раз видимся. Тепло тут у тебя. А почему колокол деревянный? Если я, конечно, ничего не путаю. Деревянный, да еще весь в трещинах. И отчего у тебя голова не раскалывается, когда он гудит?

Она посмотрела на Клокса так, словно он говорил на чужом языке, потом обняла себя за плечи, перевела взгляд на Дойтена, снова посмотрела на судью и с каким-то как будто невольным безразличием проговорила:

– Зачем тебе колокол? Колокол – чтобы слушать, а не для того, чтобы смотреть… Значит, судья и палач или усмиритель… Защитника только нет… Весь в хлопотах, наверное. Храмовая троица, которая словно ладонь храмового предстоятеля, чтобы прикладывать то к голове, то к губам, то к рукам Арданы, дабы вовремя почувствовать, что больна эта земля неизлечимой болезнью… Не излечить, так хоть поостеречься. И чего суетиться? Давно уже все ясно. Вам нравится ваша служба? Путешествия? Люди? Разговоры? Происшествия? С кем вы успели переговорить?

– С тобой еще не успели, – помрачнел от слов звонарки Клокс, но Дойтен отчего-то почувствовал укол в сердце и перечислил.

– Кто с кем, но с Байрелом, с Дилбом, со Сничтой, с Лэном, с трактирными служками и детьми Байрела разговор был. Ну и перекинулись несколькими словами со многими. С Фуаром, с Умаром, когда еще он был жив, слышала или нет, что стряслось на скотном дворе? С Райди, с… неким Тогхаем, с Дейком…

– С Алаин завтра будем говорить, – добавил Клокс. – Не очень хочется, но надо.

– Кому надо? – холодно спросила Ийле. – Тебе или ей?

– Даже не знаю, что и сказать, – растерялся Клокс. – Может, и никому. А может, каждый свою пользу извлечет. Но на встрече она настаивает.

– Ты знаешь, кто она? – спросила Ийле.

– Нет, – признался Клокс. – Я, правда, слышал, что она дознаватель вроде нас от Храма Присутствия. Но точно не знаю. С другой стороны, не спрашивать же подорожную у каждого, с кем разговор держишь? Ты-то сама имеешь что сообщить храмовым старателям?

– Сообщить? – она подняла брови, перевела взгляд на Дойтена, который старательно подкручивал усы, и прищурилась, словно попыталась взглядом содрать с него кожу. – Давайте уж сначала вы. Сразу все… спрашивайте. Когда человек задает много вопросов, он порой сам и отвечает на некоторые из них.

– Так это, – принялся озираться Дойтен. – Нам только дай волю. И на ответы времени не останется. Только приехали в Дрохайт, а уже все в непонятном. Да и насмотрелись разного. И егеря, сваренного в котле целиком видели, хорошо хоть без сапог. Хотя, какая разница. И разговор странный с каким-то умельцем через дверь держали. Потом нюхач этот. Любопытно, конечно, что ты про это все думаешь.

– Ничего, – сдержанно произнесла Ийле. – Я ничего об этом не думаю.

– Кто ты? – спросил в повисшей паузе Клокс. – Почему тебя зазывали в Приют Окаянных наставником? К чему ты можешь наставить отроков? И как ты узнала четыре года назад, что тот колдун кошек режет на крыше трактира? С твоей башни ту крышу никак не разглядишь.

– И кто спит у тебя? – хмыкнул Дойтен. – Как ни смотрю, но не могу сложить твое ложе и тебя. Кто-то другой тут ночует, это точно.

– Другой, – кивнула Ийле и снова посмотрела на Клокса. – Это все?

– Зачем ты сажала в лодку ребятишек из трактира? – вспомнил Клокс. – Что вызнать хотела? Почему Дора пустая?

– Почему магия в Дрохайте словно камень в черной воде тонет? – вдруг брякнул пришедшие ему в голову слова Дойтен и развел руками на колючий взгляд Клокса. – Не, ну если спрашивать, так обо всем!

– Ты сам это почувствовал или сказал кто? – посмотрела она на усмирителя в упор. – Ты ведь не колдун?

– Нет, конечно, – пожал плечами Дойтен. – Куда мне? Обычный деревенский парень из-под Нечи. Да и какая разница здесь-то, колдун я или кто? И кто мне что мог сказать? Тут и говорить не нужно, если кто-то колдует, а колдовства не случается, это ведь не значит, что его нет? Ну вот если ты бросишь в окно камень, а из-за окна ни всплеска, ни стука не донесется, это же не будет значить, что ты его не бросала?

Клокс, подняв брови, сначала с удивлением уставился на Дойтена, потом посмотрел на окно и, наконец, перевел взгляд на Ийле, зацепив глазом неубранное ложе. Она сидела, закрыв глаза и приставив к вискам пальцы, словно прислушивалась к чему-то.

– Это ведь он здесь ночует? – тихо проговорил Клокс. – Этот… Дейк? Я, когда его увидел в трактире Байрела, сразу подумал, что он может открыть любую дверь. Выходит, твоя дверь ему поддалась? А ты-то куда деваешься? Я бы в одной комнате с таким… человеком и глаз бы не смог сомкнуть.

– Я ухожу, – не открывая глаз, ответила она столь же тихо, но тут же добавила. – Куда – не скажу. Если я чего-то не говорю, значит, у меня есть на то причины. Ты спросишь, почему я не отказала ему? Не все причины я могу назвать, но одна из них в том, что меня тут некому защитить. Я, конечно, могу защитить себя сама. Но что делать, если мне нужно защищать нечто большее?

Она открыла глаза. Клокс и Дойтен сидели молча, даже сдерживали дыхание.

– Но все кончено. Сегодня он не придет. Не должен прийти. Хотя… я готова к его приходу. А завтра его уже не будет в городе.

– Кто он такой? – прошептал Дойтен. – И зачем он был здесь? Ведь он убийца!

– Один из самых страшных, – кивнула она и тут же улыбнулась. – Но здесь он был не за этим. И убийце нужно убежище.

– И ты дала его, – понял Дойтен.

– Убежище? Дала, – кивнула Ийле. – Но если бы встретила Дейка на пустынной дороге, может, и убила бы. И он это знает. Его это бодрит, как он сказал.

«Убила бы», – в мгновение уверился Дойтен.

– Что это – нечто большее? – еще тише пробормотал Клокс. – И зачем здесь ты?