Скверна. Камни Митуту. Книга вторая

Он сделал шаг вперед. Сделал шаг вперед, положив руку на рукоять меча. А меч Камы остался в другой комнате.

– Не подходи!

Она сделала шаг назад, обернулась. Все-таки домик был маловат. Таких шагов у нее оставалось с пяток, но если она их сделает, то даже взмахнуть тем нехитрым оружием, что попало ей под руку, не сможет.

– Не делай глупостей, – Фамес медленно потянул из ножен даккитский клинок. – У тебя нет выхода. После того что ты узнала, твоя жизнь ничего не стоит. Одно лишь способно спасти ее, дружба со мной.

– Нет, – прошептала Кама.

– Не торопись отказываться, – он сделал еще один шаг, подхватил носком сапога чадящую лампу, которую Кама сшибла с подставки, и отправил ее шипеть в чан. – Не торопись. Ты надоешь мне очень не скоро. К тому же избавишь мою сестру от моих домогательств, на время. И дальше… Дальше все будет в твоей власти. Во власти твоего искусства.

– Все и сейчас в моей власти! – угрожающе взмахнула подставкой Кама.

– Я не об этом искусстве говорю, – рассмеялся Фамес. – Меня интересует только искусство любви. Или ты все еще девственница?

– Не твое дело, – зашипела Кама.

– Уже мое, – сделал еще шаг Фамес. – Оставь эту железку. Она не спасет тебя. Тем более что я видел твое умение на арене Ардууса. Да, ты произвела впечатление, но не более того. Рубидус был самонадеянным выскочкой. Против настоящего мастера он не устоял бы и секунды. И ты тоже.

Фамес сделал выпад на последнем слове. Кама подставила под удар подставку, но вслед за проблеском клинка та распалась у нее в руках на две части.

– Вот видишь? – расплылся в улыбке принц, но глухой удар заставил его замереть и повалиться на пол без чувств. У ног Камы зазвенел, закружился маленький даккитский щит.

Кама подняла глаза. В дверях стояла бледная как снег Эсокса. Хмурая Глеба, половину лица которой затягивал свежий синяк, бросилась к упавшему принцу.

– Ты… – посмотрела на Каму Эсокса и все поняла. – Никто не должен об этом знать.

– Жив, – выпрямилась Глеба. – Но придет в себя не сразу. Думаю, что час или два у нашей гостьи есть.

– У нее и у тебя, – отрезала Эсокса. – Фамес не прощает никого и никогда.

– Кто я и кто он? – пожала плечами Глеба.

– Не важно, – поморщилась от досады Эсокса. – Надо дать ему остыть. Отправишься вместе с Камой, отведешь ее к тому, к кому скажу, а потом переждешь месяц-другой в укромном месте. Не мне тебя учить.

– Кто знает об этом? – спросила Кама, торопливо вытираясь поданным полотенцем.

– Кто знает? – Эсокса присела возле Фамеса, провела ладонью по его лицу, зажмурилась словно от боли. – Теперь ты, раньше Глеба. Она и сама…

Кама повернулась к женщине, та с горьким лицом кивнула.

– Может быть, моя мать, – продолжила Эсокса, – догадывалась, но…

– И давно? – прошептала Кама.

– Давно, – кивнула Эсокса. – Но сегодня он не должен был беспокоить меня. Наверное, кто-то из стражей ворот донес, что я прибыла.

– И ты… – Кама не знала, что ей сказать.

– Я могла бы только убить его, – прошептала, поднимаясь, Эсокса. – Но убить его я не могу. И тебе не дам этого сделать. Собирайся. И вот еще, на всякий случай. Если все-таки доберешься до Баба, найди там не только своего дядюшку, но и старика Хаустуса. Они дружны, кстати. Он тебе поможет. Или советом, или еще чем. Скажи ему обо мне, и добавь еще вот что – скажи, что оберегать тебя попросил сам Бенефециум.

– Кто это и что это значит? – не поняла Кама.

– Хаустус знает, – только и сказала Эсокса.

Через несколько минут Кама, уже одетая и собранная, села на одну из поданных ей и Глебе лошадей. Вспомнив о важном, она сняла с пояса кошель.

– Вот, тут пять золотых.

– Оставь себе, – впервые за весь вечер, уже ставший ночью, улыбнулась Эсокса. Конечно, если ее улыбка не пригрезилась Каме в трепещущем свете лампы. – То, что я делаю для тебя, стоит столько, сколько монет у тебя не будет никогда, даже если все монеты мира будут твоими.

– Хорошие слова, – прошептала Кама.

– Дерьмовые, – не согласилась Эсокса. – Болтовня не самая сильная моя сторона. В дорогу!

Глава вторая. Моллис

Корабль назывался «Белый» по цвету палубы и бортов, а управлял кораблем черный человек по имени Моллис. Так считалось, на самом деле Моллис управлял моряками, большею частью такими же черными, как он сам, а с кораблем разбирался мальчишка лет двенадцати – ханей по имени Шупа, зеленоглазый, смуглый, со впалыми щеками, взрослыми складками у рта, копной выгоревших до белизны волос, гибкий и широкоплечий. Кажется, только он знал, как назывались многочисленные паруса корабля, какие канаты, которые оплетали судно словно сеть, куда вели, и как нужно с ними обходиться, чтобы судно двигалось именно в ту сторону, в которую вздумалось двигаться его капитану. За Шупой, словно тень, следовал уже знакомый Игнису здоровяк Шиару, пресекая ропот моряков, которым приходилось теперь не сидеть на веслах, а тянуть за веревки и даже порой карабкаться по плетеным лестницам. Впрочем, два десятка тяжелых весел на корабле тоже имелись, но за те две недели, что Игнис пролежал под навесом на палубе, приходя в себя после многодневного рабского бытия, они не пригодились ни разу. Хотя капитан Моллис с самого первого дня пообещал лаписскому принцу, что покорячиться с веслом ему необходимо. И то ведь чуть живого, бесчувственного приволокли с невольничьего рынка, думали, что так и придется за борт сбрасывать, не выживет, а он не только открыл глаза, но и в ответ на невинную шутку едва не свернул шею самому капитану! Тогда Игнис и получил от Моллиса оплеуху и теперь залечивал под навесом не только шрамы на спине, бедрах и плечах, но и синяк в половину лица. Точно такой же кровоподтек имелся и у Моллиса, охватывая левое плечо до левого уха, но цветом он на темной коже не выделялся и давал о себе знать лишь припухлостью и перекошенной физиономией ее носителя. К тому же черный капитан все две недели двигался по палубе боком, покряхтывал и поминал всех морских демонов поочередно и скопом, причисляя к их числу и недолгого знакомца, и самого себя за то, что вздумалось этого полудохлого бедолагу выкупить за десять серебряных монет у остервеневшего и едва не забившего его степняка.

Понемногу приходя в себя, Игнис узнал о том, что необычный корабль этот Моллис захватил у пиратов через неделю после того, как ссадил на берег в Тире доброго приятеля Сина с его подопечным, который, вернувшись в виде истерзанного раба, пока что ничего кроме убытка и увечья самому капитану не принес. Сначала Моллис хотел сбыть это странное и как будто несуразное судно в первом же порту, но оставшийся на корабле еще от его первоначальных хозяев-ханеев Шупа показал, как пользоваться диковинными парусами, и сделанные в первый же час при хорошем ветре тридцать лиг вдоль тиренского берега убедили Моллиса, что расстаться следует с предыдущей посудинкой. В порту Миноа так и было сделано. А где бы еще, как не на острове, если все порты от Самсума до Этеллиша и Шадаллу были закрыты из-за страха белой смерти? Только на островах сохранялась хоть какая-то торговля, но что толку с тех островов? Так что быстроход «Белый» шел под всеми парусами на юго-запад, к океанским просторам.

– Не боишься, что близ ханейского Эшмуна отыщутся собратья бывшего хозяина корабля? – спросил как-то Игнис, который уже понял, что быстрое возвращение в Лапис ему не грозит; порты и в самом деле были на замке, а отправляться пешим ходом через всю Анкиду, и особенно через просторы земли Саквиут, никак не стоило. Шалили на равнинах степные разбойники манны, жестоко шалили, на собственной шкуре Игнис испытал их шалости.

– Не боюсь, – мотнул головой и тут же скривился от боли в шее Моллис. – И расходился уже с ханеями, у них, кстати, похожих корабликов пока не замечал, вот у корабелов из Кемы что-то подобное мелькало, но где Кема и где мы? Да и не осталось родных у бывшего владельца. Считай, что Шупа был хозяином корабля. Во всяком случае, имя на его ярлыке и гравировка на рулевом колесе совпадают. А я этот кораблик у Шупы купил. Все честь по чести, оформил купчую. И нанял его парусным мастером. Пираты, которые убили его дядю, знатного купца, вырезали всю семью, ханеи ведь живут на кораблях, только Шупу и оставили. Да и то на продажу приберегали, а потом выяснили, что сами с парусами не управятся. Год он так и мыкался под парусами и плетьми, пока не пришел разбойникам конец. С нашей помощью, – расплылся в улыбке Моллис.

– Ты так говоришь, как будто сам не пират? – спросил Игнис и, видно, обидел великана, потому что тот и о шее больной забыл, повернулся к принцу так, словно собирался украсить синяком и вторую половину его лица.

– Ну, наверное, не обычный пират, а правильный, – пожал плечами Игнис в ответ на разгневанную гримасу. – Син говорил, что ты как раз только на пиратов и нападаешь…

– Син говорил… – пробормотал Игнис. – Тогда ладно. Если Син, то ладно. Жалко мне его. Не могу поверить, что зарубили его степняки. Никогда я не встречал никого похожего. И ведь говорил он мне, говорил, что сберегает его судьба, не дает ему убиться. Что ж теперь, выходит, он ошибался?

– Он был великим воином, – вздохнул Игнис. – Но я видел несколько стрел, пробивших его грудь, и удар меча, который раскроил его почти пополам. Внутренности выпали к ногам. Кровь вытекла вся. Дыхание покинуло его. Сердце остановилось. Что еще нужно, чтобы увериться в смерти?

– Я не пират, – глухо пробормотал Моллис. – И не был им. И даже на пиратские суда сам не нападаю. Никогда. Какой флаг на мачте? Ты видишь?

– Желтый, – пожал плечами Игнис. – Желтый с синей полосой. Но разве пираты не вешают на свои мачты любые флаги? Или у тебя нет черной тряпки для устрашения встречных судов.

– Нет, – отрезал Моллис. – Это флаг Нилотты. Или того, чем она была или могла бы стать. Или чем будет.

– Твоя родина, – понял Игнис.

– Да, – кивнул Моллис. – Желтое – это солнце, которое покинуло мою землю, если верить древним преданиям, тысячи лет назад. Синяя полоса – великая река Элену. И никакой другой «тряпки» у меня нет.

– Тогда что ты делаешь в море? – не понял Игнис. – Торгуешь?

– Никогда, – гордо выпрямился Моллис. – Нет, торгуюсь, бывает, когда нужно сбыть захваченную у разбойников добычу, если хозяев ее не находится, но не торгую. Всякий человек продает что-то, но лишь каждый сотый из них торговец.

– Понял, – устало откинулся на палубу Игнис. – Ты просто любишь море. А все прочее случается само собой.